БЕГЛЕЦ

Мар Было темно и больно, мягкое одеяло касалось кожи, но давало мало тепла. Тепло, которое не может согреть, словно я промерз насквозь. Голова болит, в глазницах тупое токание. Ноги совсем ледяные, кто-то пытается обложить меня подушками с ног до головы. Знакомый запах бармена. — Дик? – зову, получатся еле слышный шелест. — Это я, дружище, — горячая ладонь коснулась лба, задевая повязку, мягко погладила по волосам. – Ты как себя чувствуешь? — Паршиво, — врать не имело смысла. – Мне холодно, башка раскалывается, и тело все ломит. Слабость жуткая. Где Шмель? — Недалеко, с доктором спорит. Все никак не могут прийти к консенсусу, — смешок над ухом, кровать прогнулась - Дик прилег рядом. – Шмель с Саем хотят дать тебе немного отдохнуть, подпитать энергией и только потом вколоть препарат нейтрализации наркотика. А Мидо настаивает, что ждать нельзя. Боги, как мне хреново. Голова кружится, тело противно подрагивает. — Дик, а сколько я тут валяюсь? — Пару часов. Мысленно подсчитываю время, оно тает с каждой минутой, унося с собой надежду вовремя перекинуться и излечить повреждения. Тянуть нельзя. — Позови всех сюда и дока тоже. — Хорошо. Бармен мягко скользнул на пол, через пару минут друзья уже были возле меня. — Мар? – Тигр взял меня за руку, вцепляюсь в его ладонь намертво. — Живой я, живой, Саша. Сайдо рядом? — Я тут, малыш, — сильная рука сжала плечо через одеяло. — Мне надо перекинуться в пантеру, срочно, иначе рискую остаться слепым, — тихо, но твердо говорю. – Пусть доктор Мидо колет мне свои препараты, я согласен. Кто-то тяжело вздохнул. Могу поспорить, они все сейчас осуждающе поедают дока глазами. — И не надо сверлить взглядом в докторе дырку, он тут совершенно не при чем. Раздался нервный смешок Дика. Надо же, я угадал. — Ладно, сейчас в первую очередь возьму у тебя кровь на анализ, — низкий голос Мидо рядом. Вот загадка, при таком изящном телосложении иметь глубокий баритон. – Потом вколю лекарство. Одеяло исчезло с моей груди, стискиваю ладонь тигра сильнее. Укол в плечо заставляет протестующее зашипеть. — Тише, это быстро, потерпи. — Боль прекращается. Звон стекла. – А теперь введу нейтрализатор, он сожжет всю гадость в твоей крови. Будет немного больно, почувствуешь жар, пульс подскочит, но не пугайся – это нормально. – Плечо обожгло второй раз. — Спасибо, док, — благодарю, а по жилам растекается лава. Резко становится жарко, кожу покалывает, пульс шкалит, я тяжело дышу, кости заныли. Больно. Терплю. Тихий стон срывается с губ. Запястье целуют прохладные губы. — Я здесь, Мар. Я знаю, тигр. Ты моя поддержка, я цепляюсь за тебя, как за якорь, не дающий мне сорваться в пучину паники или безумной истерики. Обжигающая волна отхлынула, даже в голове прояснилось. — Кажется, все, — облизываю пересохшие губы языком. — Теперь мой выход, — Сайдо забирается на постель. Тянет запахом мятных сигарет. Ощущаю густую энергию сереброглазого, она волнами омывает моё тело. Его рука ложится на лоб, другая - на сердце. – Я перекину тебя, не сопротивляйся, Мар, прости, если будет больно. — Давай, я готов. Не хочу остаться калекой. Его энергия заполняет меня подобно лесному пожару, от неё не скрыться, не спрятаться, и каждая клетка моего тела вопит от происходящих в ней изменений. Боль и жар. Тело прошивает молнией, я слышу свой хриплый крик. Меня скручивает спазмом, зверь внутри