Нежный бес для падшего ангела

Дерек Сентябрь 1888 Будь неладен этот Риджерстоун! Вздумалось же ему устроить деловую встречу именно в этом клубе! Почему нельзя было пригласить меня домой и обсудить сделку в его кабинете, ну, или в моем, на худой конец? Хотя, если судить объективно, то Риджерстоун вообще не думает, это не свойственно его складу ума. Если бы не желание стать единоличным владельцем «Востока и Запада», то я и на пушечный выстрел бы не подпустил к себе этого инфантильного и экзальтированного юношу. Но поскольку Абрахам Риджерстоун скончался, а Фитцджеральд Риджерстоун является его единственным сыном, а следовательно, и наследником, то мне пришлось покинуть Вашингтон с целью личного знакомства со своим новым партнером. Увы, то, что я увидел, заставило меня действовать радикально. Смысл в продолжении этого партнерства? Фицджеральд был абсолютно далек от дел компании: его устраивало то, что средств на жизнь в шелковых сорочках и с восточными благовониями у него предостаточно, а каким образом они достаются, его не волновало. Вчера я отослал ему письмо с выгодным предложением о продаже его части акций и просьбой встретиться. Ответное письмо содержало извинения в постоянной занятости наследника Риджерстоуна и приглашение в один из джентльменских клубов, мол, там он сможет выкроить время для меня. Что за чушь?! Уже после трех минут пребывания в клубе, я убедился, что в голове этой канарейки все же завелись кое-какие мысли, но не о моем предложении. Явные попытки очаровать меня сначала вызвали во мне искреннее удивление, а потом - волну неконтролируемого веселья, правда, спустя полчаса меня это изрядно злило. Поняв, что сегодня не получится добиться от Фитцджеральда мало-мальски осмысленной речи об интересующей меня проблеме, я уже начал строить планы побега, как меня приметил старый знакомый – лорд Бингли. - Мистер О’Нелли, какими судьбами в Лондоне?! – Роберт выглядел приятно удивленным, будто встретил давнишнего друга. Я, конечно, не мог похвастаться подобной реакцией на нашу встречу, потому что слишком много воспоминаний всколыхнулось и поднялось на поверхность. Я постарался выдавить любезную улыбку, но засомневался в её эстетичности: мимика на лице по ощущениям напоминала застывший оскал. Радость Бингли слегка завяла, значит, с предположениями я не ошибся. Чтобы сгладить пугающее впечатление от собственной мрачной персоны, мне пришлось ответить на вопрос: - Рад Вас видеть, сэр, - в этот раз я слегка приподнял уголки губ, чтобы не переборщить с «радушием» на физиономии. – Я здесь по делам компании «Восток и Запад», но уже собираюсь уходить. - О! – мужчина схватил меня под локоть. - Вы непременно должны остаться! Баронесса обещалась сегодня быть. А каждый её визит сравним с китайским фейерверком! - Баронесса?! – удивился я. - Но я был уверен, что этот клуб не привечает дам. - Так оно и есть, - брюнет широко и искренне улыбнулся, - но эта женщина превосходна, и наш президент сделал исключение ради её острого ума, колючего языка и цепкого взгляда. К тому же, она - очень скандальная личность: носит траур уже больше трех лет – и я сомневаюсь, что тут дело в подражание Её Величеству, получила докторскую степень по медицине, и плюет на все рамки приличия, при этом оставаясь одной из целомудреннейших женщин Лондона. А уж про её красоту и говорить нечего: слов не хватит. Она - совершенство! Она - загадка! Поэтому одни мужчины её боятся, вторые – пытаются безрезультатно задавить своим мнимым превосходством, не в силах смириться с самим фактом существования ТАКОЙ женщины, а третьи - откровенно восхищаются и строят планы совместной жизни. Думаю, не стоит говорить, что я отношусь к последним? - Да уж, не стоит, - сказал я, крайне заинтересованный его пылкой влюбленной речью. Вечер обещает быть, как минимум, занимательным. Все равно спешить мне некуда… - Клянусь Богом, дорогой мой О’Нелли, если бы не её кричащая внешность, то я подумал бы, что баронесса - мужчина, - продолжал Роберт восхвалять достоинства своего идеала. Да что же это за экземпляр такой?! Меня уже распирало от любопытства, хоть и присутствовало смутное предостережение о разочаровании, если эта «превосходная женщина» окажется всего лишь вульгарной личностью. - Вы недооцениваете женщин, мистер Бингли, - хохотнул я. - Вовсе нет! – возразил Роберт. На мой взгляд, излишне горячо. – Чтобы Вы поняли, о чем я, Вам необходимо увидеть баронессу своими глазами и провести вечер в её компании. - И сдалась вам эта Черная Вдова? Что в ней такого? Костлявый фонарный столб, – рядом со мной нарисовался Фитцджеральд с надутой гримасой на капризной мордашке. - Фицджеральд неоднократно попадался баронессе на зубок и был разделан под орех, - сообщил мне Бингли, доверительно и задорно подмигнув. Риджерстоун нервно фыркнул, передернул плечом и отправился с гордо поднятой головой к бильярдному столу, где доигрывали партию пара джентльменов в компании нескольких наблюдателей. - Между прочим, Вы должны по праву гордиться своей воспитанницей, - неожиданно сказал лорд, - думаю, в становлении столь яркой личности Вы, мистер О’Нелли, сыграли не самую последнюю роль. Я моргнул, совершенно по-совиному, как мне показалось. Сухо сглотнул. Кровь во мне остыла по щелчку пальцев, а в груди заныло, как в занемевшей конечности, получившей, наконец-то, горячий ток жизни. - А вот и баронесса Торнфильд! *** Другой, совсем другой… И в тоже время - он. Он… мой Джером. Я наблюдал за ним из самого дальнего угла, облюбовав там одно из мягких кресел. Мне приходилось сидеть практически неподвижно, чтобы оставаться в тени и не демонстрировать свое растерянное состояние. Я пытался собрать себя хотя бы в зрительно целый сосуд после того, как разбился на тысячи потрясенных черепков, когда Джей вошел стремительным шагом в холл. После я понял, что от разрыва сердца мне не суждено умереть, потому что более подходящего момента для сердечного приступа невозможно было придумать. Я застыл, как всегда, с неподвижностью рептилий, которая сопровождает все мои сильные переживания. В глазах потемнело на периферии, и я видел только Джерома. Даже звуки перестали существовать, в ушах гудело от хлынувшей в голову крови. Не знаю, сколько я так простоял, но его взгляда дождался. На самый короткий миг я увидел в лице Джея смятение, сменившееся острой болью, а потом передо мной захлопнули металлическую дверь, отсекая от истинных переживаний, и вывесили то, что предназначалось для остальных. Для других, чужих, давая мне понять, что и я - чужой. Лицо Джерома было смесью холодной надменности и снисходительности, замкнутым, почти неподвижным, лишенным мимики. Даже улыбался он скупо, слегка приподнимая уголки губ, при этом глаза его оставались двумя колючими осколками из вулканического стекла. И эти обсидиановые пули ранили меня, как никогда раньше. Он стал еще прекрасней, чем я помнил. Красота его стала тяжелей, более роковой, и если раньше она била по нервам открытой ладонью, то теперь валила с ног полновесным кулаком. Он немного вытянулся и раздался в плечах, но остался таким же стройным и гибким, как тростник на ветру. И даже глухое вдовье платье не портило его влекущей холодной чувственности. Оксюморон, да? Холодная чувственность… но по-другому не скажешь: он создавал впечатление лавы, покрытой слоем льда. И как бы слой льда не был прочен, удержать лаву он не в состоянии. Думаю, это и притягивало собравшихся здесь мужчин, завораживало, потому что каждый из них, подсознательно желал расколоть лед и с садистическим удовольствием пронаблюдать, как лава будет жечь все вокруг, не щадя самого Джерома. Я поймал себя на том, что держусь за сердце. Все же заболело. У меня руки чесались от неудержимо растущего желания расшвырять всех этих горе-ухажеров по углам. Меня била гневная дрожь после ритуала приветствия: каждый присутствующий здесь самец счел своим долгом приложиться губами к тонкой кисти, затянутой в перчатку. Даже Фицджеральд не упустил момента, хоть и скривил мину, как при великом одолжении с его стороны. А мне захотелось размозжить ему лицо в кашу за то, что посмел оскорбить Джерома даже взглядом. А еще было желание схватить своего вновь обретенного беса и укрыться с ним на необитаемых землях. И это желание росло с каждой секундой. Разговор зашел о последних убийствах, потрясших Англию. О Джеке Потрошителе еще с утра кричал мелкий разносчик газет на углу моей улицы. Слишком часто в Ист-Энде случались убийства: это место прогнило до основания, это - гангрена на теле Англии, и её можно только отсечь. Моя жизнь слишком богата на события, и я не буду кривить душой, скажу начистоту – эти события «зверских убийств» меня не трогают. В моей душе не осталось ничего, что могло бы дрогнуть от деяний этого буйнопомешанного. Но собравшиеся в клубе джентльмены очень оживленно обсуждали эту тему, только Джей сидел с видом абсолютной незаинтересованности, будто его душа - сестра-близняшка моей. Где же ты был, мой маленький Гаденыш? Что же там с тобой сделали? - Баронесса, - вдруг перебил присутствующих Риджерстоун. Джером перевел на него скучающий взгляд и окатил ленивым презрением. Надо отдать должное Фицджеральду: парень почти не дрогнул. – Вам что-нибудь известно об, скажем так, анатомическом аспекте этого дела? - Что конкретно Вы имеете в виду, мистер Риджерстоун? – голос Джея был эмоционально бесцветным. На лице юноши появилась улыбка, едва скрывающая ехидство тона: - Чтобы раскрыть дело Джека Потрошителя, Скотланд-Ярд привлек лучших хирургов Лондона, неужели Вы, с Вашими талантами на этом поприще, не удостоились внимания со стороны полиции? Одна черная бровь, все с той же скучающей ленцой, поползла вверх. Джей улыбнулся Фицджеральду очень искренне и почти ласково. Улыбнулся так, как только змеи умеют, перед тем, как укусить. Но что-то подсказывало мне, что он впрыснет свой яд под кожу этого дурачка не сейчас. - Совершенно верно, меня не включили в круг блистательных умов Лондона. Я не стремлюсь занять призовое место на пьедестале, мне это все равно, дорогой мой Фитцджеральд, – Джером обвел отсутствующим взглядом замерших в ожидании вокруг него мужчин и потом добавил, вернувшись к Риджерстоуну: – Но мне не нужно их снисхождение, чтобы узнать, что произошло с убитыми проститутками. Тишина была почти театральной. Жадное любопытство, повисшее в воздухе, ощущалось кончиками пальцев. Протяни ладонь - и ты коснешься его. - Что Вас конкретно интересует, м, мистер Риджерстоун? – голос Джерома стал тихим, гипнотическим, его черные глаза поймали взглядом разум Фитцджеральда и бедный юноша замер, распахнув большие невинные очи. – То, что убийца вырезает внутренние органы: матку, придатки, часть почек, раскурочивает влагалище, или то, что горло последней жертвы было опутано её же кишками? Такое знание Вас устроит? Думаю и так всем известно, что горло жертв разворочено от уха до уха? Это ведь для Вас не секрет, дорогой мой Фицджеральд? - Н…нет, - еле выдавил юноша дрожащими губами. Мне стало его почти жалко: Джером умел быть пугающе эффектным. Раньше за ним я не наблюдал подобного психологического садизма, направленного на окружающих. О-о, какие глаза были у присутствующих: отвращение, любопытство, страх, гадливость. Просто палитра чувств. И лишь расслабленная поза Джерома, уютно устроившегося в своем кресле, не