***
Когда он проснулся в пустой квартире, до финала Кубка оставалась неделя. Хорошо, возможно, больше, но он точно мог сказать, что неделя — это минимум, поэтому стоит взять себя в руки. Наверное. Наверное стоит, да. И каждый раз, когда он выходил на пробежку, точнее ехал на стадион и там наматывал круги день за днем, потому что не хотел внимания журналистов, он думал и надеялся, что Гарри позвонит. Он оставил почти тридцать смс для него, еще уйму звонков, но не решался заявиться к нему домой. Это глупо, потому что Гарри не реагировал даже на такие мелочи, как смс. У Луи просто не было шансов, хотя он решительно не понимал, в чем же провинился так, что теперь стал никем для кудрявого, потому что тот вел себя, как обиженный подросток. Луи знал, что не стоит прокручивать это у себя в голове каждый раз, когда он добегает до каждого поворота на дорожке, но снова делал это, и, черт, он же должен понять истинную причину. Гарри испугался того, что Луи сказал, и, хорошо, Луи тоже напрягся от своих слов, но ни за что не возьмет их обратно. Потому что это правда, потому что он так сильно любит его, что боится разреветься перед тренером, как девчонка, когда тот будет спрашивать команду о новых подружках, о снимках из утренних газет, потому что у папарацци уже есть материал для десятка фотосетов с Луи и Гарри. Однажды — и до финала оставалось меньше недели, определенно меньше, поэтому Луи сложно вспомнить, в какой именно день это произошло — его телефон зазвонил и он уже хотел сбросить вызов, если это был Зейн или еще кому-нибудь от него что-то было нужно, но это оказался Лиам, и Томмо не помнил, когда успел забить его номер в свои контакты. — Привет, Лиам, не ожидал твоего звонка, — пробормотал он в трубку, придерживая ее плечом и открывая бутылку пива. — Луи, — воскликнул детский голос, и Томлинсон едва не выпустил пиво. — Малыш? Ничего себе, ты умеешь пользоваться телефоном? — Почти. Я хотел воспользоваться папиным, но Лиам сказал, что лучше его. Почему ты не приходишь? Луи застыл, думая, как же Гарри сформулировал холод в их отношениях Тому. Вздохнув, он облокотился о стол в кухне, делая большой глоток. — У меня очень много дел, и у твоего папы тоже. Он ведь сейчас занят? — Наверное, он еще на работе, — и это заставило Луи бросить беглый взгляд на наручные часы, поражаясь, ведь уже около половины одиннадцатого, а Гарри до сих пор на работе, — я очень скучаю. Папочка. — Я тоже, солнышко, — это было до невозможности трудно. — Когда ты придешь? — Ох, Томми, я не знаю. На самом деле, мне очень жаль. — Так ты ушел? — спросил он, и это было наивно и глупо, потому что нет, это Гарри ушел, но никто никого не имел права обвинять. — Конечно же нет, что за глупости? Просто у всех взрослых всегда много дел, и они накапливаются в самый неподходящий момент. В трубке послышался шорох и какой-то сдавленный всхлип, отчего Луи почти разлетелся на кусочки. — Маленький, ложись спать. Мы скоро увидимся, я обещаю, а сейчас уже слишком поздно. — Правда? Я буду ждать. — Сладких снов, мой ангел. — Спокойной ночи. Томмо не хотел показаться каким-то идиотом или грубым, но сразу же после прощания он повесил трубку, отбрасывая телефон на стол. Если еще двадцать минут назад он думал, стоит ли пить пиво, то теперь ему определенно нужно было что-то покрепче. Он опустошил половину своего бара, потому что с каждым стаканом, глотком прямо из горлышка бутылки, Луи снова слышал детский голос в своей голове, слышал этот всхлип и пил только больше и больше. Это могло стать зависимостью, учитывая, сколько алкоголя он употреблял в последнее время, и это явно не нравилось тренеру. Но, что самое странное, его тренер ничего не говорил, ни слова по этому поводу, несмотря на иногда слишком резкий и ощутимый запах спиртного. Он неоднозначно качал головой, хотя обычно игрокам доставалось за подобные проступки. Луи же просто пробегал лишние два круга, и то, для его же блага, чтобы немного прийти в себя. Обычно, когда папарацци не могут словить пару дольше недели, в журналах можно прочитать предположения об их расставании, и это главная причина, почему Луи совсем перестал читать хоть что-нибудь, кроме книг в своем кабинете. В небольшом кабинете, где обычно тем и занимался, что пытался отвлечься от проблем и одиночества, что иногда помогало.***