настолько глубоко, что я почти не ощущаю его. Сила Сайдо тянет моего леопарда на поверхность. Бьюсь в конвульсиях, меня прижимают к кровати в четыре руки. Мой крик превращается в вой, полосую когтями одеяло. Все заканчивается, пелена упала с глаз. Я лежу на боку на огромной кровати в гостиничном номере в стиле «хай-тек», мордой к Шмелю. Он держит меня за лапу, стоя на коленях возле кровати. Дик сбоку орет: «Все получилось!» и целует взасос индейца, повиснув на нем, как обезьяна на пальме. Глава леопардов пытается оторвать его от себя. — Угомонись уже, припадочный. — Сайдо хочет выглядеть возмущенным, но радостная улыбка портит картину. Мидо убирает медицинские прибамбасы в чемоданчик, его светлые кудри лезут ему в лицо. Он неожиданно подмигивает мне своим желтым глазом, и меня, наконец, отпускает. Все взаправду, это не глюки и не бред. Я вижу! Я здоров! Тыркаюсь в лицо Шмеля мордой, трусь и вылизываю его шею языком. Он гладит меня по голове, чешет за ушами, шепчет всякие ласковости и улыбается. Мне тепло и хорошо, спать хочется. Сон придавливает тяжелым покрывалом. Шмель Вылечили! Я остаюсь с ним, когда все уходят. Мидо сказал по секрету, что наркотики были очень сильными, нам повезло с Сайдо и его силой. Такие препараты запрещены в большинстве стран, за их использование полагается тюремный срок. Вот и еще один гвоздь в гроб Патрисии. Можно смело подавать в суд. Хотя у меня предчувствие, что мы сами разберемся, без властей и законодательства. Лежу рядом с черной пантерой, Мар спит, прижавшись ко мне. Ласковый мой котенок, все у тебя будет хорошо. Мар Я спал без сновидений. Утром перекинулся в человека и лежал рядом с рыжим, пока тот не заворочался во сне и не приоткрыл синие глаза. — Доброе утро, Мар. — Доброе, — прошелестел я. Вставать совсем не хотелось, зато хотелось в ванную и есть. В животе заурчало, пришлось спрятать покрасневшее лицо в подушку. Тигр чмокнул меня в висок, соскальзывая с кровати. — Пойду поищу пропитание. Я быстро. Шмель скрылся за дверью, а на меня напала почесуха. Безумно захотелось в воду. Протопав в ванную как был, голышом, я включил воду, сделав её максимально горячей. В зеркале поймал свое отражение и ужаснулся. Худющий, с бледной кожей, темные круги под запавшими глазам. Зеленые гляделки болезненно блестели, сальные волосы торчали сосульками во все стороны. Так хреново я не выглядел никогда. Внимательно осмотрел глаза, пощупал и потрогал все, что возможно. Вроде все нормально – видят. Залезая в горячую воду, не удержал вздоха блаженства. Хорошо-то как! Оказывается, мне нужно совсем немного для счастья. Мысли возвращались к матери, но я упорно отодвигал их на второй план, запрещая думать на эту тему. Не время вспоминать, надо очухаться хоть немного, привести себя в порядок. Тихие шаги в комнате возвестили о возвращении тигра. — Мар? — Тут я, — кричать не получалось, но дверь в ванную приоткрыта. — Я съестное принес, с голоду не помрем. Через два часа наш поезд, ребята уже встали, надо быть готовыми к тому времени. Еще одежду захватил для тебя. — Крадущиеся шаги под дверью. – Можно к тебе? – голос звучит неуверенно, как будто я его выгоню. — Заходи, Саша. Он вплывает осторожно, останавливается, облокачиваясь на косяк двери, скрестив мускулистые руки на груди. Одет атлет только в спортивные штаны бежевого цвета, которые потрясно смотрятся на его фигуре. Я