вязалась с общим напряжением. - Эти нечестивые женщины заслужили подобную смерть! – выпалил вдруг Фицджеральд. - Да? – черные глаза вновь взяли на прицел Риджерстоуна, но Джей, как сидел слегка боком, облокотившись о подлокотник и подперев щеку кулаком, так и не шолохнулся. – Почему Вы так считаете? Потому что они не соответствуют религиозным стандартам? Если так рассуждать, то каждый здесь сидящий должен вертеться в Аду на сковородке. Или Вы считаете себя эталоном верующего, соблюдающего все десять заповедей? Или кто-то здесь из присутствующих таковым себя считает? – Джером обвел взглядом стушевавшихся мужчин, и на секунды дольше задержал на мне взгляд. Я поднял бровь и слегка кивнул в одобрении. Джей опустил взгляд, и по его губам скользнула едва заметная улыбка. - Потрошитель считает так же, как и Вы, Фицджеральд, вероятно, Ваши идеи совпадают. Так что же Вы не идете резать нечестивых шлюх? Почему не присоединитесь к нему? Вместе вы сможете очистить город от скверны в два раза быстрее. - Да что Вы такое говорите, как Вы смеете? – заблеял Риджерстоун. – Этот человек сумасшедший! - Именно, - кивнул Джером, - и как же тонка грань сумасшествия, Фицджеральд. Вы знаете, где она проходит? Нет. И я не знаю. Может, его убеждения в том, что все люди, которых жизнь заставила оступиться, опуститься на дно, заслуживают подобной кары, находятся за этой гранью. Может все, кто так считает, ошибаются, и их заблуждения подталкивают их к пропасти безумия. - Неужто Вы жалеете жертв Потрошителя? – вклинился в диалог мужчина средних лет, который мне был абсолютно не знаком. - Жалею? – Джей стал задумчиво разглядывать потолок. – Нет, не жалею. Но у моего отсутствия жалости другие корни, чем у большинства присутствующих. Мое безумие лежит в другой плоскости, и совершенно не соприкасается с религиозными догмами. Он вдруг неожиданно поднялся и, улыбнувшись отстранено, распрощался и поспешно удалился, оставив своих поклонников удивленно перешептываться. Я кинулся за ним, и если в холле клуба я еще пытался вести себя подобающим образом, то по лестнице спускался, перескакивая через ступеньки. Вылетев из здания, я обнаружил Джея в открытом ландо, собирающегося отъезжать. - Стой! – крикнул я. Джером резко повернул голову в мою сторону, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Идеальное застывшее изваяние, выточенное из мрамора и вулканического стекла. - Джером… - позвал я, сократив расстояние. Вглядываясь в любимое лицо, я отметил раздувшиеся ноздри, с побелевшими краями и поджатые губы. – Нам необходимо поговорить. Темные глаза едва заметно прищурились. - Сэр, Вы совершаете ошибку, называя меня чужим именем, - его уверенный, спокойный голос мог поставить в тупик кого угодно, но только не меня. Я помнил его до мелочей, несмотря на то, что прошла уйма времени. – И у нас нет общих тем для разговора… мистер О’Нелли. Последние слова он буквально выплюнул мне в лицо. - Трогай! – приказал Джей вознице. Ландо дернулось и быстро скрылось за поворотом. Вот… Гаденыш! Придется снова брать штурмом. Джей Я быстрее пули влетел в свой городской особняк, кинув дворецкому манто, и, не останавливаясь ни на секунду, кинулся по лестнице в свою спальню. Захлопнув за собой дверь, я беспокойно закружил по комнате. Казалось, во мне клокочет от гнева самое мое нутро, хотелось крушить, кусать, кричать, в конце концов. Кулаки ныли от еле сдерживаемой злости и негодования, десны зудели, заставляя скрежетать зубами. Что происходит, черт возьми?! Что там, наверху, о себе возомнили, так играясь с человеческими судьбами?! Хватит меня уже препарировать, как лягушонка – отрезать лапки и наблюдать, как они дергаются! Зачем?! Для чего?! Сколько можно?! Я застыл перед туалетным столиком, глядя на собственное побледневшее отражение. Лицо белое как мел, брови сведены, глаза блестят лихорадочно. Я ухмыльнулся: «Что, баронесса Торнфильд, блистательная светская львица, скандальная Черная Вдова, не ожидали?» Злобный, отчаянный рык вырвался сквозь стиснутые зубы, и я в гневе смел рукой все, что было передо мной на столике и со злорадством прослушал, как бьются склянки об пол. - Ну, - я облокотился руками о столешницу и, сгорбившись, обратился к невменяемому оппоненту в зеркале, - что будем делать? Мой собеседник был явно не в себе, всхлипнул и осел на колени. Господи… Дерек… Здесь. Вернулся. А мне, что мне делать? Что он хочет? Он такой… такой… все такой же, дьявол его побери! Такой же невозмутимый, все с тем же ироничным взглядом. А мне, как и раньше, тяжело дышать рядом с ним. Это одержимость какая-то, столько лет прошло, я думал: все - отболело, зажило, оставив шрамы. Но я ошибся, не шрамы остались, а раны, покрытые тонкой коркой, которую, оказалось, так легко содрать. Тихий стон в ладони. Дышать, дышать, дышать… Чертов ком не глотается. Ну не надо больше! Я не хочу! Я боюсь… - Мэм? – стук в дверь. Марта. - Что ты хотела? – не поднимаясь с колен, проглотив боль в горле. - Мэм, к Вам, - заминка, - к Вам гость. - Только не говори мне, что это - мистер О’Нелли! – прорычал я в сторону закрытой двери. - Хорошо, не буду, - молчание, - так Вы спуститься? Пара секунд на решение. - Да, - коротко. - Хорошо, - одно слово, произнесенное с австрийским акцентом и удаляющиеся шаги. - Ну же, - зашипел я на собственное отражение, - соберись, тряпка! Дерек Джей спустился быстро. Взгляд его был настороженным и колючим: мой маленький Гаденыш собрался отбиваться от меня всеми силами. Я, может быть, и порадовался бы возможности потягаться с ним силами, если бы это не было так больно. - Я слушаю Вас, мистер О’Нелли, - начал он официальным тоном, - что привело Вас ко мне? - Мне стало интересно, откуда у Вас такие подробности преступлений, - поинтересовался я светски и уселся в кресло без приглашения, давая понять, что моя персона нон-грата здесь надолго. Джером не смог скрыть удивления, он ведь ожидал, что я начну разговор о нас, но я собирался сделать все иначе. А может, просто трусил. Джей - единственный человек, которого я боюсь. Боюсь его недоверия и холодности. Мой бес нахмурился, но в целом выглядел непрошибаемым крепким орешком: - Мистер О’Нелли, не в моих привычках раскрывать источники информации. Вы хотели узнать что-то еще? - Естественно, - слегка кивнул я, - Вы действительно считаете, что эти зверства совершает врач? Джей припечатал меня тяжелым взглядом, но все же снизошел до ответа: - Без сомнения, человек, который совершает преступления, очень близко знаком с анатомией человеческого тела. Так аккуратно вырезать органы при плохом освещении, мог только тот, кто практикует хирургию. Вас мучают еще какие-то вопросы? Задавайте их, не стесняйтесь. Сарказм он скрыть даже не пытался. - Я слышал, что это могут быть евреи, - продолжил я гнуть свою линию. - Я тоже слышал… и на двери одного из иудейских домов была найдена пентаграмма и надпись: «евреи не те люди, которых можно обвинять ни за что»… - Откуда?... - И не спрашивайте, я не отвечу, - перебил Джером взмахом руки и сел в кресло напротив. – Я очень сомневаюсь, что это с подачи еврейской общины. И мне даже представить страшно, что будет, если ограниченные умы обитателей Ист-Энда решат обратное. Это будет вторая Варфоломеевская ночь, – Джей стал говорить серьезно, открыто демонстрируя озабоченность этим вопросом, а я боялся, что хоть такое подобие отношений сейчас с треском разорвется. – Я предполагаю, что преступления совершает психически больная жертва оккультизма. Слишком уж Свет увлекся этой псевдонаукой. - А версия, что в этом замешан внук Её Величества, Вам не кажется подходящей? – мне она тоже казалась мало вероятной, но я пытался всеми силами продлить этот разговор. Я смотрел на него, впитывая каждый жест, каждый вздох, слушал его голос: мелодичный и глубокий. И не верил, что он жив, что он сидит на расстоянии шести футов. - Это смешно, - фыркнул Джей и отмахнулся, - даже, если предположить, что болезнь [4] Альберта Виктора выела ему мозг окончательно, то принц все равно сейчас находится в Шотландии. - И все равно я попробую еще раз, - я широко улыбнулся, пораженный его осведомленностью, - откуда Вы все знаете? - У меня все тот же ответ, - сдержанно хмыкнул мой бес, - просто я предпочитаю быть в курсе событий, чтобы знать, когда ожидать удара в спину. В гостиную вошла Марта с подносом в руках и, подойдя к нам, стала с невозмутимым видом расставлять на столике между нами чайный сервиз и блюдо с бисквитами. - Марта, - позвал её Джей обманчиво спокойным голосом, - я разве просил подавать чай? Марта решила играть роль наивной австрийской служанки: «я доить коров и ничего не понимать». - Мэм, вы так мило говорить с мистером О’Нелли, что я решить: вам нужен чай, - улыбнулась австрийка и захлопала ресницами. Ноздри Джерома раздулись от гнева, а взглядом он был готов испепелить «нахалку», и я бы забеспокоился о возгорании дородной служанки, если бы не знал, что это, в принципе, невозможно. - Рад тебя снова видеть, Марта, - искренне поздоровался я. Австрийка повернулась ко мне и подмигнула незаметно для «госпожи»: - Я тоже очень рада Вас видеть, мистер О’Нелли, - а потом взглянула на возмущенного нашим обменом любезностями Джея, сделала книксен и ушла. – С Вашего позволения. Джером проводил её взглядом до двери, а потом тяжело вздохнул, и устало потер лоб. - Зачем ты пришел, Дерек? – спросил он, наконец. - Ты сказал, что у нас нет общих тем для разговора, - ответил я, - я нашел тему. Джей бросил на меня хмурый взгляд сквозь пальцы: - Ты издеваешься? - Нет. И ты сам это прекрасно знаешь. Он прищурился, сложил руки на груди и закинул ногу на ногу, слегка зашуршав подолом черной юбки. - О чем? – сжал губы в напряженную полосу. - О нас… - Мамочка, ты пришла? – раздался от двери тонкий детский голос. Я изумленно уставился на маленькую черноволосую девочку лет трех в коротком светло-лимонном платьишке с нежно-зелеными оборками и ленточками, из-под которого выглядывали такого же цвета панталончики. - «Мамочка»? – может, я ослышался? «Мамочка» бросил на меня быстрый взгляд, стремительно поднялся и, подойдя к девчушке, поднял её на руки. Лицо девочки умудрялось казаться и насупленным и радостным одновременно. - Эй, маленькая мисс, а почему Вы до сих пор не в кровати? – у него был сейчас удивительно мягкий голос. - Тебя ждала, - ответила девочка, обхватывая шею Джерома руками. – Ты ведь больше не уйдешь? - Нет, я сегодня останусь с тобой, - Джей слегка прикоснулся губами к детской щечке. - А спать меня уложишь? – темная головка с длинными блестящими локонами приникла к острому плечу, затянутому в черный шелк. - Конечно, и даже сказку расскажу, - рука, в тонкой черной перчатке, лаской прошлась по волосам девочки. Я сидел, открыв рот, в состоянии, близком к шоку. Что здесь происходит?! Джером посмотрел на меня предупреждающе и с явным сожалением, что я стал свидетелем этой сцены. - Дерек, разговора не получится, - сказал он и поднялся с девочкой по лестнице. А я смотрел вслед, прикованный к креслу парой обсидиановых глаз, до боли напоминающих глаза моего беса. *** Джей Это произошло чуть больше года назад, когда тоска по Дереку дошла то критической точки, и меня перестала радовать даже возможность обучаться у лучших хирургов Англии, с таким трудом когда-то мне доставшаяся. Каких это унижений мне стоило, знаю