В Западном крыле без перемен.

С утра было, как будто новый день и не наступал. Анри лежал безжизненной куклой на кровати, а Оскар выплескивал свою злость на ни в чем не повинных подчиненных. После работ и обеда он возвращался не торопясь, для чего затратил немало душевных сил. Но того требовала его гордость – он не будет бегать за какой-то рыжей ебанашкой. Он даже не взял ему обед – из принципа. Если тот сам не захочет, он не будет ничего делать. Ни-че-го. Оскару надоело с ним нянчиться, а то, что Анри ему вчера весело дрочил, говорит о том, что он вполне себе в порядке. Новый босс не желал признаваться самому себе, что его раздражает не Анри, а то, что тот не разговаривает. Причину Оскар не знал. Оскар с пинка открыл дверь и замер. Анри в камере не было. Парень напрягся, на всякий случай осматриваясь и чувствуя себя тупоголовым кретином. А он, значит, переживал за него, а этот ублюдок уже ушел куда-то. Не в силах выместить злость на ком-нибудь, Оскар ударил рукой в стену, тихо зарычав. Что-то внутри требовало бежать, искать, а потом надавать по башке тупому рыжему. Однако шатен тяжело выдохнул, пнул стену еще раз и успокоился. Он убьет его, когда тот придет. Мужчина тяжело опустился на стул и замер, почему-то думая о неведомой опасности, которая должна подстерегать Анри за каждым углом. Анри зашел в камеру в сползающих штанах и полотенце на плечах, прикрывающем синяки и кровоподтеки по всему телу. Они уже желтели, да и сам рыжий ходил более-менее нормально, правда все равно невольно приподнимался на носочки. Парень захлопнул дверь и недоуменно воззрился на хмурого Оскара. Долго, однако, ему смотреть не дали – пригвоздили к стене за горло. Анри забарахтался, захрипел, тщетно пытаясь отодрать пальцы шатена от своей тонкой шеи. Полотенце упало на пол, обнажая тонкое поджарое тело с выступающими костями буквально везде. Оскар смотрел зло, сдерживаясь, чтобы не ударить, но Анри не проронил ни слова. - Я тебя изнасилую, – глаза рыжего расширились от ужаса. – Я брошу тебя на растерзание своим ребятам, если ты еще раз исчезнешь один. За твою шкуру готовы растерзать меня, а ты!.. – шатен ощутимо приложил Анри об стену. – Ты в душ, значит, один ходишь?! – Оскар и не понимал, почему так завелся, почему хотелось держать Анри под неустанным контролем. - Ты все понял, ебанашка? – мужчина еще раз встряхнул Анри, добиваясь быстрого хлопанья глазами, поскольку кивнуть не представлялось возможности. Он разжал пальцы, и рыжий сполз по стене, откашливаясь и держась за горло. На тонкой коже отпечатались наливающиеся красным синяки по форме пальцев. Оскар пнул стену рядом с ним и вернулся за стол, прикуривая сигарету. Анри подобрал полотенце, доковылял до кровати, забираясь на нее с ногами и отворачиваясь к стене. Он где-то внутри переживал заново эту ситуацию. Получается, Оскар за него волнуется? Или просто хочет держать козырь при себе? Анри ничего не понимал. Он подтянул ноги, потому что так было не так больно лежать, провел пальцами по шее, вздрагивая от собственных прикосновений. В ушах стоял хриплый крик Оскара. Хлопнула дверь, мужчина покинул камеру, оставив Анри наедине. Рука самопроизвольно полезла в штаны, нащупывая член. Парень тихо вздохнул, поджимая пальцы и поглаживая себя по стволу. Он прикрыл глаза, стараясь вспомнить до мельчайших подробностей лицо Оскара, его взгляд, в котором что-то мелькало, что-то, чего рыжий никогда не получал от других. Он медленно доводил себя до исступления, никуда не торопясь и словно зная, что Оскар не придет. Он кончил себе в руку, вытерся полотенцем и снова свернулся в калачик, безмолвно замирая и с затаенным чувством дожидаясь прихода нового босса. Однако тот не приходил. Отзвонил сигнал на ужин, за окном стало темнеть, а Оскара все не было. Три раза был звонок, предупреждающий о закрытии дверей в камеры. Анри сидел на кровати, прижав колени к груди и терзаясь беспокойством. Он глянул за окно – было темно, как ночью, в камере еще горел свет, но и он тут погас. До закрытия дверей оставалось несколько минут. Анри вскочил, подошел к выходу, и тут его чуть не пришибло резко открывшейся дверью. Оскар ввалился, тяжело