не могу оторвать взгляда от оливковой кожи, словно мерцающей в свете искусственных ламп. Шмель нервно сжимает губы, смотрит в пол. Что-то не так? Меня вдруг накрывает страх, губы противно задрожали. Лежу в воде, понимая, какое жалкое зрелище представляю собой. Может, ему противно смотреть на меня? Нет, не может быть… — Саш, поможешь вымыться? – смотрю на него пристально, стараясь не пропустить ни единого движения, мимики лица, жеста руки. Откажется? Соврет? Синие глаза вспыхнули искрами, плечи чуть расслабились, губы тронула неуверенная улыбка. — Конечно, Мар, — подходит уверенно, берет мочалку и мыло, больше не прячет взгляда. Что я там себе напридумывал? Идиот. Он виноватым себя считает, хотя не понимаю, в чем, все неприятности случились только из-за меня. Думал, я прогоню его или орать начну, обвиняя во всех несчастьях. Встаю из воды, подставляя спину, вода струйками стекает по телу, ощущаю мыльные прикосновения больших ладоней. Пальцы ласкают кожу осторожно, мочалка бережно прошлась по бедрам, пояснице, скользнула по лопаткам, рукам. Я замурлыкаю сейчас от удовольствия, что дарят эти руки. Поворачиваюсь лицом к тигру, ловлю серьезный взгляд синих глаз. Мыльные руки прошлись по животу и ниже. Я судорожно вздохнул. — Прости. — И глаза снова в пол. Какого черта? — За что простить? — Ну… за невольные поползновения, — Шмель быстро облизал губы, румянец на смуглой коже. Запах желания в воздухе. Он меня хочет! В душе сразу что-то запело. Я ему не противен, я все еще желанен. Взять пену в ладонь, мазнуть по носу, поймать удивленный и растерянный взгляд, оставить мыльные отметины на щеках. Тигр застыл с мочалкой в руках, не зная, как реагировать на мелкое хулиганство. Наклоняюсь, опираясь мокрыми руками на широкие плечи, и целую теплые губы. Мне ответили с почти болезненным вздохом и трепетной нежностью. Приласкали умелым языком. Закрываю глаза и расслабляюсь, легкая ласка превратилась в ненасытную, мочалка благополучно выпала, меня уже прижали к груди мыльными руками. Да-а-а! Как давно мне хотелось почувствовать его, прижаться, зарыться пальцами в рыжие волосы. Дыхания не хватает, Шмель отрывается от моих зацелованных губ, смотрит пьяными глазами и утыкается в шею, прижимая к себе. — Мар, что ты со мной делаешь? Когда ты рядом, я превращаюсь в похотливое животное. — Ну… это не так уж плохо. — Не плохо? Да я чувствую себя больным извращенцем! Ты нездоров еще, столько пережил, тебе надо сил набраться, а я тут со своими… — …Поцелуями… — …И не только… Мы теперь оба мокрые и в мыле. Стоим обнявшись. — Залезай ко мне, Саш. Примем душ вместе. Ты все равно уже мокрый. — Ладно, только надо поторопиться, а то поесть не успеем. Он помогает вымыть мне волосы и смыть пену с тела. Целуемся мимолетно, только нежность, не время для страсти. Вода смывает все невзгоды, усталость, ненужные мысли, но во мне остается невидимая нить, которая натягивается все больше, но нет сил сейчас думать об этом. Потом, может быть… Голова пустая и легкая. Есть хочу. Шмель вытирает меня большим махровым полотенцем, неторопливо выползаем в комнату, запах еды сводит с ума мой изголодавшийся организм. Не одеваясь, набрасываюсь на съестное. Мясо и овощи просто божественны! Чуть язык не съел. Тигр не спеша оделся и присоединился к трапезе, приглаживая время от времени влажные волосы пятерней. Какой он все-таки красивый. Спустя