Кровь Основателя

(Некоторое время назад): Пьяный моряк с испачканными в чернилах пальцами глубоко вдыхал стылый влажный осенний воздух, пиная прелые листья под ногами и вглядываясь в утренний туман. Он и сам состоял из оттенков серого, как и это утро. Только яркие зелёные глаза непривычно выделялись на круглом плоском лице. Икнув и отпив из горла бутылки дешёвого виски, мужчина принялся выбивать трубку о стоптанный каблук ботинка, намереваясь после этого вернуться в порт и найти какую-нибудь шлюху по вкусу. В идеале – полненькую загорелую голубоглазую блондинку, чтоб категорическая противоположность... Поблизости раздался хлопок, оглушительный в тишине безлюдья. Повернув голову, моряк узрел ту самую противоположность, раздражённо вертевшую головой из стороны в сторону в поисках кого-то. И почему-то маггл счёл за лучшее хлопнуться в обморок. Как только тело коснулось сырой утоптанной земли, под веками человека погас зелёный огонь, вновь превращая глаза матроса в два блеклых мутных серых блюдца. Резко очнувшись за много миль от того места, Саломея свалилась на пол с импровизированного гамака. И зло ударила кулаком в пол. Почему всю её жизнь Снейп ей вечно все обламывал?! О, сейчас она злилась на профессора Зелий ровно также сильно, как и тосковала по нему же. *** На самом деле, вопреки мнению Северуса, Мэй не была настолько крута, чтобы, будучи в этом теле, безболезненно пользоваться коридорами Леарджини. А потому физически из Азкабана сбежать девушка даже не стремилась, до поры лелея свою шкуру и ее жизнеспособность. Использование граней льдистой магии пило её кровь почище голодного упыря, и такие критические для себя выкрутасы… В общем, Северус очень сильно ошибался, когда считал, что Мей сбегает из тюрьмы, когда ей вздумается. Себе дороже. Может, даже энергозатратней, чем ходить в закрытые от крови Основателя миры Киндрет. И Саломея здраво опасалась. Но оформлять перенос сознания ей это не мешало, ровно как и создавать у себя в камере достоверную маленькую Венецию. Так что зеленоглазая практиковала астральную проекцию и вселение в рандомные маггловские тушки. Ровно до этого дня. Каким образом зельевар исхитрился найти материал для поискового заклинания, Мэй не ведала, но очень сильно злилась, потому что прекрасно прожила бы и без подобного хвоста в лице упрямого мужчины. Поймав приступ паранойи, Поттер и вовсе принялась суетиться с удвоенной силой, не только отказавшись от вояжей за стены темницы, но и захватив в сеть коллективный разум стражей Азкабана. С того дня дементоры, игнорируя абсолютно все приказы начальства и Министерства, сгрудились плотной стеной возле ее камеры. И отогнать такую толпу у надзирателей-волшебников не было абсолютно никакой возможности. Да, впрочем, они и не сильно пытались. И даже не стали докладывать об аномалии Министру, опасаясь нагоняя. Однако, спокойнее Меченой не стало. Разве что – стали одолевать скука и тоска из-за вынужденного безделья. Она понятия не имела о тревогах своего профессора, ровно как и том, что чудовищем он ее не считал. И, разумеется, девушке даже в голову не приходила мысль, что врезавшееся в ее память «Всегда» имеет место быть и по сей день, но нынче – с совсем иным значением. И совсем не с тем, что приписывала ему Избранная. Ей даже не приходило в голову, что окажись она сама в подобной ситуации, о любом из своих друзей Поттер отзывалась бы столь же болезненно. Девочка-Которая-Выжила, как и прежде, была максималистом. И в ее голове единственной нерушимой константой оставалась трагическая сказка о чужой любви, которую не стерла из разума нелюдимого волшебника даже смерть. Разбираться в деталях, ловить нюансы и раскладывать на составляющие чужое сердце Поттер была не склонна. Принимая за аксиому. Не споря. Ибо сама чувствовала мир также. Сама, словно насекомое в