только я и мои учителя: я умолял, убеждал, доказывал, пока в итоге они не сжалились над бедной помешавшейся вдовой. Обучали вначале тайно, но по истечению некоторого времени, когда во мне обнаружились «незаурядные способности» к хирургии, с гордостью представили в академии, и заканчивал обучение я уже наравне со всем потоком. Но это было уже после знаменательных событий, вырвавших меня из бездны отчаяния, медленно, но верно перетекавшего в апатию. Я зачастил в загородное поместье, где бродил безмолвной тенью, лелея собственную печаль, как долгожданное дитя. Я часами просиживал в чайной беседке, утопая в воспоминаниях, расширяя в груди пропасть тоски… Это продолжалось до тех пор, пока зияющая дыра не достигла таких размеров, что лучше было бы умереть, а не продолжать издеваться над собой. Во мне вспыхнула чистая и яркая злость на самого себя. Нужно было что-то делать и срочно, и я не придумал ничего лучше, как пойти… и исповедаться. Я нашел захудалую церквушку и вошел внутрь. Там пахло ладаном и деревом, стояла уютная тишина, и в воздухе плавали пылинки. Я огляделся и, не обнаружив святого отца в поле зрения, пошел между протертыми локтями и седалищами лавок. В самом конце я, скорей по старой привычке, чем по необходимости, опустился на колени между скамьями и прочитал про себя молитву. Я как раз поднимался, когда из боковой двери возле алтаря вышел маленький щуплый священник и, перекрестившись, я направился в исповедальню. Через короткое время дверь с другой стороны скрипнула, и заслонка между нами опустилась, оставив деревянную решетку из узоров. - Что тебя мучает, дитя мое? - зашелестел тихий голос. - Исповедуйте, святой отец, ибо я грешна, - произнес я. - Я слушаю, очисть свою душу… И я очистил. Я говорил и говорил, не задумываясь о том, с какими чувствами он сейчас меня выслушивает. Долго говорил. Говорил правду вплоть до сегодняшнего дня. Умолчал только о том, что я – мужчина. Когда я замолчал, мужчина за решеткой кашлянул, прочистив горло после длительного молчания, а может от шока, и посоветовал мне, как всегда, всякую ерунду: прочитать энное количество раз эту молитву, энное раз вот эту… Я спросил тогда, а может, и ненужно соблюдать все эти писаные заповеди, греши в свое удовольствие, а потом прочтешь раз сто по молитве, почитаешь Библию, осознаешь свою нечестивую жизнь и все - дальше можно не беспокоиться, что попадешь в Ад. Бог тебя простит и примет с распростертыми объятиями. А Ад останется для некрещеных младенцев… - Если грешник раскается в своих грехах, то на Судном дне это ему зачтется, - ответил мне священник. - В таком случае, тот факт, что я мужчина – сущая мелочь, Господь простит, если я хорошенько помолюсь, и, может, еще и самобичеванием займусь, - сказал я, намерено понизив голос - получилось, чуть ли не басом - и вышел из исповедальни, не дождавшись ответной реакции. В тот же день, уже в Лондоне, я заглянул в Ист-Энд, надеясь найти в том борделе, в котором я когда-то подсматривал за Дереком, Анриету. Сам я с ней никогда не встречался, но Дерек мне о ней рассказывал, и из его речей я понял, что эта женщина ему была очень дорога. Вот я в надежде, что хозяйке борделя может быть что-то известно о его месте нахождения, и сунулся в этот свинарник. Но уже возле самых дверей передумал. - К черту, - выругался я и пошел пешком, отправив кучера следом за мной, а то слишком в этом районе неспокойно и днем и ночью. - Простите, мэм, - меня кто-то осторожно тронул за локоть. Я обернулся и обнаружил позади себя невысокую женщину в видавшем виде жакете и залатанной юбке. Потускневшие светлые волосы забраны в пучок на затылке, осунувшееся лицо серо-зеленого цвета с темными кругами под глазами и знакомые голубые глаза. Я едва сдержал удивленный возглас. Эту девушку я не видел больше четырех лет… - Вы что-то хотели? – спросил я, пытаясь не выдать себя мимикой. - Я... Вы…- начала она, бегая глазами по моему лицу, - простите меня, я осмелилась подойти, потому что Вы напомнили мне одного человека. Вы слишком похожи. - В этой жизни все может быть, мисс, - ответил я и развернулся, чтобы уйти, стараясь не обращать внимания на бешено бьющееся сердце. - Может Вы его знаете? – что-то отчаянное было в её голосе. Я снова обернулся. Ну, не мог я уйти… - Я знаю только имя – Джером, - Лидия смотрела на меня с такой надеждой и мольбой в усталых глазах… Она была такой худой, почти прозрачной, её бедность била по глазам и по моим нервам, заставляя сделать хоть что-то. - Джером - мой брат-близнец, - соврал я. - О, Господи…- выдохнула она потрясенно, а потом шагнула ко мне и взяла за руку. Даже сквозь перчатки я чувствовал насколько у неё холодная ладонь. – Мэм, я очень прошу Вас, сжальтесь надо мной! Мне необходимо его увидеть! Это вопрос жизни и смерти! Одна ложь всегда тянет за собой другую… - Это невозможно: Джером умер три года назад. Лицо Лидии вытянулось. Девушка смотрела на меня и пыталась найти доказательства обмана. Не знаю, что она во мне разглядела, но вдруг поверила и резко закрыла лицо ладонями. Хрупкие плечи вздрогнули, и я услышал приглушенный всхлип. - Мисс… - позвал я. - Что же мне делать? – разобрал я. - Может, я смогу чем-то помочь? Лидия вытерла лицо руками. Горестные складки возле губ делали её старше своих лет, давая понять, что жизнь у девушки была не самая легкая. Это было странным, потому что семья у них была вполне зажиточная, хоть и не знатная. - Расскажите, я попробую помочь. - Тогда мне нужно Вам кое-что показать. Лидия привела меня в квартирку, пропахшую нищетой. Нас встретила скрипучим брюзжанием грязная старуха, которая выглядела мистически отвратительной в свете единственной лампы. - Почему так поздно?! – хрипела она, размахивая кулаками с энтузиазмом молодухи. – Я не нанималась нянькой! Я требую плату за потраченное время! - Но, Ровена, у меня сейчас ни пени, - ответила растерявшаяся Лидия. - Меня это не интересует, я не обязана сидеть с твои ублюдком! – орала старая Ровена. Они стали спорить: старуха голосила, а Лидия умоляла. Но я их почти не слышал, потому что на кровати сидела маленькая девочка в изношенном, но чистом платье и сонно смотрела на меня большими черными глазами. Черные волосы обрамляли личико густыми спутанными прядями, придавая ей вид чертенка. Это была любовь с первого взгляда. - Привет, - обратился я к ней, присаживаясь на корточки перед кроватью. Она что-то пролепетала и улыбнулась. - Плати, негодница! – пробился ко мне рев Ровены. - Сколько? – спросил я у неё. Старуха удивленно на меня уставилась, а потом спохватилась и назвала цену. Потом подумала и назвала больше. Я дал ей в десять раз больше, потому что это была жалкая мелочь. Ровена схватила плату и вымелась из комнаты. - Спасибо, - тихо сказала Лидия, подошла к девочке, и взяла малышку на руки. Взгляд, который она бросила на меня, был и решительным и испуганным одновременно. – Это - дочь Джерома, Элизабет… Лизи. В тот момент я не сомневался в правдивости её слов, я никогда и после не сомневался. Все совпадало по срокам, да и внешне девочка была моей копией. Когда родители Лидии обнаружили, что их незамужняя дочь отяжелела, они поступили очень справедливо на их взгляд – выгнали беременную дочь на улицу, отреклись от неё, чтобы та не смела пятнать своим существованием их честное имя. Лидия родила ребенка в одной из лондонских ночлежек, денег от проданных кое-каких личных вещей едва хватало на существование и по истечению нескольких месяцев ей пришлось зарабатывать на жизнь. Как она зарабатывала деньги, Лидия скромно опустила, а я не стал допытываться. Главное для меня было, что моя дочь здорова и находилась не на улице. - Я очень Вас прошу…- голос девушки сорвался на сип, но собравшись силами, она закончила фразу, - очень прошу принять Лизи в свою семью, со мной она погибнет… Лидия смотрела обреченно, даже не пытаясь надеяться, что я соглашусь принять бастарда «брата». Я задумался на пару секунд, формулируя условия. - Я приму девочку в любом случае, но ты не сможешь больше с ней видеться. Не сможешь больше назвать её своей дочерью. Так будет лучше для малышки. Видит Бог, мне было тяжело ей это говорить, но другого выхода я не видел. Чтобы над девочкой не висел крест незаконнорожденного ублюдка, о Лидии никто не должен был знать. Бледные губы матери моего ребенка задрожали, и одна-единственная слеза скатилась по щеке. Лидия вздохнула судорожно, уставившись в потолок широко открытыми глазами: пыталась остановить слезы. А потом кивнула: - Я согласна. Я забрал Лизи из материнских объятий, слегка отстранил девочку от себя, рассматривая маленькое чудо, и сказал: - Так значит ты – плоть от плоти моей? *** Ну почему все кошмарное, что может свалиться на меня, происходит именно ночью? Или я похож на машину, а не на человека: горючего залил, завел и вперед – арбайтен, арбайтен и еще раз арбайтен! Тоже мне, перпетум мобиле нашли… - Марта! – крикнул я с лестницы. – Кто там дверь выламывает? Вместо ответа я услышал голос Дерека, а через секунду он сам зашел в холл широким быстрым шагом. - Если ты пришел продолжить выяснение отношений, то ничего не…- начал, было, я и осекся. Слишком напряженным было лицо Дерека, слишком темными были его глаза и слишком четко выделялись скулы. - Помоги, - это слово он выдавил сквозь стиснутые зубы и плотно сжатые побелевшие губы, будто оно ему горло резало. - Что случилось? *** - Огосподитыбожемой…- выдохнул я одним словом, - когда это произошло? - Где-то час назад, - ответил Дерек. - Слишком большая потеря крови… между ребрами застрял кусок металла, пробито легкое, печень и кишечник, сильное внутреннее кровотечение. Дерек, она не выживет, я не в силах уже помочь… - Я знаю…- откликнулся он после короткого молчания. Меня привезли в тот самый бордель, и передо мной сейчас лежала бледная Анриета, женщина, о которой я много слышал, но увидеть которую мне довелось только на смертном одре. Она когда-то была очень красивой, но жизнь... или смерть сделала её истончившейся тенью, краски поблекли, блеск в глазах, который наверняка был озорным и лукавым, погас. Анриета умирала, и я не мог ей помочь. У меня не получалось остановить кровь, внутри это было месиво из органов, и наложенные мной бинты быстро пропитывались красным, их приходилось все время менять. Из-за поврежденного кишечника развился перитонит: содержимое кишечника инфицировало брюшину, и живот приобрел болезненную округлость. Единственное, что было в моих силах, это дать ей настойку опия, чтобы облегчить страдания. Женщина периодически бредила или лежала в беспамятстве. - Как это произошло? – спросил я, не глядя на него. Мне впервые было страшно рядом с Дереком: у ирландца был такой взгляд… - Не знаю, её нашел на пороге Жорж, говорит, что она скреблась как кошка в дверь. Он по чистой случайности спустился к черному ходу… Кто-то изрезал её на улице. О’Нелли стоял с другой стороны кровати все то время, что мы находились в комнате Анриеты и похож он был на серафима – Ангела Мести. Мне не обязательно обладать даром телепатии, чтобы догадаться, о чем в тот момент думал Дерек. - Это не Потрошитель, повреждения похожи, но все же не те… кто-то решил прикрыться убийствами, - сказал я и устало опустился в кресло. - Я вижу, - произнес он тихо, но уверенно. Мы вообще почти шептали рядом с Анриетой. - Ты не сможешь его