двадцать минут мой желудок перестал петь серенады, а на столе осталась горка пустой посуды. Я сыто выдохнул и откинулся на спинку кресла в блаженстве. Хо-ро-шо! — Одевайся, Мар. Нам скоро выходить. Киваю и облачаюсь в тонкую зеленую водолазку и темно-коричневые брюки спортивного покроя с множеством карманов. Носки и кроссовки довершили гардероб. Расчесывая волосы, понимаю, что устал непонятно от чего. Тигр подошел сзади, приобнял за талию. — Сейчас поедем на вокзал. По дороге тебя хотел обо всем расспросить Сиджи. Это глава волков и здешний старейшина. Выдержишь? — Да куда я денусь… Выворачиваюсь из теплых рук, иду к столу, меня, видимо, шатает, так как Шмель мгновенно оказывается рядом и подхватывает на руки. — Э-э-э-э… так не пойдет, котенок. Тебя еле ноги держат. Устал? — Немного… — стыдно, словно инвалид какой. — Все, с рук не отпущу, даже не надейся. — Да я тяжелый… наверное… Ехидный хмык. — Ты для меня пушинка, Мар. И не спорь! — Ммм… перед ребятами неудобно… — Неудобно штаны через голову надевать, а это… ты вообще еще дня три лежать должен. Док так сказал. Чувствую, что спорить с рыжим бесполезно. — Ладно, таскай, — обнимаю за шею. – Потом я тебя тоже как-нибудь на ручки возьму. В будущем. Скалится во все зубы, атлет полосатый. Так, в обнимку, мы выходим из номера. Наши люди грузятся по машинам. Вещи собраны, Сай шепчется с Диком, бармен успевает мне подмигнуть ободряюще. Мы ныряем в машину к странному красноглазому субъекту. Шмель меня не отпускает, так и сидим: он на сиденье, я у него на коленях, тесно прижавшись. Всю дорогу мне задают вопросы. Допрос четкий, жесткий, ориентированный на выведывание информации. Только успеваю отвечать «да», «нет», «не знаю». Причем – "не знаю" - чаще всего. Сиджи прошелся по всему, начиная от моего отца, раннего детства и до последних событий. Большинство вопросов вводили меня в ступор. Приходилось краснеть, бледнеть, но отвечать по возможности правдиво. На некоторые я отказался отвечать наотрез. Подъезжаем к вокзалу, выдыхаю с облегчением. Допрос выжал из меня все оставшиеся силы, какие еще были. Начинаю клевать носом, Шмель вцепляется в меня сильнее, прижимает плотнее. Попрощались с Сиджи, обменялись координатами и заверениями в дружбе, он вроде неплохой мужик, только въедливый очень. Старейшина и должен таким быть, вон Шмель в некоторых вопросах тоже настойчивый и непоколебимый. Работа у них такая. Я почти спал, когда меня внесли в вагон и сгрузили на сиденье, только глаза приоткрыл, когда тигр меня пледом укрывал. Улыбнулся мне, поцеловал в лоб. — Я тут, Мар. Спи. Проваливаясь в сон без сновидений, я ощущал Сашу, устраивавшегося рядом. Сильный, большой. Любимый. Только по возвращении домой, узнал от Дика и Сайдо, как он убил в поединке телохранителей моей матери. Мне стало легче. Честно. Без этой мрази мир будет чище. Но беспокоило другое. Мать. Она не оставит все как есть. Всю следующую неделю я спал больше двадцати часов в сутки, как настоящая кошка. Шмель почти всегда был рядом, а когда уезжал по делам, приходили Сайдо с Диком. Друзья готовили съестное, сидели в гостиной, смотрели телевизор. Кормили меня, когда я просыпался, индеец проверял моё состояние, говорил, что поправляюсь. Я был словно в полусне. Пижама стала любимой одеждой. Иногда выползал в гостиную к неразлучной парочке, забирался к ним на диван, клал голову