янтаре, замерла навеки, напоенная единожды проклятой кровью. Застывшая в своих вечных двадцати с небольшим осталась навсегда в своей войне, из осколков воспоминаний о владельце серебряной Лани складывая слово «Вечность». Потому что иначе не умела. С разбитым сердцем в ладонях умчавшись исправлять неизбежность, твердо уяснив, что для нее – уже поздно чего-либо ждать. Не понимая, что будто бы повторяет уже рассказанную, чужую историю. Не понимая, что человеческое сердце – не янтарь. И оно плавится и меняется под давлением обстоятельств и новых эмоций. Не понимая, что очень многие волшебники столетия назад, до того, как это знание было забыто, ждали парного Патронуса более всего на свете, как величайшего чуда. В общем, Саломея Поттер не боялась никакой боли, кроме боли душевной. А надежды, сомнения и предположения эту боль как раз причиняли. Так что ведьма даже не пыталась задаваться неудобными для собственного спокойствия вопросами и бродить по чужой душе, которая – потемки, освоив своеобразную Окклюменцию. «Не думать об этом, не думать об этом». И у Мэй, разумеется, получалось. У нее вообще хорошо получалось действовать, не задумываясь. Да и… быть заменой собственной матери, ее тенью, быть второй в списке…этого киндрет попросту не позволяла гордость. А потому она не думала. И жутко злилась на того, кто теперь не давал ей продыха, благополучно игнорируя такую немаленькую деталь, что именно ее действия и поползновение на его тело послужили для зельевара провокацией к интересу. *** Саломее нельзя было оставаться наедине с собой. Пожалуй, это было ее самым большим упущением. План сработал идеально, все, что необходимо было сделать, она сделала, да вот только в Азкабане оказалась раньше, чем хотелось бы. И теперь, за неимением другого развлечения, ее разум штурмовали непрошенные идеи. На кладбище убили девочку внутри неё, но за эти годы и она сама поменялась, не имея такого отягчающего обстоятельства, как тело с отравленной кровью. И эта девочка вернулась. Она сама не сразу поняла. Только сейчас, в тишине, среди шелеста ветра и скрипов, осознала, что это путешествие её изменило. Опыт последних лет, события, все это сыграло свою неумолимую роль. В исходную вернётся совсем не та Саломея, которая уходила. Больше похожая на прежнюю. Эмоциональная, пугливая, имеющая слабости. Не спокойная. И ей придется снова умирать, долго и мучительно. А потому было невероятно необходимо умереть быстро. Мэй было страшно. И только здесь, в одиночестве, она могла быть относительно спокойна. У Поттер почти получилось себя в этом убедить. Но внезапно посреди темноты соткался Патронус. И Меченой словно дали пощечину. Олень. Яркий, величественный. При чем тут Патронус её отца, Джеймса? И почему он говорит… голосом Декана Змей? Как вообще у столь мрачного, тёмного человека мог быть столь сильный телесный Патронус? Как же надо было концентрировать в себе те крохи счастливых воспоминаний, ему отмерянные, чтобы получить при такой паршивой жизни столь сильного Защитника? И она ещё понимала Лань. А вот Оленя понять ну никак не могла. Мысли путались, душевное равновесие трещало по швам. В голове билась пульсом кровь, в которую понемногу втекали голоса Нахтцеретт. Нужно было ответить. Но из тонкой ладони вырвалась лишь серебристая дымка. Впервые, впервые у Саломеи не получилось это Заклятие! Даже при нулевой концентрации она исправно ткала Чары, а вот теперь… Злость расцветала ядовитым цветком под ребрами. Паника душила. Ведьма лихорадочно рылась в голове в поисках нужного воспоминания. Но упрямым рефреном перед глазами билось всего одно, застя прочие: заснеженный лес, отчаявшаяся Мэй и Серебряная Лань, за которой она следует завороженной тенью. Лань настолько светлая и чистая, что Меченая снова верит в волшебство, пусть лишь и на один миг. И без сомнений идет