Однажды (рабочее)

      Сказать, что Алира была в ярости, то же самое, что не сказать ничего. В таком бешенстве её ещё не видел никто и никогда, но поскольку изливать свой гнев на хозяина было делом опасным и бессмысленным, она обрушила его на двух других невест. Но и там ей не удалось найти понимания. Маришка, крайне не любившая, когда кричат и ссорятся, испарилась под каким-то пустяковым предлогом, Верона, со свойственной ей аристократичной холодностью, сказала, что у неё нет настроения вести этот разговор, к тому же, поступки хозяина не подлежат ни обсуждению, ни, тем более, осуждению. Алира осталась один на один со всем тем ураганом чувств, который бушевал в её душе. Конечно же, поступки хозяина не подлежат обсуждению, но почему, черт возьми, было не свернуть шею проклятой девчонке, когда была такая прекрасная возможность?       Анна Валериус Алире никогда не нравилась. Высокомерная, заносчивая соплячка с дутым титулом: дед Бориса объединил под своим правлением сразу несколько больших таборов, в результате чего стал на политической арене силой, с которой приходилось считаться, но с тех пор прошло столько времени и столько людей полегло, что Бориса именовали королём всех цыган скорее по привычке. Едва ли члены королевских домов той же, к примеру, Англии, признали бы его титул. Таким образом, по мнению Алиры, и Анну Валериус принцессой считать не стоило. Да и какая из неё принцесса? Где изысканность манер, грациозность, где знания этикета, языков, умение танцевать? Вообще-то, у Алиры никогда не было возможности убедиться в отсутствии оных у Анны, но это не мешало ей заранее отказывать в этом цыганской принцессе. Сам факт существования Анны Валериус Алиру безумно бесил, хотя она сама толком и не понимала, почему.       Алира была единственной дочерью пожилого барона, чья супруга слишком быстро ушла в мир иной. С самого детства к девочке была приставлена стайка гувернанток и учителей, которые занимались с ней языками, пением, танцами и прочими премудростями, какие полагалось знать молодой особе из хорошей семьи. Старый барон был в восторге от всего, что делала его дочь: аккорды, неуверенно бравшиеся тоненькими белыми пальчиками на фортепиано, казались ему райской музыкой, голос, не всегда впопад подпевавший этим аккордам — ангельским хором, стихи, собравшие в себе весь набор рифменных штампов, какие только могли прийти в голову юной девушке — вершиной поэтического искусства. Все эти восторги обильно изливались вслух и искали согласия тех, кому доводилось их слышать, а именно — по большей части слугам, которые, хоть и не видели за девушкой особых талантов, активно кивали головами в знак согласия, потому что никому не хотелось оспаривать мнения старого барон, а тот сиял улыбкой и обещал дочери, что ежели она и не выйдет замуж за принца, то уж герцогом-то её жених точно будет*.       Готовя почву для этого, отец разрешал девушке водить дружбу только с девицами из очень знатных семей и всячески поощрял дочь ходить на всевозможные приёмы ими устраиваемые. Особенно среди подруг Алиры выделялись молоденькая дочь маркиза де Севиньо, на балах которого собирался весь высший свет, и белокурая виконтесса, чей брат уже неоднократно оказывал Алире знаки внимания, на которые та старательно не реагировала, считая, что заслуживает лучшего, чем жених-виконт.       Так летело время, и к семнадцати годам Алира была полностью уверена в том, что обладает исключительными талантами во всех тех занятиях, которым она предавалась изо дня в день, в жизни её ждут слава, почет и жених, который будет носить на руках свою возлюбленную и тратить на неё целые состояния. Последнее было особенно важно, потому что, хоть старый барон и давал своей дочери всё самое лучшее, насколько это позволяли его возможности, но тягаться с де Севиньо ему было не по карману, и разряженная в пух и прах Алира на балах часто завидовала подруге, на которой были куда более дорогие украшения, и мечтала о том, какие потрясающие балы будет давать она сама в прекрасном старинном замке, выйдя замуж за его обладателя, который будет дарить ей бриллианты и осыпать розами. Вот тогда-то и белокурая виконтесса, и зазнайка де Севиньо просто позеленеют от зависти.       