к Сайдо на колени, а ноги на колени к блондину и дремал. Они смотрели очередную передачу, тихо переговаривались; смуглая ладонь перебирала волосы на моем затылке ласково и лениво, а бармен грел лодыжки, чуть поглаживая. И не хотелось ничего, только лежать вот так вечно в тепле, в безопасности и ни о чем не думать. Потом приходил тигр, брал меня на руки, прощался с друзьями и относил меня в спальню на разобранную кровать, целовал ласково. Мы разговаривали о пустяках, о его работе, о Луизе, что передавала мне привет. Во время тихих неторопливых бесед, когда я начинал отвечать невпопад, рассеянно, он сажал меня к себе на колени и гладил ладонями по спине, по всему телу, и я засыпал, убаюканный прикосновениями. Снова без сновидений. Со мной было что-то не так… я осознавал это. Апатия. Ничего не хотелось, мозги превращались в кашу, не было сил что-то изменить. Страшно было что-то менять. Опять начинать анализировать, принимать решения, думать… вспоминать… Не хочу! Пусть будет так, как сейчас! Полуамебное существование ни к чему не обязывает, но страх в моей душе, запрятанный глубоко, грозил вырваться наружу и разбить мой хрупкий мир. Меня вытащили из клетки, но я как будто все еще там. В душе надлом кровоточащей раной. Рыжий пытается разговорить меня, выпустить свою боль через слова, но… у меня не получается. Горло перехватывает, или вообще пропадает голос. Недоразумение я ходячее, все со мной носятся, а толку никакого. Ночью мне приснился кошмар. Я очнулся, крича и захлебываясь слезами. Паника накрыла с головой, страх метался в душе, разрывая на части, и колотит всего. Шмель прижал меня к себе, удерживая. — Я здесь, сердце моё. Тебе нечего боятся. Ты в безопасности, котенок, — его руки ласково гладят по спине. Дышать не могу, судорожные всхлипы, лицо кривится в гримасе истерики, вцепляюсь в его плечи, утыкаюсь носом в горячую грудь и вою протяжно и надрывно. — За что-о-о-о-о-о-о-о-о?! За что она со мной ТА-А-А-А-АК?! Чем я ей не угодил?! Лучше бы отдала в детдом или выкинула на улицу… или придушила в колыбели… — Не знаю, маленький. И не ГОВОРИ ТАК! Не знаю и не понимаю, — укачивает меня, целует в макушку. – Не могу понять мать, долгие годы издевающуюся над сыном. Даже животные своих детей защищают, а тут… не мать она тебе, хоть и родила. Забудь про неё. У тебя я есть и Сай, и Дик, и ребята из клана. Мы — твоя семья. — Шме-е-е-е-ель… Я позо-о-орище! Даже защитить себя не смог… Кому я такой нуже-е-е-е-ен?! — Мне нужен! Мне! И не смей о себе так говорить! Ты выжил, это главное! На твоем месте многие бы сдались или рехнулись, или сломались… — А я? Разве я не сломался?! – шмыгаю носом, размазывая слезы по смуглой шее. — Ты, любовь моя, прогнулся под обстоятельствами. Сохранил себя, пережил, перетерпел… и дождался меня. Ну что ты, котенок. Перестань реветь. У меня сердце кровью исходит, чувствуя, как тебе плохо. Отстраняюсь, смотрю в синие глаза, в них я не вижу жалости, только понимание и любовь. Целую горячие губы, держа в ладонях лицо Тигра. Наверное, я ужасно выгляжу: сопливый, зареванный, и не важно, что в комнате темно, мы же оборотни и все видим. Меня не отталкивают, сграбастывают в охапку, роняют на матрас и целуют так, что я забываю, как дышать. Слезы высыхают, остаются только сладкий настойчивый язык, дарящий наслаждение, большие ладони на коже, ласкающие везде. — Шмель… пожалуйста… Шальные