Если сказать, что мучился один Луи, это будет еще более несправедливо, но Гарри не делал это настолько очевидным. По крайней мере, в офисе шептались о нем и Луи, потому что все умеют читать и любят сплетничать, но он вел себя достойно, как для человека, который разрывался на куски и сам хотел уже ускорить этот процесс. Он запирался в своем кабинете на целый день, получая задание директора и не контактируя ни с кем и никак. Ему не нужны были эти взгляды, полные жалости, словно одна звезда просто воспользовалась им и теперь бросила. Черт возьми, да кто им дал право думать, что они все знают? Когда Гарри оказывался дома, и Том уже спал, он приходил к Лиаму, рассказывая ему об этом, и его слишком сильно душили слезы, так что он едва сдерживал кривляния, утыкаясь другу в шею. Считая себя самым настоящим трусом, Гарри не мог найти оправдания своим действиям. Он видел все сообщения Лу, читал каждое минимум трижды, но все равно бежал от любой возможности встретиться. Было так страшно. И жутко. И его каждый раз душил подступающий к горлу ком, потому что это "я люблю тебя" не выходило из головы. я тебя люблю Это так эгоистично, что Гарри просто исчез и ничего не сказал, а еще хуже было видеть, что не он один скучает, что видит, как Томми иногда не может набраться смелости, чтобы сказать это. Ужасно, дико и неправильно. Чего ради они затевали все это, чтобы в один день все лопнуло? Гарри не мог перестать винить себя, он ведь должен быть сильным для своего сына. Да, Луи признался ему, но многие ведь просто ждут того момента, когда смогут ответить. Проблема в том, что Гарри может, наверное? Ох, это невыносимо, и иногда он тянулся к телефону, уже почти набирая номер Луи, и тут же выключая мобильный, потому что это бред. Нельзя. Он всегда думал, а что, если у них ничего не получится, но сам должен был понять раньше, что и без этих опасок у них ничего не выйдет, потому что Гарри — комок страхов, предрассудков и, прежде всего, он каждый день рядом с Луи будет думать, что все это когда-то кончится, когда-то Луи не захочет обнимать его, держать за руку и найдет, наконец, достойную партию женского пола, заведет детей и это будет все, чего не сможет дать ему Гарри. Ничего не зная о звонке Тома, он следующим вечером разговаривал с мамой, спрашивал, как дома, и на какой-то момент он захотел увидеть семью, вернуться к ним на несколько дней и почувствовать себя защищенным, отстраненным от проблем и Луи. — Я очень соскучилась по тебе и малышу. Ты не планировал приехать к нам? — Ох, мам. Я не знаю, у меня столько дел, я еле успеваю домой к тому времени, как Том ляжет спать. — Тогда ты не против гостей? — Что? — хмыкнул Гарри. — Мам, ты же ненавидишь это. — Я слишком сильно люблю своих детей, чтобы так долго не видеть их. Освобождай комнату для нас с папой, мы будем завтра. Закатив глаза, кудрявый подумал, что, ладно, его мама была права даже сейчас. Они давно не виделись, и ему была необходима сейчас поддержка родного человека, чтобы он смог терроризировать Энн часами, лить слезы на ее плече. Но этого не будет, хотя он не станет скрывать правды. Просто постарается быть более сдержанным, менее эмоциональным, иначе ее сердце не выдержит, и она переедет сюда, а Гарри не нужна жалость, он в принципе ее сторонится, иногда принимая предложения Лиама рассказать все, как есть, и посидеть рядом. Он был готов к неизбежным вопросам и разговорам, к бесконечному потоку слов и ко всему, что могла устроить его мама, но Энн замерла на пороге, непрерывно смотря на своего сына. Отчим Гарри так же не спускал с него глаз и в мгновение ока они оказались рядом с ним, сжимая в объятиях, и женщина, кажется, даже шмыгнула носом, но быстро дала волю сыну. — Мы увидим Томми и потом поговорим, хорошо? Гарри кивнул, заходя в комнату сына, и он чувствовал себя хорошо какое-то время, пока его мама тискала Тома, так восторженно смотрела на него и спрашивала, кажется, все, что только можно спросить у четырехлетнего мальчика. Малыш никогда не сторонился ее, невзирая на то, как