Такие мечты были у Алиры, пока она ждала своего герцога, а ещё лучше, принца, оттачивая свои чары на тех, кто попадался ей на балах, но, по её мнению, был недостаточно хорош для неё. А когда ей было девятнадцать, отец с ликованием сообщил ей, что во время посещения оперы она понравилась какому-то герцогу, и он просит у старого барона чести быть представленным его дочери. Это известие радовало Алиру ровно те три дня, пока не произошло само знакомство. Герцогу было пятьдесят восемь лет, он неприятно кашлял, был низок ростом, сутул и имел отвратительные кривые зубы желтоватого оттенка. Алиру не смирило с ним даже то, что, судя по взгляду, которым смотрел на неё этот мужчина, он был готов дарить бриллианты хоть каждый день. Даже огромный замок, несколько поместий и приличная сумма годового дохода, которые он имел, не могли приблизить его к образу принца, которого ждала Алира, а все вокруг твердили, как ей повезло: такой знатный и богатый жених. По ночам она рыдала в подушку и кляла небеса за вопиющую несправедливость. «Ах, почему я не родилась принцессой? Отец бы тогда не считал какого-то старого герцога хорошей партией для меня», — думала Алира, всё больше возмущаясь несправедливости этого мира. А затем… всё переменилось в один миг. Она встретила его. Он был в два раза старше её, как ей тогда казалось, но всё равно был возмутительно красив: высокий, статный, с чёрными как смоль волосами и чуть надменным выражением лица. Он был холодно вежлив и подчеркнуто отстранен, его плотно окутывал ореол тайны, и Алира твёрдо вознамерилась разгадать эту тайну. И ей это удалось.       Первое время она была в восторге: они ехали через Европу, останавливаясь в самых прекрасных и дорогих домах, к её услугам были всевозможные развлечения, а её прекрасный спутник задаривал её дорогими подарками. Алире безумно льстило то, что она оказалась объектом любви монстра, который питался человеческой кровью. Недалёкая девушка, никогда не думавшая о других, находила это особенно романтичным. Это как нельзя лучше подчёркивало её исключительность и особенность. «Дорогая, сам Дьявол сойдёт с ума от твоей красоты, которая останется с тобой навечно», — говорила она себе, любуясь на свой портрет. Были, правда, и свои минусы в этом положении: пропало отражение из зеркала, она не могла долго находиться на солнце, а главное, не могла похвастаться своим новым положением всем своим знакомым и маркизе де Севиньо в частности. И ей было очень интересно узнать, что думают о её загадочном исчезновении.       Сюрпризы начались по прибытии в Румынию, когда Владислав познакомил Алиру с Вероной и как бы между делом, будто это не стоило внимания, сообщил ей, что она — его первая невеста. Алиру возмутило это до глубины души, но пытаться что-либо изменить было уже поздно. Следующие тридцать лет она провела, вводя саму себя в сладкое заблуждение, что хозяин любит только её, а с Вероной не хочет расстаться, потому что чувствует за неё ответственность, потому что она нуждается в его опеке. Вообще-то, холодная, острая на язык и сильная Верона меньше всего производила впечатление человека, который нуждался в чьей-то опеке, но об этом Алира старалась не думать.       А потом появилась Маришка. И Алира вдруг поняла, как мало они все по-настоящему значат для Владислава. Они были его игрушками, любимыми, но игрушками. Он баловал их, дарил драгоценности, красиво одевал, но глубоко плевал на их мнение и чувства. Он знал, что они принадлежат ему, и никуда от него не денутся, и мог позволить себе обращаться с ними как угодно. В том числе и приобретать новые игрушки. И Алира, всю жизнь считавшая себя особенной, вдруг с ужасом поняла, что она просто одна из многих.       