поймать, это весь Ист-Энд нужно перевернуть с ног на голову, - возразил я его не озвученным мыслям. - Значит, переверну. - А может, он вообще с другого конца Лондона. - Значит, весь Лондон переверну… он - из Ист-Энда, слишком жалкий у него был нож, если кусок его остался между ребер. Дешевка, как и тот, кто напал. От его спокойного голоса меня бил озноб, каждая произнесенная фраза пробегалась мурашками по моей коже. - Дерек, ты не можешь… - острое желание отговорить его вмешиваться, подстегивало меня сейчас противоречить ирландцу вопреки бьющему по внутренностям страху. - Могу, дьявол всё побери! Могу! – взорвался криком Дерек, устремив на меня яростный взгляд, и я вздрогнул всем телом. - Дерек?.. - слабый оклик. О‘Нелли присел на кровать и взял тонкую женскую кисть в свою ладонь. - Я здесь, Анриета, я всегда рядом, ты же знаешь, - прошептал он. - Знаю, мой родной, знаю… Дерек, прошу тебя, не возненавидь меня… - За что, Анриета? – удивился ирландец. – Я могу только боготворить тебя. - Начнешь, как только узнаешь, - шевельнулись запекшиеся губы. Но взгляд у хозяйки борделя был потусторонний, затянутый смертной дымкой. – Дерек… прости меня, прошу, я… - Не надо, это не стоит твоих усилий, - перебил Дерек, - даже если в чем-то и была твоя вина передо мной, то уже давно быльем поросла. - Нет, - горячечно возразила женщина, из последних сил притягивая к себе падшего ангела, что пришел оплакать её смерть. – Не поросла, нет… сын… у нас с тобой сын… прости, но тебе не нужны были лишние заботы, и не нужна была ответственность… равно как и чувство долга… Поэтому я промолчала. Но Шарль существует… а я умру, поэтому прошу, позаботься о нем. Дерек молчал, его лицо было нечитаемым, и мне не хотелось быть тем, кто его первым выведет из этого своеобразного транса. О’Нелли до хруста сжал бледную кисть своей рукой, только Анриета уже не чувствовала боли, её взгляд стал невидящим и пустым, грудь медленно опустилась, выдавливая остатки воздуха. Хозяйки борделя не стало. - Дерек, она умерла, - сказал я негромко. *** Сегодня был тяжелый день, к вечеру не хотелось ни видеть кого-либо, ни слышать. Мне попался сварливый пациент, к тому же - невежда, хоть и благородных кровей. Из-за маленького, вовремя не вскрытого нарывчика на большом пальце ноги у того развилась гангрена. Мое предложение ампутировать палец мужчина встретил отборной бранью, даром, что джентльмен. Нет, я не мясник и не изверг, чтобы просто так резать человеческое тело, но гангрена – это не шутка, и если сейчас не предпринять меры, то либо разовьется сепсис, либо ампутировать придется всю ступню, если не голень. Все мои рекомендации были осмеяны, а меня с треском выставили вон из дома со словами: «проклятая глупая баба, женщинам не дано быть врачами!». Раздражение во мне росло с геометрической прогрессией, и если я сейчас же не закроюсь в своей комнате, то начну бить посуду, как истеричная женщина. - Баронесса Торнфильд? – раздался голос за моей спиной. Черт, я почти добрался до входной двери! - Да, - отозвался я, поворачиваясь лицом к нежданно-незваным гостям. И нахмурился, увидев перед своим домом представителей Скотланд-Ярда. - Добрый вечер, баронесса, я инспектор Коул, - представился крепко сложенный мужчина средних лет, - не могли бы Вы уделить нам несколько минут? Отчаянно застонав про себя, я впустил полицейских в дом: - Итак, - начал я разговор, когда мы с инспектором устроились в гостинице в креслах, а четверо мужчин в форме остались стоять возле двери, ведущей в холл, - чем могу помочь? - Миссис Торнфильд, где Вы были в ночь с 20 на 21 октября с одиннадцати ночи по два часа утра? Я задумался: это было неделю назад, во вторник, и именно в это время я пытался помочь Анриете. Дерек запретил мне рассказывать кому-либо об этом несчастном случае, во избежание проблем у обитателей борделя. Сказал, что сам уладит «дела» с нападавшим. - Я находилась у себя в спальне, в кровати, сэр, - соврал я бесстыдно. Глаза инспектора Коула хищно сощурились, на лице появилось выражение, придавшее мужчине сходство с котом, заинтересовавшегося воробьем. - Вы уверены, мэм? По моим сведениям, в ту ночь Вас видели в Уайтчепеле возле заведения некой мадам Анриеты. Что Вы можете сказать в свое оправдание? - Что Вы с радостью ухватились за версию, в которой убийства совершает женщина с навыками акушерства, не так ли, инспектор? – я откинулся на спинку кресла, забрасывая ногу на ногу, показывая, что его обвинения меня не пугают. Пока не пугают… - Кто может подтвердить Ваше алиби, баронесса? – Коул, напротив, наклонился вперед, ближе ко мне. Гадкая ищейка. - Я могу. Я резко развернулся в сторону двери, мое движение повторили и инспектор и ищейки возле двери. - Добрый вечер, инспектор Коул, - поздоровался Дерек О’Нелли, затем подошел ко мне, поцеловал руку сквозь перчатку, пробормотав «баронесса», и свободно устроился в третьем кресле, проигнорировав мой вопросительный взгляд. - Здравствуйте, мистер О’Нелли, - недовольно буркнул полицейский. Я, все еще находясь в легком удивлении от вторжения ирландца, перебегал взглядом с напряженного лица инспектора на умиротворенное, с едва скрытым самодовольством, Дерека. - Вы знакомы с инспектором, мистер О‘Нелли? – осведомился я, подавив недоумение. - Имел честь познакомиться несколько дней назад, - ответил Дерек, слишком приторно, на мой взгляд, улыбаясь Коулу. - Так что Вас привело в дом моей будущей жены, мистер Коул? Я разомкнул было губы, чтобы съехидничать по поводу визита инспектора, но фраза застряла у меня в горле, и я так и остался с распахнутым настежь ртом. - Будущей жены? – удивился полицейский. - Именно, неделю назад я сделал предложение баронессе, и она милостиво его приняла, - улыбнулся Дерек инспектору. Коул перевел ошарашенный взгляд на меня, и я выдавил из себя «радостную» улыбку. - Мои поздравления, баронесса, мистер О’Нелли, - нашелся мужчина. - Спасибо, - поблагодарил я, кинув косой взгляд на ирландца. Мы еще поговорим с ним на эту тему. - Так что Вы хотели от моей невесты? – переспросил Дерек. - Баронессу видели в Ист-Энде в ночь смерти вашей знакомой, мистер О’Нелли, - пояснил инспектор, с едва завуалированным вызовом взглянув на ирландца. Я предоставил возможность этим двум разобраться самим: мне даже интересно было, как Дерек выкрутится, он ведь сам мне запретил говорить о смерти Анриеты. - Возможно, Ваш свидетель ошибается, - пожал плечами О’Нелли. - Возможно, - согласился Коул, - только подходящих под описание женщин в Лондоне не так уж много. Высокая, черноволосая, очень красивая, явно благородных кровей и с докторским саквояжем. - Согласен, - кивнул Дерек, - что ж, мистер Коул, Вы нас поймали. Я старался сохранить бесстрастное выражение на лице, но бровь все же дернулась вверх. - В эту ночь у нас с баронессой было, скажем так, романтическое свидание в комнатах моей знакомой. Мое лицо вспыхнуло и перекосило от злости. Инспектор перевел на меня насмешливый взгляд, и я постарался изобразить смущение, а не желание убить рыжую скотину. - Оу, - произнес Коул, - в таком случае я приношу Вам, мэм, свои извинения за причиненное беспокойство и откланиваюсь. Я встал, чтобы проводить полицейских и, когда Марта закрыла за ними дверь, развернулся к ухмыляющемуся и явно довольному ирландцу: - Что ты себе позволяешь? – прорычал я. – Какая «невеста»? Ты о чем вообще? - Но это сработало, согласись, - усмехнулся рыжий, все еще сидя в кресле. - О, да, сработало, - я уже не рычал, а шипел, - теперь весь Лондон будет знать, что баронесса Торнфильд помолвлена с неким субъектом, покровительствующим борделям! Да еще и таскается с ним по злачным местам ради адюльтеров! - А ты имеешь что-то против? Насколько я заметил, ты нарушаешь все общественные каноны без зазрения совести. - Да, но до сих пор меня нельзя было обвинить в распутстве: ни один мужчина не был удостоен моего особого внимания! - А что распутного в том, чтобы встретиться с собственным женихом? Тем более, ты - не невинная девица, а вдова, и я не просто субъект, покровительствующий борделям, а сказочно богатый субъект, - он улыбался, как змей-искуситель, поглощая мое лицо, мою фигуру своим горящим потемневшим взглядом. Я прекрасно помнил этот взгляд, означающий, что Дерек готов взять меня прямо здесь и сейчас. Я испугался. Действительно испугался. - Уходи, - бросил я и развернулся по направлению к лестнице. Уже в дверях я услышал, что он поднялся за мной, и я побежал. Я несся вверх по лестнице, подобрав одной рукой подол, и чувствовал себя дичью, а когда сильные руки схватили меня поперек талии, и Дерек сам затащил меня в мою спальню, я сдавленно мяукнул. Ну, совсем не по-мужски мяукнул. - Отпусти! – пропыхтел я, вцепившись в его руки, но перчатки скользили по коже, и расцепить чужую хватку никак не получалось. Дерек кинул меня на кровать вниз лицом и улегся на меня сверху, хорошо придавив своим телом. Горячие сухие губы уткнулись мне в загривок, влажный язык лизнул кожу, которую тут же опалили зноем дыхания, а затем прикусили крепкими зубами. И я замер в блаженстве. Сволочь, знает, как сломить мое сопротивление! - Я больше не могу видеть тебя и не прикасаться, ты убиваешь меня своей холодностью, - прошептал он мне на ухо и лизнул его. Легкая дрожь прокатилась по моему телу, но я не позволю себе просто так сдаться сейчас: - Слезь с меня, - попросил я, как можно холоднее и спокойнее. - Ты же сам хочешь этого, хватит уже изводить и меня, и себя, - Дерек не сдавал позиций, скользя ладонью по моей руке, вытянутой над головой. - Ты сильнее меня, я не смогу сопротивляться, если ты захочешь сейчас взять меня, но это будет изнасилованием, потому что я не хочу, - сказал я сухо и без эмоций. Я тоже знал его больные места. Дерек замер, а потом уткнулся мне в шею и тяжело выдохнул, а я едва подавил рвущийся на волю стон. Ирландец скатился с меня, улегся на спину и устало закрыл глаза. - Зачем ты все усложняешь? Я вскочил на ноги и в гневе заметался по комнате: - Я усложняю?! Я?! Это ты все усложнил три года назад! – я ткнул в него пальцем. – Если бы ты не бросил меня тогда, то никаких сложностей сейчас не было бы! - Да не бросал я тебя! – Дерек вскочил и одним шагом оказался возле меня. – Почему ты не хочешь просто выслушать меня?! - Потому что твое вранье причиняет мне боль! – выкрикнул я ему в лицо. - Я никогда тебе не врал! – крикнул он в ответ. - Откуда я это знаю, тебе же соврать, как с горы скатиться! – не отступал я, гневно пыхтя и тыкая пальцем ему в грудь. - Потому что ты для меня - все! Потому что я тебя люблю! – О’Нелли схватил меня за плечи и притянул к себе. – Как ты этого не понимаешь? Тут что-то стукнуло мне в голову. - Докажи! – потребовал я. - Как? – спросил он. Я выдержал паузу и внимательно посмотрел на него. А потом произнес: - Ляг под меня. Это был вызов, мне хотелось унизить его, причинить боль, и не столько физическую, сколько моральную. Рыжая бровь изогнулась дугой, взгляд Дерека потяжелел, челюсть упрямо выдвинулась вперед. Я саркастически улыбнулся и фыркнул: - Гордость не позволяет, да? Считаешь унизительным лежать на лопатках? – мой голос буквально сочился ехидством. Руки ирландцы взметнулись вверх и уверено скинули пиджак, а затем начали расстегивать жилетку. Я перестал ухмыляться, и заворожено следил за ними. Одна пуговица вылезла из петлицы. За