часто они виделись. Он был немножко смущен, но обхватил ее шею ручками, и улыбался, когда она гладила его щеки. Оставив Робина с внуком, Энн утащила сына в гостиную, усаживая на диван. И Гарри чувствовал себя глупо, когда пытался сбежать ненадолго под предлогом "сделать чай" и тому подобное, и мама утягивала его обратно, выжидающе смотря на покрасневшего парня. — О чем ты хотела поговорить? — У меня есть глаза и газеты, и я умею читать, Гарри. Робин сказал мне, что смотрел все его матчи, и, даже если он преувеличил, я хочу знать об этом, Хаз. Гарри тяжело вздохнул, опуская голову на колени Энн. Он часто так делал, когда был подростком и их ждал долгий разговор. — Издание, в котором я работаю, принадлежит ему. — Он твой босс? — Нет, — протянул парень, даже усмехаясь от этой мысли, потому что Луи никогда не будет похож на босса, — он просто владелец, руководит всем его друг. Мы познакомились на совете несколько месяцев назад, и перед этим столкнулись в коридоре. — Не говори мне такие очевидные штуки, это банально, — они тихо прыснули со смеху, разбавляя серьезную обстановку. — Он защитил мои идеи рубрик перед Зейном и после мы еще встречались несколько раз. Я не знаю, хотя, черт, Томас опрокинул на него стакан воды. — Хороший мальчик, — улыбнулась женщина, перебирая кудри сына. — Постой, кажется, сначала я встретил его в раздевалке после тренировки. — Ох, Гарольд, с твоей памятью что-то не так. — У меня просто каша в голове. На стадионе я увидел его синяки и благодаря тебе у меня всегда есть эта мазь, потому что ты говоришь, что я могу упасть в любой момент, и мне обязательно нужна эта баночка. — Не смей язвить, она не занимает так много места, чтобы ты жаловался. — Хорошо, но когда-нибудь мы поговорим об этом. Так, да, я помог нанести мазь на его раны, кажется, через пару дней ему стало легче. И он был простужен. У него, наверно, слабый иммунитет. Мы поехали в кафе, немного поговорили и он подвез меня, спросил номер. Знаешь, я не смогу говорить все, потому что прошло много времени. Мы иногда встречались, и играли в футбол, он научил Тома отбивать мяч. Потом он предложил провести несколько дней в Альпах, я говорил тебе. И тогда у Тома случился приступ. Энн нахмурилась, с тревогой вспоминая тот день, когда Гарри звонил ей и рассказывал о судорогах. Она не могла представить, как ее сын пережил это, когда сама она ужасалась от одних слов. — Он был рядом с тобой? — Он спас ему жизнь. Он спас мне жизнь, мам, я не... я не знаю, как его отблагодарить. — Тогда что же не так? Ты не выглядишь счастливым, а ваши фото перестали появляться на всех обложках, многие говорят, что это была короткая вспышка. — Мы поцеловались тогда. То есть, мы нравились друг другу, он сделал первый шаг, и я просто согласился на это. Той ночью Том назвал его папой. — Правда? — удивленно и довольно громко спросила Энн. — Ничего себе, Гарри. Ты ничего не говорил, почему? — Я думал, он и не вспомнит об этом, но это повторилось. Я не против этого. — Тогда что случилось, милый? Все было так хорошо, вы отлично смотритесь вместе, он помог тебе пережить этот ужас, он спас тебя от его последствий. Разве тебе нужно что-то еще? Что-то пошло не так? — Мы остались у него ночевать и он сказал... Ладно, он сказал, что любит меня. — Господи, — выдохнула она, — господи, боже, Гарри, почему ты так боишься этого? Ты не любишь его? — Дело даже не в том, люблю ли я его, я просто, я трус, черт возьми. Я не знаю его так хорошо, возможно. И у меня есть сын. — Томми принял его, если ты не видишь это, — без укора сказала Энн, — тебе некуда бежать, и у тебя нет аргументов, Гарри. Зачем ты так пытаешься их найти? Гарри сжался, закрывая лицо руками. Это оказалось сложней, чем он думал, потому что Лиам просто слушал его, не говоря, что он придурок и поступает ужасно. Он разбивает сердце небезразличного себе человека, это жестоко, но еще хуже, что у него на самом деле нет причин для этого. Мама ласково поглаживала его по макушке, но это вряд ли могло спасти. — Я постоянно думаю, что он может оказаться таким же. — Таким же, как... Ох, дорогой, нет, нет, это уже в прошлом, вы никогда больше не встретитесь. Поверь мне, лучше