Причём здесь была Анна Валериус? Она была совершенно другая. Она от рождения была принцессой, как бы Алира не злобствовала по поводу происхождения её титула. При всём этом у её семьи особо не было денег, но ей, кажется, было глубоко наплевать. В ней было какое-то врождённое чувство собственного достоинства, которого у Алиры никогда не было. Можно было быть уверенной в том, что гордая Анна Валериус ни за что бы не стала делить своего мужчину с кем-то ещё, даже если он богат. Даже если он может предложить ей вечную жизнь и неувядаемую красоту. А ведь она была хорошенькой. Не чета ей, Алире, конечно, но она была очень хорошенькой. И эти дурацкие брюки, которые она носила, плюя на все правила этикета, её отнюдь не портили. Они придавали ей изюминку, а ещё отлично обрисовывали контуры красивых ног. Но сама она, казалось, не придавала ни малейшего значения собственной внешности.       Анна не давала Алире покоя. Одного взгляда на неё вампирше хватало, чтобы в груди поднималась какая-то раздражительная злоба. Алира безотчетно и неосознанно воспринимала Анну Валериус как соперницу, хотя делить им было совершенно нечего, хоть они и находились по разные стороны баррикад, и мечтала о дне, когда сможет вонзить свои клыки в белую шею принцессы. И вот теперь хозяин, у которого была прекрасная возможность вцепиться девчонке в горло, а лучше, притащить её в замок, чтобы они все вместе насладились её кровью и своей победой, просто оставляет её в живых. Непонятный, непредусмотрительный, жуткий поступок. Алира упала в мягкое кресло, опустила голову и обхватила её руками. Окружающий мир казался мрачным, неуютным и недружелюбным, и никакое даже самое дорогое бриллиантовое колье не смогло бы ей помочь отделаться от этого ощущения.       Измождённый человек в порванной одежде сидел на каменном полу своей мрачной холодной обители. Как давно он здесь был? Он и понятия не имел. Окон в этой темнице не было, равно как и часов, поэтому он полностью потерял ощущение времени. Ему казалось, что он здесь уже долгое время: месяцы. Но это не могло быть правдой. Ещё не прошло и месяца с момента его заключения. С того момента на небе ещё не было полной луны. Если бы она была, он бы узнал об этом. И не нужно было никаких окон и календарей. Это предстоящее полнолуние пугало до дрожи. Он бы лучше размозжил себе голову о стену, чем дождался его, но не мог. Его жизнь теперь совсем ему не принадлежала.       Лязгнул металлом замок двери. В открывшемся проёме возникла тёмная фигура хозяина замка. Человек вперился в неё полным ненависти взглядом из-под грязных спутавшихся волос, падающих ему на лицо. — Не смотри на меня так, Борис, твой гневный взгляд убить меня не может, — голос говорившего был холоден как лед. — Я верю, что это смогут сделать мои потомки, — мужчина вложил в свой голос столько презрения, сколько вообще был способен выразить его голос, но его собеседника, кажется, это нисколько не смутило. Тот не спеша сделал несколько шагов по направлению к пленнику и остановился, глядя на него сверху вниз. — Потомки? — насмешливо хмыкнул Дракула, — Слишком громкое название для двух твоих бестолковых детей. Борис не удостоил вампира ответом. — Ты сегодня неразговорчив, — как ни в чём не бывало продолжал тот, — Раньше с тобой было интереснее. Когда ты грозил мне вечными муками и Геенной огненной, а потом бросался и пытался задушить. Король всех цыган снова проигнорировал его реплику. — Ну как знаешь… Раз ты не в настроении, не смею больше нарушать твоё одиночество, — с издевкой сказал Дракула и, развернувшись, последовал к выходу. На самом пороге он обернулся и с ехидной улыбкой добавил: — Возможно тебя порадует то, что твоя дочь уже чувствует себя лучше, хотя при нашей встрече я и обошелся с ней не совсем по-джентельменски. Бориса будто ударили током. — Что ты с ней сделал, чудовище?! — мужчина бросился на вампира, но тот отшвырнул его в дальний конец подвала лёгким движением руки. — Ах, я же не рассказывал тебе о нашей