ней вторая, а потом - и третья. Бледные кисти захватили полы и вот жилетка на полу. Тонкие длинные пальцы принялись за пуговицы на рубашке. А я все следил за ними, боясь поднять взгляд на мужчину напротив. Во мне ураганом бились возбуждение, смятение и паника, и как я не старался, но дышать ровно у меня не получалось. Когда белая сорочка сползла по сильным рукам, я не смог подавить рваного вдоха. Вид обнаженного торса Дерека заставил меня посмотреть ему в глаза. Темно-зеленые, как лесная чаща, глаза, источающие то холод, то жар, хранящие в своих глубинах иронию и чувство превосходства над другими, сейчас они смотрели на меня серьезно и уверено. - Ты этого хочешь? – спросил он спокойно. Я потер горло ладонью – душно как-то – и промолчал. Cлова застряли в горле, во рту все пересохло. Но, как говорится, молчание – знак согласия, и Дерек понял все правильно. Он расстегнул пуговицы на брюках, снял ботинки и вышел из образовавшейся кучки вещей. Меня стала сотрясать мелкая дрожь, потому что я только что действительно осознал, ЧТО мне предлагают. Пришлось закрыть глаза, иначе я ослеп бы от вида его нагого тела. Самого желанного тела. Мое возбуждение усиливалось в геометрической прогрессии, по крайней мере, желание к нему не претерпело изменений за столько лет. А перспектива взять Дерека, заставить его кричать от удовольствия, извиваться подо мной, лишила меня гордости. Я не мог отказаться от этого, я слишком слаб, у меня нет такой силы воли и достаточного самообладания. - Джей, - позвал он. Его голос ударил по моему сознанию, как по камертону и скатился горячим вибрирующим ручьем по позвонку. Я открыл глаза, и Дерек от удивления приоткрыл рот и приподнял брови. А потом шагнул ко мне со счастливой улыбкой на лице. Я знаю, что его так удивило и обрадовало одновременно: обреченное влечение, смешанное с животным желанием, в моем взгляде. Преодолев расстояние между нами, я вцепился одной рукой в его волосы на затылке, а другой прижал к себе, распластав ладонь по влажной спине. Наши губы столкнулись, больно ударяясь о зубы и тут же наливаясь жаром. Сумасшедшие жадные поцелуи. То ли стоны, то ли рычание. От нетерпения, боли и удовольствия. Я сам себя не узнавал, я вминал его в себя, кусал за губы, шею, плечи, с силой впивался пальцами в ягодицы. Я хотел его так, что начнись второй всемирный потоп, я не смог бы остановиться. Пускай мир тонет. Пока я не насыщусь Дереком, окружающее для меня не существует. А я вряд ли когда-нибудь буду им пресыщен. Это рыжее наглое существо стало рвать на мне одежду, потому что его руки не справлялись с мелкими застежками на моем жакете. Я невольно засмеялся, когда Дерек резкими нетерпеливыми движениями вытряхивал меня из одежды, а потом захлебнулся стоном, когда горячий рот присосался к моей оголенной шее. Меня скрутило на грани оргазма, кожа горела, плавилась почти от боли, прикусанная чужими зубами, и натертая едва заметной щетиной. Я стал задыхаться, корсет слишком стягивал ребра и не давал мне вдохнуть. - Корсет… помоги снять, - простонал я, - дышать не дает. О’Нелли оторвался от моего плеча и обвел комнату быстрым взглядом, метнулся к секретеру, схватил нож для резки бумаги, а потом развернул меня спиной и распорол шнуровку. Я вздохнул облегченно, чувствуя легкую привычную боль в освобожденных ребрах и замер. Ловкие пальцы зарылись в волосах, доставая шпильки одну за другой, пока мои волосы не легли вдоль спины. Дерек прижался ко мне, обнял за плечи и прошептал в макушку: - Если бы ты знал, как я скучал. Гнев ударил гейзером, и я рывком развернулся к нему лицом. Меня трясло, в глазах потемнело. Скучал?! Да как он смеет?! По чему именно он скучал? По траху со мной? Да, в этом я, несомненно, хорош! Дерек нахмурил брови, но я не дал сформироваться в его голове четкой мысли и впился губами в черешневый рот. Он ответил тут же, сжимая меня в тисках собственных объятий. Я стал подводить нас к кровати, пока ноги Дерека не уперлись в деревянный каркас. Мне пришлось подтолкнуть ирландца в грудь, чтобы он потерял равновесие и растянулся на спине поперек перины. Он хотел меня. Хотел, чтобы я его взял. Его плоть, ярким доказательством желания, распрямилась во всю свою мощь, маня к себе прикоснуться. Дерек приподнялся на локтях, его лицо было сосредоточено и спокойно. Но я понимал, что это напускное: его дыхание было слишком частым, мышцы грудной клетки натягивались и под ними четко проступали лучи ребер. Меня всегда завораживало то, что у Дерека на теле почти не было волос, так, немного подмышками и в паху, а еще красно-рыжая дорожка от пупка вниз. Стройные длинные ноги дрогнули, разошлись в стороны, согнувшись в коленях. Глухой стон сам вырвался сквозь мои губы, это было для меня слишком эротично. Я чувствовал себя девственником в этот момент, потому что таким Дерека я видел в первый раз. И так ощущать его для меня тоже впервые… Я посмотрел ему в глаза, чтобы убедиться, что это - не сон, что я не грежу, и встретил его потемневший взгляд исподлобья, тяжелый, как наковальня, пригвоздивший меня к месту. Яркие полные губы изогнулись в усмешке, острый кончик языка облизал нежную алую кожу, и она замерцала влагой. - Чего же ты ждешь? - тихо спросил О’Нелли, раскачивая коленями из стороны в сторону. - Бери меня, я весь твой. Мой… Да. Сегодня, сейчас, он весь мой. И я возьму то, что он мне предлагает, а там будь, что будет… Я упивался ощущениями, растянувшись на Дереке, чувствуя свои бедра между его разведенных ног, скользя взмокшей кожей по сильному гладкому телу. Кожа к коже, плоть к плоти. Рыжие кудри разметались ассиметричными лучами вокруг напряженного лица, между бровями залегла складка. Хотелось разгладить её пальцами, чтобы не портила совершенные черты. Руки просили гладить нежную кожу, накручивать на пальцы упругие красноватые спирали, сжимать их ладонями, но я все еще был в перчатках, а снять их означало показать шрамы… … и его глаза… они срывали с меня слой за слоем, оголяя, оставляя беззащитным перед их хозяином, выуживая на свет Божий всю мою одержимость им, всю мою любовь и желание быть единым целым с этим человеком… Нельзя этого допустить. - Перевернись на живот, - это был почти приказ. Я знал, что играю с огнем, но если сейчас будет не по-моему, то я прерву эту пытку. И снова максимум, что мне досталось из его эмоций - вздернутая рыжая бровь и кривая улыбка. Все так просто: я приподнялся, а Дерек плавно развернулся и лег на живот. Долой перчатки! Я стал срывать их торопливыми движениями, помогая себе зубами, рыча, когда лайковый палец выскальзывал из зажима и не поддавался. Гладить, ласкать нагое тело подо мной, сминать кожу дрожащими пальцами; сцеловывать жар, опаляя губы; остужать влажным языком и собирать ртом бисерины пота. Вот что мне хотелось делать, и я делал, потому что он не видел меня, не видел, с какой тоскливой жадностью я целую его, подавляя рвущийся стон. - Встань на четвереньки, - голос мой звучал натянуто и приглушенно. Дерек подчинился. Он подтянул под себя свои длинные ноги и уперся лбом в покрывало, вытянув перед собой руки и скрестив кисти. Мышцы на руках и плечах взбугрились от внутреннего напряжения. Он боится?... «Не стоит, любимый мой, хороший мой, мне давно не хочется причинять тебе боль, подчинить, это да, этого хочется, но при этом ласкать, целовать, мягко входить и слушать твои стоны удовольствия, а не агонии». Я прошелся ладонями от плеч по напряженной спине к пояснице, поцеловал-лизнул шрамы, огладил круглые, упругие ягодицы без грамма жира под кожей и развел их ладонями. Маленький розовый вход был плотно сжат. Разумом Дерек может и хотел отдаться мне, но тело было несогласно, оно пыталось противиться своей участи. Я стал наглаживать большими пальцами вокруг, то опускаясь к промежности, то проходя подушечками по сжатому колечку, слегка надавливая. Дерек издал первый стон, едва различимый, на грани слышимости. Я быстро сбегал к ночному столику за ароматическим маслом, а Дерек даже не попытался изменить положения, только голову развернул в мою сторону, лежа щекой на одеяле и сверкая темными глазами сквозь путаницу волос. Скользкими от масла пальцами я пытался расслабить и подготовить так некстати напряженного ирландца, и на моих глазах его анус расцвел, нерешительно, все еще подрагивая и пульсируя. Это было уже само по себе неслабым наслаждением наблюдать, как напряженная, едва заметная дырочка расслабляется, припухает от постоянного трения, несмело соглашаясь принять меня. Но только я решился ввести туда палец, как Дерек протестующе дернулся. - Не надо, - услышал я сдавленный голос, - не растягивай, я хочу почувствовать всю остроту… ощущений. - Но… - попытался возразить я. - Просто трахни меня! – прервал меня резко О’Нелли. Я подавил желание рассмеяться. Дерек - как всегда – неподражаем. Лежа со вздернутыми ягодицами, готовясь принять в себя мужчину, он умудряется поставить все точки над «i». Он здесь хозяин положения и баста! Заиграться вам не позволят. Но мы это еще посмотрим. Я начал медленно в него толкаться, поглаживая напрягшуюся спину. - Расслабься, - попросил я. - Делай все молча, без тебя разберусь, - огрызнулся ирландец. А потом вдохнул глубоко и стал медленно выдыхать, поглощая мою внушительную плоть своей умопомрачительной теснотой. Медленно, мучительно медленно, но без остановки, я проник в него. И все. С этого момента я утратил разум, остались одни инстинкты, оголенные чувства и желание обладать. Я скользил внутри него, закрывал глаза и позволял себе отдаваться лишь тактильным ощущениям. Я наслаждался гладкостью его кожи, влажной от пота, разминал ладонями перекатывающиеся мускулы, «царапал» подушечками пальцев ягодицы и двигался, двигался в жаркой пульсирующей тесноте. А потом, когда мне становилось этого мало, я смотрел на него, смотрел, как соединяются наши тела, как мои бедра с влажным хлопком ударяются об его. Он меня сводил с ума каждой частью своего тела, даже кончиком покрасневшего уха, который выглядывал из рыжих повлажневших кудрей, это казалось таким трогательным и нежным, что я не сдержался, прижался грудью к его спине и обхватил губами тонкий хрящик. Он был сухим и очень горячим. Я стал вылизывать ушную раковину языком, прикусывать, посасывать, заводясь с новой силой от тихих стонов-выдохов Дерека. Я перекинул тяжесть тела на одну руку, а другой убрал волосы с порозовевшей щеки, прильнул к влажной коже ртом, покрывая поцелуями бровь, веко с трепещущими ресницами, острую скулу, прикусил плечо и поцеловал кожу между лопаток. От избытка чувств хотелось кусать сильнее, наполнить рот вкусной плотью и с силой сомкнуть зубы, хотелось скулить и рыдать в голос, и не прекращать движений, потому что сейчас они были самой жизнью, смыслом моего существования, целью, отказаться от которой было равносильно смерти. И я двигался, ухватившись руками за самые совершенные бедра в мире, наслаждался изящным изгибом спины с широкими плечами и четкой тонкой талией, любовался перетекающими мышцами. И двигался. Снова и снова, сильнее, быстрее, задыхаясь от удовольствия и темпа, слушая, как стонет мой ирландец, наблюдая с дикой первобытной радостью, как он подается мне на встречу и прогибается в пояснице, чтобы открыть больший доступ к своему телу. Я остановился и вышел из горячего тела и услышал тоскливый разочарованный