просто забудь о нем, у тебя есть сын и это единственное, что ты мог получить. Все будет хорошо, я не думаю, что Луи такой. — Я не знаю, — Гарри закрыл глаза, немного успокаиваясь, — не знаю, он просто очень резко признался. Может, он вообще не хотел это говорить. — Ты говорил, что скоро финальный матч Кубка Англии, возможно, стоит встретиться после него? Я говорю о том, чтобы просто поддержать его на трибунах, ему это важно. И, знаешь, Томми скучает. — Да, он скучает. Но что мне говорить Луи? Может, он забыл об этом, ты не думала? — Как бы там ни было, вы должны поговорить. Вы не такие юные, чтобы совершать глупые ошибки, так что ты должен быть на матче. — Я подумаю.***
Алкоголь и тренировки как-то пагубно влияли на Луи, но он и не думал останавливаться, он уверял себя и всех вокруг, что он в порядке. Он был уже в Лондоне, после той порции возмущения, которой он наградил тренера и товарищей по команде из-за выездного матча. Он правда не любил это, почему нельзя хоть раз сыграть финал, не покидая города? Они все должны были давать пресс-конференцию, общаться с репортерами и терпеть эти вспышки фотокамер, а в раздевалке перед самим матчем Луи успел наслушаться историй о том, как почти вся команда после финала будет проводить время с девушками. Кто-то даже женится и устраивает мальчишник, и Луи чувствовал себя сволочью, потому что даже не мог вспомнить имя невесты, хотя несколько недель назад часто общался с этим счастливчиком. Глупо, что он дает внутренней борьбе выйти наружу, отразиться на его отношениях с игроками и тренером, повлиять на результат матча. Глупо, но что он мог, он был жалок даже для самого себя, ему было противно. Он был только рад, что финальная встреча их команды будет не с Ливерпулем, а Челси, потому что ему не нравились те напыщенные парни, и некоторые из них играли не совсем чисто. Хоть в чем-то судьба была на его стороне, хотя он и так не верил в победу, потому что незачем. Зачем ему кубок, если он будет пылиться на полках. На полке чуть больше, но это не важно. С началом матча Луи почти не касался мяча. Странно, что капитан не особо старался это сделать, так как все его начинающие атаки прерывались довольно просто и по его же глупым ошибкам. Он не видел своих игроков, видел только зеленую траву и разочарованные лица фанатов. Теперь он сволочь дважды, которая из-за своих проблем отбирает надежду у других людей. И Луи не знал, зачем он пытался снова завоевать лидерство, когда представлял слова комментатора о том, что сегодня Манчестер ждет поражение. Крупное поражение, возможно, даже самый провальный финальный матч за всю историю клуба, а Луи подавал такие надежды, и он обрывал мысли в этом моменте, потому что, если он проиграет, это не значит, что скоро его ждет похоронная церемония. Крик, вопли фанатов, раздраженное лицо тренера и футболисты, которые разводили руки в стороны — он не мог себе этого простить, как не пытался. Первый тайм — явно не его время. Может быть, во втором станет лучше, но когда в их ворота залетел мяч, Томмо упал на сырую траву, прижимая руки к лицу. Ему нужно было немного уверенности, немного поддержки кого-то важного, чтобы он посмотрел в ложе для прессы и увидел там знакомое лицо, да Господи, Боже, хотя бы Зейна, но там не было и его. Что же, он знал, на что шел. У каждого есть поражения, и сегодня он увидит свое, и самое страшное то, что он правда будет только беспомощным зрителем этого цирка. Трибуны плыли перед глазами до конца этого проклятого первого тайма, и захотелось придушить судью за дополнительное время, потому что даже основные сорок пять минут он выдержал с трудом. Завалившись в раздевалку, он даже не удосужился выслушать крики тренера, потому что он был не в том состоянии, чтобы сделать хоть что-нибудь, он хотел оглохнуть, может, стало бы легче. — Ты снова пил эту дрянь? — тихо спросил тренер, подходя к капитану. На этот раз Томмо был благодарен за относительную тишину. — Да, — он сплюнул на пол, — извините, правда, мы проиграем. — Не смей так говорить. Никогда, потому что ты не чертова золотая задница, ты — капитан, и ты сейчас подводишь команду. Ты подводишь людей, которые хотели, чтобы