с ней случайной встрече… Ну да учитывая твою необщительность, думаю, не стоит утруждать тебя выслушиванием этой забавной истории, повествующей о человеческой глупости и самонадеянности, — с этими словами вампир вышел и закрыл за собой дверь. Вслед ему прилетело несколько бранных слов, которые заставили его губы изогнуться в довольной ухмылке. Чтобы оборотни подчинялись, их нужно сломить душевно. Ломать Бориса было одним удовольствием, ещё чуть-чуть — и настанет конец, а ведь не было ещё даже первого полнолуния. Кто бы мог подумать, что его королевское высочество окажется таким слабаком.       Владислав не врал Борису: Анне и в самом деле было лучше. Прошло четыре недели с того момента, как Велкан снял свою сестру с креста на кладбище. Ноги и руки снова слушались её с той лёгкостью, что и раньше, она вернулась к ежедневным тренировкам в фехтовании с Велканом и дважды посетила заседание Совета. Со стороны казалось, что она полностью оправилась от произошедшего, но её брат видел, что что-то в ней изменилось. Что-то, что заметно только взгляду близких людей, но совершенно незаметно остальным. Анна часто была задумчива и печальна, на тренировках дралась с какой-то ожесточённой яростью, пытаясь превзойти Велкана в поединке, а на заседаниях Совета, где она обычно имела привычку громко без стеснения выражать своё мнение и так же громко его отстаивать к неудовольствию части охотников, сидела непривычно тихо и изучала столешницу, будто боясь поднять глаза на собравшихся.       Анна злилась. Просто безумно злилась. На себя, за то, что не смогла ничего сделать, когда убивали её соратников, на Дракулу, чьи приспешники терроризировали мирных жителей, на своего предка, за то, что дал невыполнимое обещание покончить с бессмертной тварью, снова на себя, за чувство стыда, сжигающее её изнутри. Она не хотела умирать, но четыре человека, бывших рядом с ней умерли, а она нет. Её оставили, потому что не посчитали серьёзной угрозой, и это ранило самолюбие. Но в глубине души она была безумно рада. Рада тому, что той страшной ночью осталась жива. И за эту тайную радость ей было безумно стыдно. Стыдно так, что она не решалась смотреть в глаза другим охотникам, боясь увидеть в них немой вопрос «почему наши друзья погибли, а ты осталась жива?» И единственный шанс поправить ситуацию — стать сильнее. Сильнее настолько, чтобы тот, кто оставил её живой той ночью, горько пожалел об этом в последствии.       А ещё Анна Валериус знала, что, скорее всего, больше никогда не увидит отца. Слишком давно от него не было никаких вестей. Ни от кого, кто ушёл с ним, тоже. Они с Велканом знали, что это значит, хоть и не говорили об этом вслух. Как-то ночью после особенно реалистичного кошмара, в котором была всевозможная нечисть и окровавленный труп отца, Анна проснулась вся в слезах и сделала то, что делала в далеком детстве, когда, наслушавшись страшных историй, боялась засыпать одна в своей комнате: пришла в комнату Велкана и забралась в его постель. Тот, взглянув в заплаканные глаза сестры, даже не спросил, что случилось: ответ был очевиден. Они лежали, как в детстве, укрывшись одним одеялом и прижавшись друг к другу, потому что вместе им были не страшны ни чёрные маги, ни песочный человек, ни прочие чудища из сказок. Но сейчас они были уже взрослые и знали, что реальность порой страшнее всяких жутких историй, которыми пугают детей перед сном. В реальности добро далеко не всегда побеждает зло. А если это зло на протяжении четырёх столетий никто не мог победить — шансы, тем более, призрачные. И ей оставалось только твердить про себя, как мантру «Мы сможем, мы сможем, мы обязательно сможем», хотя она и не была в этом уверена.       *Иерархия титулов: На самой вершине стоит королевская семья (со своей собственной иерархией). Далее, по значимости титулов, идут Герцог Маркиз Граф Виконт Барон Баронет Все остальные попадают под определение «commoner», т.е. не титулованный (в т.ч. Рыцарь, Эсквайр, Джентльмен)