возглас. - Перевернись, - попросил я хрипло. Дерек лег на спину и посмотрел на меня шалыми затуманенными глазами, облизнул пересохшие губы. Рыжие пряди прилипли к плечам и шее, грудь блестела от испарины и тяжело вздымалась, я наклонился и поцеловал маленький сосок, а потом стал засасывать кожу вокруг, образовав вакуум у себя во рту. Я, как голодный младенец, сосал и сосал, пока Дерек выгибался дугой подо мной, и никак не мог оторваться, мне хотелось заполнить рот его плотью до отказа, я кусался и снова присасывался, а рыжий ангел не возражал, прижимая меня за шею к себе. И снова мне было мало, я оторвался от солоноватой, но для меня бесконечно сладкой кожи, заставил его прижать ноги к груди и снова погрузился в любимое, желанное тело. Я не мог им налюбоваться, мне хотелось запомнить каждую черточку Дерека в момент экстаза, меня трясло от возбуждения и скручивало живот, обдавая пах наслаждением на грани боли, когда длинная сильная шея выгибалась от моих неистовых грубых толчков. Тонкие ноздри раздувались, губы цвета черешни кривились, а нижняя губа попеременно закусывалась белоснежными зубами, изогнутые брови сходились на тонкой переносице. И румянец - лихорадочный, алыми мазками по скулам. Такой невозможно красивый, сотканный из чувственности, порока и греха. И нежной трогательности. Я никогда раньше не замечал, или уже забыл, что Дерек может быть таким… незащищенным, таким невинным и свежим, как утренняя роса, когда смотрит на меня широко распахнутыми глазами, темными, как самый густой лес без солнечных просветов, а влажные яркие губы приоткрываются, не в силах сдержать глухой стон, и по-детски вьющиеся пряди разметаны по простыне. Его хочется зацеловать, задушить в объятиях, потакая своей какой-то нездоровой садистической нежности. Я наклонился к нему, почти лег сверху и припал губами к его приоткрытому рту, ловя жаркое прерывающееся дыхание. Пальцы Дерека сразу запутались в моих волосах на затылке, одна рука обвила спину и прижала меня к взмокшему телу, а ноги скрестились за спиной. Осознание того, что это именно его ноги, вырвало из меня почти что рык, будто я не верил до конца, что этот сильный, властный мужчина принимает меня в себя. А сцепленные за моей спиной ноги, как символ моей окончательной победы, и его капитуляции, что он сам, по своей воле отдал мне свое тело. Как жаль, что не душу… - Хочу быстрее, - зашептал он мне в губы, посылая дрожь по позвоночнику. Тогда я поднялся, неохотно отстранившись от его тела, и волосы мои облепили его плечи, торс, скользя по коже последней лаской. Я снова прижал его ноги к груди, положив свои ладони ему под колени, и сорвался в сумасшедшем ритме, напоминающим скорей гон Адской Охоты. Я и Охотник, и Адская Гончая. Я брал и рычал, вколачивался в распластанное подо мной тело, впитывая в себя нашу близость, нашу жажду друг друга. Дерек взглянул между нашими телами одурманенным взглядом, красивое лицо исказилось, а потом О’Нелли обессилено упал на простыни, и его выгнуло дугой. Мышцы четко выступили на стройном напряженном теле, семя выплеснулось белесой струей, запачкав его живот и бедра, и я отпустил себя, запрокидывая голову и закрывая глаза, ловя своим телом шторм наслаждения. Всего пара толчков бедрами и я выплеснулся глубоко в любимое тело. Замер, а потом рухнул на Дерека, не желая больше двигаться. Никогда. Он обнял меня, все еще трясущимися руками, судорожно дыша мне в волосы и ухо. Словно я ему дорог, будто он не отпустит меня больше. Дерек Кажется, я задремал. Как же мне было сейчас хорошо, все тело гудело легкой усталостью, окутанное негой и посторгазменной истомой. Никогда не думал, что отдаваться кому-то может быть настолько… правильным. Прекрасным, превосходным. Идеальным. Раньше мне не приходилось испытывать такую гамму эмоций, находясь в пассивной роли. Да, было физическое удовлетворение, но фоном ему всегда было чувство гадливости, ненависти, презрения к себе, ощущение использованности, а с Фаррелом добавилось еще и чувство долга. Не самые приятные составляющие в сексе. Но сейчас это был Джей, и я чувствовал восторг, облегчение, моральное и физическое удовлетворение. Мне хотелось танцевать джигу от радости и вопить во весь голос о своей любви, хотелось выбежать на улицу в чем мать родила и кричать от счастья, что все встало на свои места, что я не отпущу Джерома, что впереди у нас только счастье и только на двоих. Вот такая сентиментально-романтичная чепуха роилась в моей голове. Но я не двигался, вопреки своим желаниям, а лежал, растянувшись на животе, подобрав под себя подушку. И причиной моего ленивого бездействия был, конечно же, черноволосый бес, сидящий в кресле, повернутом к окну. Джером был лишь в одной ночной сорочке,скроенной на мужской лад, длинные ноги он забросил на подлокотник другого кресла и смотрел невидящими глазами сквозь пелену дождя за окном. Вода, бегущая сплошным потоком по стеклу, сделала комнату похожей на аквариум, тени скатывались по стенам и мебели, стекали по Джею, дрожали на ресницах, ложились на кожу размытыми узорами, подчеркивая контуры лица и углубляя впадинки на теле, делая их глубже, а выступающие косточки более острыми. Джей. Он… особенный, удивительный. Не мужчина, не женщина, и в тоже время и то, и другое. И он совершенен в своей двойственности, прекрасен от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах. Его нельзя оценивать как сына Адама или дочь Евы, не стоит в нем выискивать мужественность или женственность, он соединил все это в себе, размыв границы и выставив напоказ не нечто среднее, а что-то качественно иное. Он просто был. Как рассвет, как вода в морях, как воздух. Им можно любоваться, как рыжими и подвижными языками пламени, как искрящимся снегом в лучах солнца или луны, как свежим бутоном розы. Джером был существом другой расы. Джей глубоко вздохнул, словно очнулся от гипноза или глубокого сна и принялся расчесывать волосы мелким гребнем, который я не заметил до этого в его руке. Каждое движение было до боли знакомым, сколько раз я наблюдал, как он это делает сидя возле зеркала. И сейчас незамысловатые движения вызывали в груди тянущее тепло. Но что-то странное было в его руках. Что-то не дающее покоя. Тени, покрывающие кисти Джерома, не двигались. Они были словно нарисованы. Я приподнялся на локтях, чтобы лучше разглядеть эту странность. Руки Джерома были покрыты шрамами. Я подскочил на кровати и сел, свесив ноги. - Откуда у тебя шрамы на кистях? – что же этот ублюдок Торнфильд сделал с ним?! Джей вздрогнул, медленно опустил руку с гребнем на колени, а потом посмотрел на меня. Его лицо было тщательно подобранной маской. Маской отчуждения и холодного равнодушия. - Тебя это не должно волновать. Я вскочил с кровати, подошел к креслу и взял ладонь Джерома в свою. - Откуда?! – повторил я. Он сжал губы, и взгляд его зажегся гневом. - Тебя. Это. Не. Касается! – он вырвал руку и раздул ноздри, как норовистая лошадь. - Все, что происходит с тобой, касается меня напрямую! – рявкнул я. - Да-а?! – от злости черты его лица заострились, брови почти сошлись на переносице. – А где ты раньше был, когда меня зааамуж выдавали, а? Где ты был, когда это дерьмо утащил меня к черту на куличики? И где, черт тебя подери, ты был, когда он рвал меня на куски?! Последние слова он выкрикнул мне в лицо и со всей силы ударил кулаками по моей груди. Я перехватил его запястья и прижал руки к себе. - Откуда шрамы? – снова спросил я. Услышанное рвало меня изнутри. У меня впервые не было слов, и это убивало, потому что я был полон злости и не знал, куда выплеснуть то желание разрушать, что росло во мне. Поэтому я мог сейчас лишь слушать. – Скажи мне, Джей, прошу. - Что тебе сказать? – его гнев быстро угас, голос был уставшим, а на лице появилась горькая кривая усмешка. – Что Торнфильд шантажом заставил выйти меня за него, когда ты сбежал, как крыса? - Я не сбегал, у меня были веский причины покинуть тебя на тот момент, - поправил я, - я все объяснил в письме, которое оставил рядом с тобой на кровати. Но Томас его нашел до того, как ты проснулся и сжег. - Письмо? – Джей удивленно вскинул брови. - Не было никакого письма. Да даже если бы и было, кто так прощается, покидая близких людей надолго? И откуда тебе знать, что это воображаемое письмо уничтожил Томас? Зачем ты так нагло врешь? Я не идиот, чтобы поверить в эту сказку. Мы что, герои слезливого дамского романа, а, Дерек? - Джером, у тебя нет причин не доверять мне, – Господи, ну какой же он упрямый. Черт, весь в меня. – Я приехал через месяц, после твоего исчезновения, я нашел Томаса…- мне пришлось замолчать, потому что я был не готов рассказать сейчас Джею, что напугал старика до смерти в буквальном смысле. Пока я пытался собраться с мыслями, Джером ворочал хаос в собственной голове. И, видать ничего хорошего не наворочал… - Ты ведь говорил, что любишь меня? Или это было ложью? - Я все еще люблю тебя, - я опустился на пол, на колени, и взглянул снизу вверх. Поцеловал ладонь, покрытую шрамами. – Очень люблю. Он опять вырвал руку, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. - Джером, ты не понимаешь, я не мог тебя тогда разбудить… - Ты прав, я не понимаю и не хочу этого понимать, - перебил Джей и взглянул на меня, на этот раз колко и сердито, а потом поднял передо мной руки, закатал рукава, и я увидел ожоги почти до локтей. – У меня своя правда, у меня есть вот эти шрамы, которые напоминают мне о том, что было без тебя. Ты обещал всегда быть рядом, говорил, что не позволишь этому выблядку и пальцем тронуть меня. Может я и веду себя сейчас, как эгоцентричный ребенок, но я верил тебе тогда. Всем сердцем верил. А ты так легко меня оставил. Господи, как же мне ему объяснить? Его глазами это действительно выглядит так, будто он для меня мало значил и был всего лишь проходящим увлечением. Но это не так – он был и останется навсегда единственным смыслом моей жизни. Как бы пафосно это не звучало. - Джей, - я уткнулся в подлокотник лбом, пытаясь найти слова и заглушить мучавший меня стыд, который толкал меня валяться у него в ногах, унижаться и вымаливать прощение. – Прости. Прости меня, я… - Не стоит распаляться, - Джером снова меня перебил, - я не жалею ни о чем. Если бы ты не уехал, я бы не попал в Йоханнесбург, а там я все же отхватил свой кусок счастья… Я любил, Дерек, и был любим в ответ. Я жил с двумя замечательными мужчинами. С близнецами. Я медленно поднял голову, тяжелую от прилившей крови, и посмотрел ему в глаза. Он говорил правду. Да, это был вызов мне, желание уколоть посильнее и посмотреть, насколько мне будет больно, но это было правдой. И мне было больно. Очень. - Я получил двойную порцию любви и понимания, и я был счастлив, - последние слова добили меня парфянской стрелой. - Так отчего же ты не остался в Африке?! – прорычал я, давя рвущийся на волю гневный, злобный крик. Я сжал руками подлокотник, чтобы, не дай Бог, не распустить руки. Джей прищурился, глядя на меня холодно, потом поднялся с кресла и, бросив еще один взгляд сверху вниз, решил сделать контрольный выстрел в голову: - Я приехал, чтобы получить образование, но на днях собираюсь обратно, - он сделал несколько шагов к двери и обернулся, - я не могу простить тебя. Уходи. И вышел из комнаты. Вот это удар обухом по голове. Да, мой Гаденыш прирожденный палач. Только