синие озера смотрят с необузданной страстью, рыжие пряди обрамляют красивое лицо, губы облизывает… ох, мать! — Все, что захочешь, Мар. Только скажи, — хриплый голос возбуждает неимоверно. — Люблю тебя, хочу… Я сам впиваюсь в его губы, обнимаю за шею, ткань пижамной куртки трещит под напором его пальцев. Да-а-а-а! Кожа к коже. Вылизываю сладкую шею, а его руки стягивают с меня штаны. И вот нет ненавистной одежды. Шмель устроился между моими ногами, опирается на локти, облизывает кожу за ухом. Мне хочется мурлыкать, что я и делаю, перебирая пальцами взлохмаченную рыжую шевелюру, легко касаюсь шеи, оглаживаю плечи. Большой, сильный; довольно взрыкивает. Его возбужденный член трется о мои яйца. Терпкий запах желания в воздухе, он хочет меня, бестия полосатая. Присасываюсь к коже на груди - будут синяки, цепочка поцелуев, ухватить коричневый сосок губами, облизать. Меня сжали руками сильнее и тихо застонали. Ласкаю ладонями сильную спину, измываюсь над горошиной соска безжалостно. Шмель замер надо мной с прикрытыми глазами, тихо порыкивая, кусая губы. Ты весь мой, полосатый, мой, для меня. Отпускаю из плена губ сосок, чтобы тут же вцепиться в другой, слышу протяжный стон. Нравится, Саша, ох как тебе нравится, ты уже течешь весь, перемазывая меня смазкой, и трешься своим членом о мой в нетерпении. Твоя ладонь гладит меня по бедру, ласково упрашивая… — Ма-ар, я так соскучился, хочу внутрь тебя… пожалуйста! Перестаю терзать горошину чувствительной плоти, тяну руки под подушку за смазкой. Незаменимая вещь во всех смыслах. Срываю зубами пробку, выдавливаю холодный гель на пальцы и смазываю им плоть тигра. Он поскуливает жалобно, тихонько толкается в ладонь. Как же тебе не терпится, рыженький. Направляю в себя его член, и он плавно въезжает в меня, замирая с судорожным выдохом. — Бля-я-я-я, Мар… хорошо как! Откидываюсь головой на подушку, всматриваюсь в его напряженное лицо с зажмуренными глазами. Он натянут, словно струна, оба тяжело дышим. Горячо внутри. — Саша… Он распахивает глаза, они светятся в темноте, делает первое тягуче-плавное движение, но меня это не устраивает. Сжимаю его ногами, направляю пятками в себя и рычу: «Сильнее, любимый! Хочу чувствовать тебя!» Он покоряется, движется глубоко и резко, удовольствие волнами растекается по телу, вырываясь гортанным стоном. Еще, Сашенька, любимый мой, еще! Растворяемся в движениях навстречу. В громких стонах, в жарких прикосновениях и сумасшедших поцелуях. Наслаждение, острое, дикое, на грани боли. Уже не замечаем ни укусов, ни царапин, оставленных страстными отметинами на плечах и груди друг у друга. Одеяло упало с кровати, наши тела сплетены воедино, двигаясь как один организм, и нет сил сдерживать криков, рычания и почти воя. Волосы, мокрые от пота, липнут к лицу, под ладонями выгибается влажная спина, и наш финальный крик сливается в ночи. Хорошо, хоть живем на отшибе, не то всех соседей бы перебудили… В нашу комнату из-за туч смотрит половинка луны. Я вижу её за твоей спиной, мой тигр. Сжимаешь меня крепко, до боли, не вырваться… успокаиваемся потихоньку… Шмель скатывается с меня, притягивает к себе под бок, сердце под моей щекой мерно бьется. — Спи, котенок. Тебе больше не будут сниться кошмары, — голос с хрипотцой вселяет в меня уверенность. Устраиваюсь поудобнее, засыпаю улыбаясь. Я выздоровел - душа излечилась.