ты был здесь. Томлинсон тяжело выдыхал, сидя на скамейке. Он не был настроен на душевный разговор, но чувствовал, что хочет выслушать мужчину. — Луи, я не твой отец, дядя или кто там еще должен вправлять мозги, поэтому не стану этого делать. Знаешь, у всех было такое. Не стоит ставить на себе крест, ты нужен нам сейчас. И ему тоже. Поверь в это, просто выйди на поле и представь, что он был бы твоим призом. Ты многое бы сделал ради этого, так ведь? Ты можешь. Луи неопределенно кивнул, все еще не в состоянии собрать кусочки своего сердца, но кивнул, потому что это его тренер, и он не сможет быть спокойным, если подведет и его. Если потеряет и футбол тоже. Мужчина ушел, и у команды оставалось еще немного времени перед началом второго тайма. Просто сдавливало горло от того, что предстоит еще как минимум сорок пять минут пыток на поле абсолютного позора. Игроки расступились у входа, то ли выпуская тренера, то ли вошел кто-то еще, но появление этой фигуры явно получило одобрение от парней. Несколько человек даже похлопали этого некто по плечу, подталкивая вперед. Луи поднялся со скамьи, отчего голова снова закружилась и посмотрел без интереса в сторону входа, потому что что-то заставило его товарищей по команде впервые улыбнуться за все время матча. Он сходит с ума, если уже не сошел, потому что видит галлюцинации. Он видит этого парня, с бесконечно длинными ногами, длинными кудрями и таким реалистичным блеском в зеленых глазах, что не может принять за выдумку. Это невозможно выдержать, и Луи упал на колени, обвивая бедра ангела руками мертвой хваткой, слыша, как все стремительно покидают раздевалку, и начал рыдать навзрыд, как ребенок, который увидел плохой сон. Двухнедельный плохой сон. — Господи, — он дышал прерывисто, стараясь шептать, — господи, не уходи, пожалуйста, Гарри. Он бы не смог уйти, потому что Луи его не выпустит, кажется, никогда, и улыбнулся сквозь собственные слезы. Гарри осторожно опустился на колени рядом с ним, обнимая и прижимая к себе так сильно, что едва не сломал Луи ребра. Пальцы судорожно сжимали футбольную форму на плечах Томмо, и Гарри задыхался от того, как дрожал парень в его руках, как он сам ничего не понимал, просто цеплялся за Луи. — Я люблю тебя, — вопреки всему сказал Луи, впутываясь пальцами в кудри. — Я тоже, — прошептал парень, зажмуриваясь и чувствуя жар в сердце, но он впервые поступал так, как нужно и так, как хотел. — Что? — Луи отстранил его от себя, заглядывая в глаза. — Что ты сказал? — Я люблю тебя. Лу, очень люблю, прости меня. Они вцепились в друг друга так, что, если бы не одежда, до крови разодрали бы кожу, вслепую находя чужие губы и с ошеломляющим желанием и любовью впились в них, закрывая глаза. Любовь не может быть такой болезненной, что даже когда они кусают губы, они счастливы, потому что не игра на камеру называется любовью, не легкие прикосновения, а до боли крепкие поцелуи, когда уже все тело ломит от чего-то резкого и сильного, но никто не убегает друг от друга. Больше никто не бежит. Перед глазами плясали звезды, и Гарри распахнул их, чтобы видеть Луи перед собой, чтобы упасть в его объятия и начать, наконец, дышать, глубоко, судорожно, потихоньку набирая в легкие кислород вместо яда. Издалека послышался свист, потому что, хорошо, они были не одни, но им все равно. Игроки столпились в дверях вместе с тренером и были уверены, что победа уже в их руках. Им пришлось подняться с пола, потому что скоро продолжится игра, а в дверях была какая-то возня, и вскоре кто-то из футболистов поднял на руки малыша, который тыкал пальцем в сторону Луи. — Томми, — Томлинсон прохрипел не своим голосом и прокашлялся, прежде чем взять мальчика на руки. — Папочка, — сказал мальчик и со стороны послышался сентиментальные деланные вздохи парней, но это правда было слишком умилительно, чтобы они сдержались. Тренер оповестил всех, что у них три минуты, и стадион ждет их, а Гарри подошел к Луи и стер несколько невысохших дорожек от слез. — У тебя все получится, — прошептал он, — я верю в тебя. Странно, но Луи и сам верил теперь во все, что он сможет сделать. Несмотря на гул фанатов и ликование противника, Томмо знал, что