черта с два я так просто отступлю теперь, когда он так близко, такой теплый и нужный мне, несмотря на зубастый оскал. Я уйду, но ненадолго, и потом, когда-нибудь в отдаленном будущем, он расскажет мне о своих злоключениях в Африке. Джей Конечно я соврал. Ни в какую Африку я не поеду… Но я не мог остановить себя в тот момент, желание разрушить то ощущение счастья, которое свернулось клубком у меня в животе, было слишком сильным и питалось злостью на самого себя. Меня разорвало бы от эмоций, которые по своему составу были, скажем мягко, нечистотами. Вот Рич сказал бы, что из меня «дермище поперло». А я как врач заявляю, что очищение организма полезно, оздоравливает. Только вот чувствую я себя как-то странно, неоздоровленным. Ну совсем. Во мне еще много всего накоплено… Вчера, когда Дерек ушел, я не испытал ни капли облегчения, мне хотелось бежать за ним вниз, кричать, что он - жалкий трус, раз так просто снова ушел, что он меня никогда не любил, что он только игрался с таким забавным, непохожим ни на кого зверьком, и бросил, когда надоело. И врезать, врезать хорошенько по его красивой физиономии, чтобы кровь потекла. Красная, вязкая. Его кровь. Я зашел тогда к Лизи и долго сидел возле её кровати, до тех пор, пока она не проснулась. Её тихое сопение действовало на меня успокаивающе. Она у меня такая нежная, хрупкая, маленькая. Мне все время хочется к ней прикасаться, гладить щечки, похожие на спелые персики, расчесывать шелковистые волосы и слушать её смешную речь. Она меня называет «мама». А я не поправляю, у меня сердце замирает, когда я слышу это её «мама». Пусть будет так, кому от этого плохо? Не нам с Лизи точно, нам хорошо. - Мама? – первое её слово, когда она открыла вчера глаза, и я сразу забыл о своих деструктивных мыслях по отношению к Дереку. Вру, не забыл, но они отошли на второй план, вытесненные улыбкой дочери. Когда я забрал Элизабет у матери, то очень сильно переживал, что девочка не примет меня, затоскует, зачахнет без Лидии. Я старался все свободное время проводить с ней, придумывал игры и сказки, и чуть ли не плакал вместе с ней над каждым ушибом или какой-нибудь неудачей в её детском понимании. Я впустил её в себя, я полюбил её, я нуждаюсь в ней. И когда полгода назад я услышал, как она меня называет мамой, то готов был завыть от горя, потому что девочка страдала без матери и ошибочно ко мне так обратилась. Но после того случая Лизи так и продолжила звать меня мамой, и я долгое время впадал от этого в ступор, но со временем научился жить с этим почетным званием. И упаси Господь того, кто посмеет влезть в наши отношения, я разорву его на части. Думаю, Лидия это поняла, потому что безропотно подчинилась и уехала в один провинциальный городишко, куда я отправил её к своим знакомым с рекомендательным письмом. Люди живут там хорошие, лишний раз не обидят, да и в возрасте уже, помощь им по хозяйству нужна. Возможно, Лидия сможет наладить там свою жизнь. *** Два дня. Два чертовых дня прошло с нашей последней встречи с этим несносным, совершенно мне ненужным ирландцем. И что я в нем такого нашел?! Ну, красив, ну, хорош в постели. Да мало ли таких на свете? Да пруд пруди, мне же только свистнуть и они пачками возле моих ног лягут. Пусть он будет уверен, что я по нему НЕ СКУЧАЮ! И мне совершенно плевать на то, что он подставил мне свой царственный зад. Тоже мне, одолжение сделал. Я даже не вспоминаю о той ночи. Мне вовсе не мерещится гладкая кожа под пальцами и судорожные вздохи, полные желания и нетерпения. И засыпая, я не вижу под веками, как он запрокидывает голову и выгибает шею, содрогаясь в оргазме. И меня совершенно не преследует фантомные длинные ноги вокруг моей талии. Нет, нет и нет! Этого всего нет, так же как и тихого голоса, шепчущего: «прости меня». Часы внизу пробили полночь, а я все еще метался в кровати, вздыхал, как влюбленная сентиментальная барышня, осталось только сидеть возле окна в позе ожидания, заламывать руки и промокать глаза кружевным платочком. Тьфу ты! Повертевшись еще с полчаса с бока на бок, я все же уснул. И тут же проснулся с бешено бьющимся сердцем, потому что успел погрузиться в глубокий сон, но меня оттуда что-то бесцеремонно вырвало. Я оглядел комнату, окутанную тьмой и, естественно, ничего не понял. Пошарил рукой по ночному столику в поисках лампы, но её там не обнаружил. Пришлось встать и распахнуть шторы на окнах, чтобы хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме. Я успел услышать только тихий шорох сзади, а потом меня жестко обхватили поперек груди стальной рукой и перекрыли воздух тканью пропитанной хлороформом. Мне ли не узнать его запах. И все. Темнота стала беззвучной и непроглядной. Сознание возвращалось долго и муторно, сопровождаемое легкой тошнотой и постоянным укачиванием. Будто в колыбели. Когда я все же смог осмысленно открыть глаза, то обнаружил себя в каюте корабля, лежащим на широкой кровати с привязанными к столбцам руками. Ах, да, и еще – во рту был кляп. Интересная картина… Что, твою мать, со мной опять происходит?! Дерек Когда я смог снова ступить на земли Англии, прошло шестнадцать недель, три дня и семьдесят два часа. Острое предчувствие беды меня не оставляло уже больше месяца, но вернуться раньше я не мог. И я почти не удивился, когда в Лондоне меня встретил пустой особняк семейства Грей. Вся моя жизненная энергия мобилизовалась на поиски Джея и ответов. Мне удалось разыскать Томаса в одном из лондонских предместий и вытрясти из сварливого старика информацию. Тощая тень сопротивлялся стойко, орал, что я – нечестивый демон, что меня нужно сжечь на костре, потому что я соблазнил его юного хозяина и опорочил детское невинное тело своими грязными прикосновениями. Я сдерживал свой гнев, порожденный отчаянием, и позволил себе лишь придушить его слегка и кинуть фразу: - Если ты сейчас же не скажешь мне, куда этот ублюдок Торнфильд увез Джерома, я выпотрошу тебе кишки и заставлю их сожрать. Глаза старика вылезли из орбит, не знаю, то ли от страха, то ли от нехватки воздуха, сморщенное лицо посинело. Томас стал ловить воздух ртом. - Ты никогда не найдешь моего мальчика, никогда, - прохрипел старик, - я сжег твое письмо, Джей забудет тебя, дьявольское отродье! Сухое старческое тело обмякло в моих руках, я уложил его на постель и вылез в ночь через окно. Тогда во мне еще была уверенность, что я найду своего нежного беса. Я провел в Лондоне еще несколько месяцев, пытаясь нарыть хоть какую-нибудь информацию о местонахождении Джерома. Но если высший свет гудел о скоропостижной свадьбе юной графини Грей и барона Торнфильда, то об их исчезновении никому ничего не было известно. Когда и куда они отправились – это было загадкой. Ни по земле, ни по воде чета Торнфильд не покидала Лондона и самой Англии. Но куда, твою мать, они могли деться?! Барон хорошо замел следы, он знал, что я не успокоюсь, пока не найду их, и уж когда найду, то спущу с него шкуру совсем не метафорически. Он бы умирал у меня медленно, очень медленно, испытав при этом все муки Ада... Мои люди искали Джерома по всему миру, объехали все континенты, облазили все английские колонии, затем и колонии других стран, но все тщетно, как в воду канули. А Джером, оказывается, все это время находился в Африке, в никому неизвестном Йоханнесбурге. Это только сейчас о нем знает уже вся Англия – золотоносные и алмазные рудники – но тогда о его существовании знали единицы. Я пережил в Лондоне смерть Чарльза, тоска по Джерому не дала мне проникнуться в полной мере его кончиной. Я тогда еще метался между желаниями отправиться на поиски самому и остаться в Англии, на случай, если они вернуться. Да и разорваться я не мог, мир огромен, а я один. И только спустя полгода после смерти Фаррела, я окончательно осознал, что потерял своего беса. Я его не чувствовал, совсем. Если до этого во мне что-то настойчиво свербело, заставляло искать его снова и снова, то потом вместо этого осталась только пустота, глубокая бездонная пропасть. Тогда я сорвался и разгромил кабинет Чарльзя. Это было затмение, я не помню, что делал во время этого приступа безнадежной ярости, но очнулся в полном хаосе среди руин мебели с окровавленными кулаками и рассеченным лбом. Отлично, короче, повеселился. Я больше не мог оставаться в Лондоне. Два года я вкалывал как папа Карло в США, стараясь забыться в работе. Вся моя жизнь превратилась в бесконечную череду сделок и поиска выгоды, я сумел приумножить состояние Чарльза, это для меня стало своеобразным хобби. И вот, потакая своим собственническим желаниям, я снова оказался в Лондоне, где жизнь встряхнула меня с новой силой. Живой и здоровый Джей. Прекрасный, успешный, довольный жизнью и без меня. Взрослый, самостоятельный и совершенно во мне не нуждающейся. Только вот я в нем нуждался, я даже не знаю, как прожил без него эти три года, главное – для чего я прожил эти годы. Наверное, для того, чтобы встретить его вновь и уже не отпускать от себя ни на шаг, даже если он этого не хочет. А он хочет, я чувствую. Хочет быть рядом со мной, он это доказал две ночи назад. И пусть он говорит все, что в голову взбредет от обиды, но я заставлю его выслушать себя. Выслушать и принять обратно. Я готов пойти и расцеловать того назойливого и въедливого как плесень инспектора за то, что вынюхивал возле борделя, за то, что допрашивал меня и докопался до причастности Джерома. Коул сделал мне великое одолжение, я не знал, как подступиться к Джею, бес - очень хороший актер, я ведь почти поверил в его холодность ко мне. Но импровизация со свадьбой сорвала с него маску спокойствия и отчужденности, и та ночь расставила все для меня по местам. Джером хочет, и все еще любит меня. Стон со стороны кровати вернул меня из легкой полудремы в каюту корабля. Джером пришел в себя после дозы хлороформа и, скорей всего, злющий, как голодный волк, – после хлороформа голова болит, дай Боже. Ну, и привязанные к кровати руки, да кляп во рту не располагают к хорошему настроению. А как иначе? Иного выхода я не вижу. Джей с силой рванул путы и зарычал. - Успокойся, Джером, это я тебя... украл, - обнаружил я свое присутствие, подав голос из кресла в другом конце каюты. Мой бес замер, а потом приподнялся и, увидев меня, зарычал еще яростнее, смешно шевеля губами, между которыми была натянута ткань. Я встал и подошел к кровати, но только попытался сесть возле него, как мимо моего лица мелькнула тонкая длинная нога. - Надо было тебе и ноги связать, - пришел я к выводу, едва уклонившись от удара. Джером опять рыкнул, дернул связанными руками и ударил пяткой по матрасу, видимо требовал его развязать. - Прости, родной, но я не развяжу тебя, пока ты не выслушаешь меня, - сообщил я ему последние новости на сегодняшний день и демонстративно сложил руки на груди. Он попытался что-то выкрикнуть сквозь кляп, и это что-то сильно напоминало «скотина». - Да, я – скотина, но ты все равно выслушаешь меня, - ответил я. Джером окатил меня гневным взглядом и отвернул лицо в другую сторону. Я вздохнул, и все же сел на кровать. - Джером... - начал я, - я уехал тогда по просьбе своего близкого друга, ему нужна была моя помощь. Партнер Чарльза в США вел нечистую игру, и мне необходимо было поставить МакГрегора на место… Если бы я тогда тебя разбудил, то просто не смог бы уехать, - я тяжело вздохнул, вспомнив ту ночь