туда, куда ведет сверкающий след. Даже не подозревая, что владелец Патронуса задумал искупать Девочку-Со-Шрамом в ледяной водичке… Воспоминание, непрошенное и детальное, удается отогнать. А вот Лань, словно воплощенные в плоть нити из Омута Памяти – остается. Поттер в ступоре сидит на полу и наблюдает, как настороженно ее Патронус, обретший новый облик, тянется к Оленю. Как тот, склонив голову набок, несколько секунд изучает самку. А затем – решительно тыкается мордой той в шею, словно рассчитывая передать бледной Лани часть своего сияния и – исчезает. Наблюдает, как мерцающая, словно призрак, она недоуменно пляшет на месте и перебирает копытцами, не решаясь бежать следом за их гостем, как нервно мечется по камере, чуя дементоров и не понимая, почему они не нападают на хозяйку. Как перенимает тоску и нерешительность своей владелицы, почти угасая и умоляюще заглядывая в пустые глаза ведьмы, что сейчас с радостью поцеловалась бы с дементором и закуталась в темный плащ твари, лишь бы не ощущать себя столь бессильной и непонимающей. И с превеликой радостью Патронус покидает это место, унося безликое послание адресату. А Мэй, опомнившись, рычит. Клыки сводит бешенством. Голоса Нахтцеретт становятся громче. На языке появляется привкус крови из прокушенной губы. В чеканое звучание Тхорнисхов насмешливой изящной нитью вплетаются Фериартос. Маггловская мелодия тиха, но назойлива. - Тенью возникну на фоне Луны, Мышью летучей влечу в ваши сны... Сопротивляться шелесту многоголосья Поттер не может. Не в этом теле. Золотые Осы не считали людей за достойных соперников. Люди – еда, не заслуживающая воли и права выбора. Люди не смеют мешать планам киндрет. Люди становятся достойными лишь тогда, когда сами становятся птенцами кланов. А потому… как он смеет ее тревожить?! Были ли они правы, ведьма не знала. Но Нахтцеретт были близки Поттер. Потому что не нуждались в ответах, а пресекали неудобства действием, не углубляясь в причины. Вот и сейчас голоса, что доносились из Садов, резонируя с ее магией, не интересовало, как так получилось, что у Северуса Снейпа сменился Патронус, и каким лядом это спровоцировало и в ней перемены. Предположений могло быть тьма, а расспросы были недостойны Тхорнисхов. Единственное, что интересовало тени, обретшие право голоса - как более не допустить подобного и как заставить назойливого человека знать свое место. Нахтцеретт не должны недоумевать. Не должны грустить и тосковать. Не должны быть слабыми. А если есть кто-то, кто может послужить причиной для Золотой Осы таковой быть - эту причину необходимо устранить. Человека, который мешал киндрет коротать время в свое удовольствие в чужой плоти. Человека, который не вписывался в ее понятия о должном будущем. Мей зарычала громче. В волосах засверкал иней. Все же ей придется воспользоваться коридором Леарджини. Туда и обратно. Сутки на настройку канала. А потом у нее останутся силы лишь на одно заклинание. Да и то – человеческое. Главное – не промазать. И, если все сделать правильно, ее судьба перестанет быть терзавшему ее покой волшебнику интересна. - Вряд ли круче есть азарт - Жертве подарить инфаркт... Зеленоглазая брюнетка размеренно билась затылком о холодную, заиндевелую стену, в неприятном, жутком ритме, напоминая куклу-марионетку. И полностью утопала в эманациях миров киндрет, неумолимо бравших верх над человеческим разумом. В целом, было даже удивительно, как Поттер, все эти годы не имея в себе крови одного из Пожирателей Крыс, так долго умудрялась балансировать на грани рассудка и не сдавать позиции. Но у любой силы воли, так или иначе, есть свой предел. В этот раз им стал Серебряный Олень. И так боявшаяся, что что-то пойдет не по плану, ведьма, наблюдая это самое "не по плану" воочию, запаниковала. И все же прислушалась к тем, кого слушать не стоило.