обязан сделать атаку, и передать мяч товарищу, потому что его обязательно кто-то столкнет с цели. Раз за разом они все ближе прорывались к воротам, и Гарри скрестил пальцы, он очень хотел этой победы. Луи мог сделать это, и его сердце замерло, стоило Томлинсону пнуть мяч, уже практически отлетая от ворот из-за столкновения с защитником. Он не мог сказать, забил ли, но слышал оглушительный вой трибун, и широко улыбнулся, бросаясь в объятия игроков. Остаток матча прошел для него в эйфории, потому что он делал все, дабы не получить дополнительные таймы и поскорее увидеть Гарри и Тома. Он хотел этот второй гол, который закончил бы встречу с лондонской командой, но его автором стал не он, а их новоиспеченный жених, который увидел удачный момент для атаки, и это случилось за десять минут до конца игры, поэтому можно было считать, что чемпион определен. Прорываясь через толпу журналистов и репортеров после окончания матча, он залетел в душевую, как можно быстрее смывая с себя пот и расслабляясь от потоков горячей воды. Его ждала только церемония награждения, много рукопожатий от арбитров и представителей клуба, и все это время, пока сверху летела тонна конфетти, он смотрел в одну точку и видел Гарри, который широко улыбался ему. Конечно, вся команда ждала этого момента несколько месяцев, хотя, по правде, они шли к этому всю свою жизнь. Но Луи отнекивался от своего присутствия на праздновании победы, и никто не мог сказать ему что-то, потому что они были свидетелями той сцены в раздевалке, и ему было, с кем провести этот вечер. Он сжал в объятиях ничего не ожидавшего Гарри, стоящего к нему спиной, и зацеловывал все его лицо, не давая даже поздравить. Луи отлепился от его губ только после тактичного покашливания со стороны, и увидел, как незнакомая ему женщина держит на руках Тома. — Мам, — сказал Гарри, и Луи чуть не пискнул, потому что чувствовал себя неуютно, — это Луи. — О, да, я поняла, милый, — прыснула она, — вообще-то, мы хотели поговорить с тобой о том, что могли бы забрать Тома на несколько дней к себе, если ты не против? Он сказал, что соскучился по тете, а Джемма хотела увидеть его. — Он правда так сказал? — Если ты мне не веришь, то это очень оскорбительно с твоей стороны, — хмыкнула женщина, — я Энн, дорогой, зови меня просто Энн. Луи пожал ее протянутую руку и опустил ладони на плечи Гарри, успокаивающе поглаживая. Он знал этот страх в глазах, страх Гарри отпустить сына куда-то без его присутствия. — Не волнуйся, любимый, все будет хорошо. Ничего плохого не случится, если он увидит семью. И мы сможем побыть вместе, так ведь? Щеки Гарри покрылись румянцем от явного намека в словах, и он почти вскипел, не в силах злиться на Луи сейчас. — Как ты смеешь говорить об этом при моей маме? — Я хочу еще внуков, — встряла Энн. Их спор мог закончиться безрезультатно, но Луи удалось уговорить Гарри отпустить сына к родителям, потому что, в случае чего, они могут приехать к ним, ведь Холмс-Чапел в часе езды от Манчестера, в который они смогут вернуться завтра. И, кажется, мама Гарри была счастлива видеть его с Луи, хотя Томлинсон немного зажался и был смущен, но Энн определенно будет на его стороне, если вдруг ему нужно будет умолять Гарри согласиться на второго ребенка. Если это возможно. Но не сейчас, сейчас они ехали в гостиничный номер, и у папарацци, наконец-то, снова появилась работа, потому что сегодня вряд ли кто-то предположит, что Луи и Гарри расстались. — Как же я устал, — промычал Луи, плюхаясь на огромную кровать, — я так хочу спать. Он повернулся к Гарри, который был по пояс укрыт одеялом, и завороженно смотрел на него, отчего Луи улыбнулся и прижал его к себе, потому что он, наконец-то, сможет спать спокойно. Его пальцы наматывали кудри тонкой полоской темных волос, иногда нежно массируя кожу головы, от чего Гарри готов был застонать, но только хихикал в изгиб шеи, и осторожно водил пальцем по татуировке на ключицах Томмо. Странно, что никто не говорил "спокойной ночи", несмотря на то, как сильно хотелось спать. — Я люблю тебя, — шепнул Луи, — только не убегай. Гарри оставил влажный поцелуй на его шее, крепко обвивая руками. — Я тоже люблю тебя.