и нежного спящего Джерома с подушкой в обнимку, - ты не представляешь, что делаешь со мной одним лишь своим взглядом... Да, я поступил так из-за эгоистичных побуждений, ведь я мог и не вернуться и не увидеть тебя больше, Мак-Грегор тот еще... жук. Я думал той ночью, что если увижу твои глаза, твою сонную мягкую улыбку, то просто струшу, плюну на все, схвачу тебя в охапку и увезу туда, где нас никто не сможет достать, где нас никто не знает, и ничего не смогут от нас требовать... Но я должен был Фаррелу, должен свою жизнь, поэтому обошелся прощанием в письме… Только я не учел, что его сможет кто-то найти до того, как ты проснешься. Томас. Он его сжег, сам потом признался... Джером не поворачивался ко мне, я видел только линию скулы и подбородка, бьющуюся жилку на красивой шее, вздымающуюся грудь в вырезе ночной рубашки и шелк волос по подушке. И так хотелось прикоснуться ко всему этому, прижаться, вдохнуть самый лучший аромат в мире – аромат его кожи. Но нельзя. Пока нельзя. - Я искал тебя, когда вернулся, отправлял людей во все уголки мира, но все тщетно, ты пропал бесследно... Я не смог вернуться вовремя, как хотел - через два месяца, МакГрегор переиграл меня. Мне пришлось месяц восстанавливаться после отравления, скрываться от этого хитрого лиса, чтобы не расстаться со своей, все еще теплящейся жизнью. Как мне тогда хотелось вернуться к тебе... я, наверное, и выжил только одним этим желанием... Джером... я не могу без тебя. Черноволосый бес оставался неподвижным, ни единым вздохом не выдав, что услышал меня. Я забрался с ногами на кровать и склонился над ним: глаза Джерома были закрыты, длинные, будто из тонкого черного стекла, ресницы вздрагивали, тонкие ноздри раздулись и побелели по краям. - Джером, - позвал я, не смея прикасаться к нему, - пожалуйста, посмотри на меня. Ноль реакции, только адамово яблоко дернулось. - Джером, если ты меня не простишь, то я выброшусь за борт, - пригрозил я в отчаянии. Он только засопел сильнее. Я встал с кровати и направился к двери, взялся за ручку и обернулся к нему. Джей смотрел на меня гневным блестящим взглядом. - Я уже иду выбрасываться, - пригрозил я снова и повернул ручку. Джером продолжал так же смотреть на меня, даже бровью не повел. - Я выброшусь, а ты останешься один, с двумя детьми, потому что опекунство над Шарлем я завещал тебе, - выложил я последний козырь. Если не сработает, пойду и точно утоплюсь. Назло ему. Джей гневно дернул веревки на запястьях, зашевелил разъединенными кляпом губами и громко рыкнул. - Ты что-то хочешь сказать? – с наигранным беспокойством поинтересовался я. Он сузил свои черные глаза и фыркнул. Ну чисто арабская кобылка. Я подошел к нему и развязал руки, а затем и кляп вытащил. - Джером... Джей перекатился на другую сторону кровати, поднялся с постели и замер ко мне спиной. - Джером, поговори со мной, - попросил я. - Напиши мне, - вдруг сказал он. - Что? – не понял я. - Напиши мне то письмо снова... сейчас. Я не стал спорить и подошел к секретеру, взял бумагу и перьевую ручку, чтобы повторить то, что написал ему три года назад: "Джером, Я вынужден уехать на несколько месяцев. Прости, что ставлю тебя в известность таким образом, и прощаюсь с тобой на бумаге, но по-другому не получается, завтра утром я сажусь на поезд до Ливерпуля, а там уже на пароход до Нью-Йорка. Расскажу все, когда вернусь. А я вернусь, обещаю. P.S. Дьявол! Я не увижу тебя НЕСКОЛЬКО месяцев! Надеюсь, ты меня дождешься. Слышишь, убью тебя, если не дождешься! Люблю тебя, Дерек." Я протянул ему тонкий лист, и Джером взял его из моих рук, не поднимая на меня взгляда. Его руки дрожали, когда он читал, а потом грудь поднялась в судорожном вздохе, и я услышал горький всхлип. - Джей... Он прижал руки к лицу, не выпуская письма из пальцев, и стал давиться стонами. Я прижал его к себе за плечи, пытаясь успокоить, поглаживая спину, но Джей был напряженной струной. Тогда я опустился перед ним на колени, уткнулся лицом в живот и обхватил бедра руками. - Я прошу тебя, прости меня, - проскулил я, целуя его сквозь сорочку, - моя жизнь не имеет без тебя смысла, Джей... Тонкие пальцы запутались в моих волосах, письмо прошелестело и упало куда-то мне за спину. Я поднял к нему лицо и увидел плотно сомкнутые веки, из-под которых скатывались крупные слезы, губы дрожали, сжатые в тонкую линию, кончик носа покраснел, и все равно он был самым прекрасным существом. - Джей… Джером посмотрел на меня, и я задохнулся от тех чувств, что он излил на меня своим взглядом: сквозь боль и горечь на меня смотрел мой Джей, юный и любящий, простивший мне годы разлуки и мучений. Я поднялся и обхватил его лицо руками, вытер пальцами слезы, а Джей смотрел на меня и улыбался дрожащими губами, прижимался лицом к моим ладоням, жмурился и вздыхал блаженно и облегченно. И тогда я поцеловал его, не торопливо, не грубо, а мягко, медленно, наслаждаясь нежными губами и его неповторимым вкусом. Я целовал соленый от слез рот, скользил губами по мокрым щекам и сжимал Джерома в объятиях до хруста в суставах. Но он словно не замечал боли, сам вжимался в меня, цепляясь пальцами за рубашку, обхватывал меня руками и отвечал на мои поцелуи с исступлением, жаждой и нетерпением. Ощущать его сейчас всего стало для меня вдруг жизненно необходимым. Я заскользил ладонями вниз по спине Джея, неторопливо огладил упругие ягодицы, давая ему шанс остановить меня и молясь про себя, чтобы он им не воспользовался. Джером выгнулся, теснее прижимаясь ко мне всем телом, подставил шею под мои губы, и я впился в гладкую сладкую кожу, засасывая и пробуя её языком. Своим рукам я дал полную свободу, и они, забравшись моему бесу под сорочку, бесстыдно гладили молодое гибкое тело, поднимались вверх по гладкой спине и снова опускались на соблазнительные округлости. - Или идем в постель или я сейчас повисну на тебе как обезьяна, - прошептал Джером мне на ухо. От его шепота по мне прокатилась волна дрожи, я подхватил его под бедра, заставляя обернуть свою талию длинными ногами, и отнес на кровать, укладывая черноглазого беса поперек ложа. Мои сны стали явью: Джей снова был в моей постели, я чувствовал его рядом с собой, видел, как он с желанием открывается мне, выгибается навстречу, пряча счастье в уголках губ и под трепещущими ресницами. Я понимал, что он хочет меня с той же всепоглощающей силой, когда мой маленький прекрасный Гаденыш рвал на мне рубашку в клочья и прижимался своим горячим нетерпеливым телом к моему. Я побывал на всех небесах от счастья и смею вас заверить, что их больше чем семь, намного больше. Его сбивчивое дыхание, прерывистый шепот и протяжные стоны; его взмокшее и по-змеиному подвижное от удовольствия тело, припухшие губы, полупьяная улыбка и горящий, зовущий взгляд – все это бросало меня в бурлящий водоворот наслаждения и счастья. Я был в Раю, хоть «добрые» люди и уверяли, что дорога туда мне заказана. - Я не отпущу тебя, - сказал я охрипшим голосом, нарушив тишину каюты. Джей шевельнулся, прошелся ласковой ладонью по моей груди, уткнулся носом мне в шею и выдохнул шепотом: - Я никуда не уйду. Я обнял его крепче за плечи и спросил глупо улыбаясь: - Никогда? - Ну-у… когда-нибудь все же придется тебя покинуть… - пока длилась пауза я в напряжении стиснул челюсти, а он зевнул и продолжил, - в туалет, в ванну, еще куда-нибудь по делам семейным. Я выдохнул облегченно и зарылся лицом в волосы на его макушке. «Какой же ты у меня все же Гаденыш». Ручка на двери скрипнула, опустилась вниз и дверь в каюту распахнулась. Я только и успел что накрыть нас одеялом, когда внутрь вошли маленькая Лизи и мой Шарль. - Ты что, дверь не запер?! – процедил Джей гневно, но шепотом, испепелив меня взглядом. - Мамочка! – взвизгнула девчушка и кинулась к нам на кровать. Бесцеремонно потоптавшись по мне, она кинулась на шею Джерому, который сел в кровати, натянув одеяло до подмышек. – Я тааак соскучилась! Джей прижал её к себе и чмокнул в лоб. Несмотря на алые пятна смущения, мой бес был очень доволен появлению этой маленькой чертовки. А в том, что она унаследовала характер Джерома, я не сомневался ни секунды. Надо заметить, что прикрытый почти до ключиц одеялом и с волнами длинных волос по плечам, груди и спине, Джей действительно выглядел, как совершенная женщина. Я кинул вопросительный взгляд на мнущегося в дверях Шарля. Мальчик и бровью не повел, не отвел глаза и не смутился: - Она очень хотела увидеть её, - кивнул он головой в сторону Джерома, - а Марта не пускала в каюту. Н-да-а… детки у нас – закачаешься. Я уже успел убедиться, что рыжеволосый и синеглазый мальчишка не уступает мне в упрямстве. До сегодняшнего дня он успешно давал мне понять, что пойдет на контакт только когда сам сочтет нужным. Судя по всему, Анриета ему рассказывала про меня, потому что он воспринял мое появление как должное и закрылся от меня в переживания смерти матери. - О, майн год!... – появилась в дверях запыхавшаяся Марта. – Эти дети бежать от меня через весь корабль! - Ты почему не слушаешься Марту? – нахмурился Джером и строго посмотрел на Лизи. Девчушка, вся в розово-белых кружевах, широко распахнула свои глазюхи и невинно хлопала длиннющими ресницами. - Мамочка, я так хотела тебя увидеть! – пролепетала она и алые маленькие губки, точно такой же формы, как и у её «мамочки», горько задрожали. - Ой, малыш, не надо слез, - тут же встрепенулся Джером и снова поцеловал девочку, - я не сержусь, только очень прошу не огорчать Марту. - Лизи, - с другой стороны кровати подошел Шарль и протянул девочке руки, - пойдем, я покажу тебе свою коллекцию корабликов в бутылках. - В бутыыылках? – глаза Элизабет стали еще больше. - Иди с Шарлем, - одобрил Джером, - и не обижайте Марту. Лизи прыгнула с кровати на руки к восьмилетнему Шарлю, а тот безропотно принял свою ношу и пошел к двери. Я даже умилился тому, какой у меня уже взрослый умный парень. - Шарль, - услышали мы от не до конца еще прикрытой двери, - почему твой папа и моя мама были голые? - Потому что только что трахались. - О МАЙН ГОД! – ужаснулась Марта. - А что такое «тррра-ха-лись»? Девочка произнесла это слово с раскатистым «ррр», будто маленький тигренок. Я глянул в полные ужаса глаза Джерома и благоразумно сдержал рвущийся из меня смех. - Я тебе потом расскажу, а то у Марты будет припадок. - А что такое «пррриии-па-док»? - А это тебе как-нибудь Марта сама покажет. Несчастный голос австрийки: - Эти киндер меня в могилу положить… Беру свои слова о «взрослом и умном парне» назад. - О, Гооос-по-диии, только не смей ржать, - вздохнул Джером, прикрыв покрасневшее лицо руками. – Твой сын испортит моего ребенка. - Он теперь и твой сын, вот и займись его воспитанием, - ответил я и поцеловал обнаженное плечо. Джей бросил на меня косой взгляд, затем отвернулся и спокойно заметил: - Тогда ты упустил одну немаловажную деталь. Я обхватил его руками за плечи и притянул спиной к своей груди. - Баронесса Торнфильд, не желаете сменить фамилию на менее благородную, и снять этот траур к чертовой бабушке? - Я подумаю об этом на досуге, - ответил мой Гаденыш и, извернувшись, поцеловал, заставив меня этим выпасть из реальности на какое-то время. - А твоя дочурка держит всех под каблучком. - Она и тебя подомнет. - Ну, это вряд ли. - О, не сомневайся… Куда ты нас, кстати, везешь? - Домой. Я везу свою семью домой.