дыша, словно бежал весь путь. Щелкнули замки, и камера погрузилась в темноту. Рыжий попятился от хриплого дыхания к своей койке, но его сграбастали и прижали к стене рядом. - Маленькая шлюха, – прохрипел Оскар, обдавая парня запахом алкоголя. – Ненавижу, когда что-то идет не по-моему. Говори! – воскликнул он, ударяя Анри об стену. – Говори, дрянь! Анри заскулил, пытаясь вырваться. Он боялся пьяных. Главный часто был пьяным, и тогда он был особенно жесток. - Не скули! Скажи мне, хватит молчать! – Оскар был взбешен. Он был пьян, но пока держал себя в руках, хотя бьющееся под руками тело бесило его еще больше. Ему всего лишь хотелось услышать, как тот говорит! Почему тот молчит?! – Почему ты молчишь?! – он рывком отшвырнул рыжего к кровати. – Говори! – Оскар сдернул с Анри штаны вместе с трусами, оставляя их болтаться у колен, перевернул его на живот, вжимая своим телом в кровать. Тот дышал загнанным зверьком, испуганно сверкая в темноте глазищами. Оскар на секунду опомнился, осознавая, что творит. – Почему ты не говоришь… – он уткнулся Анри лбом между лопаток. Того от этого жеста прогнуло, как от электрошока. Проворно перевернувшись, рыжий схватил нового босса за плечи. Он обхватил его ногами за пояс, заставляя почувствовать, что он совсем не против, только если это будет не изнасилование. Анри не хотел быть порванным снова. Он понимал, что лучше отдаться добровольно, чем скулить от боли. «Шлюха». Это било как оплеуха. Оскар задевал за больное, заставлял страдать еще больше. - Пусти меня, я не буду тебя насиловать! Пусти! – Оскар немного протрезвел от такого резвого Анри. – Не веди себя, как шлюха! Рыжий дернулся, расслабил ноги, отпуская мужчину. Тот привстал, тряхнул головой, пытаясь сообразить, что делать. Тело требовало секса, а мягкий, податливый и умелый Анри под ним… Это туманило похуже алкоголя, которым он накачался, чтобы прогнать эти паршивые мысли. И вот, пожалуйста! Он снова подминает под себя рыжую шлюху! Или не шлюху?.. Снизу Анри вздрогнул, беззвучно рыдая. Первой мыслью Оскара было – бежать прочь. Однако он понимал, что основная угроза для Анри – это он сам. Сильные руки подхватили рыжего, который даже не сопротивлялся. Оскар, стараясь избавиться от мысли, что он делает что-то неправильно, поднял рыжего на руки и снова сел, прижимая его к себе. Анри доверчиво жался, как ребенок, всхлипывая и словно выплескивая все, что накопил. Шатен не понял, как простое желание перепихнуться превратилось в трепетное отношение к этому неказистому существу, которое размазывало сопли по его единственной чистой майке. Оскар скрестил ноги, прижимаясь спиной к стене и держа рыжего рядом с собой. Тот уже не ревел, просто смотрел вверх, в темноту, где задумался босс. Он не знал, чем заслужил такую неожиданную перемену в настроении, но ему безумно нравилось. Сердце билось неровно, чувствуя, как спадает возбуждение Оскара, и как ровно и спокойно бьется его сердце. Он чувствовал себя каким-то истериком, которого надо успокаивать, но, кажется, шатен не сильно возражал. В этот момент Анри обожал его всей своей жалкой душонкой, мог отдаться ему со всем чувством, на которое способен, ибо не знал других проявлений признательности. Оскар просто сидел и думал о том, что же он творит. Чем его пригвоздил к себе этот странный паренек. Его, взрослого мужчину, которого боялось все крыло. Что не так с этой маленькой рыжей шлюшкой? Это бесило, злило его, злило, что он не может отделаться от паутины Анри, которая затягивала его вне зависимости от его желания. - Ебанашка, – пробормотал он, проводя рукой по волосам рыжего. – Я убью тебя когда-нибудь. Но не сейчас. Анри, как кот, уткнулся лицом в широкую ладонь, доверчиво прижимаясь всем телом и доверяя, кажется, свою жизнь. Оскар с ужасом осознал, до чего тот кажется сейчас хрупким, а он рядом с ним большим и сильным. Наверное, это чувство превосходства и ощущение слабости Анри так и влияло на него. Таких, как он, слабых снаружи, сломанных, он редко видел. Они не выживали. А Анри был еще жив, но был на грани. И Оскар не хотел, чтобы он перешел эту грань. Потому и сидел так долго, пока паренек не уснул.