Кровь Основателя

Нельзя сказать, что с Мэй не пытались связаться друзья. Нельзя сказать, что это было невозможно. Вскрытые конверты, прошедшие весь мыслимый и немыслимый ценз и контроль, доставляли раз в полгода. Как и положено по старинному закону, который даже потуги Фаджа не смогли отменить. В конце концов, это были совсем иные статьи законодательства. Так что письма имели место быть нелепой горкой в углу камеры, куда исправно перекочевывали непрочитанными из костлявых, покрытых струпьями, пальцев мрачных стражей Азкабана. Другое дело, что она не отвечала. Вполне сознательно. Ну, а что Поттер должна была им ответить? Как объяснить причины собственного чистосердечного в зале Визенгамота? «Ребята, у меня невероятная, ебать ее в сраку, любовь, а поэтому я сижу здесь и мне – отлично?» Бред. Да еще и – бессвязный. Они так коллективное ходатайство о переводе в Мунго писать начнут… Саломея не знала, что Минерва грешным делом обсуждала уже с Кингсли именно такой вариант, да только прошение не прошло одобрение Министра. Саломея вообще нынче не задумывалась о том, что происходит во внешнем мире, будучи не в пример равнодушней прежнего. И сейчас все, что ее волновало – взбесившиеся голоса в голове и один из отсыревших в здешнем климате пергаментных квадратов. Это был конверт, единственный из десятков, доставленных недавно, который так и чесались руки прочитать. Тонкий, лаконичный. Как и – автор послания. Саломея стойко сопротивлялась неуместной в ее положении тоскливой тяге к этому пропитанному запахом трав и реагентов листочку. До этого часа. Дрожащая от перенапряжения и льда на пальцах, Мэй все же пообещала себе, что вскроет письмо, как только вернется. Если ее не отправит в могилу до срока холодная магия Леарджини, не предназначенная для теплокровных никоим образом. Палочки у Меченой, разумеется, не было. Но для всего-то одного качественного Обливейта она была и не нужна. Саломея прекрасно отдавала себе отчёт в том, что способна на храбрые, и даже жертвенные, поступки. Но мудрости и глубины сознания, которое ещё и путалось то Томом, то – Основателем, в последнее время за собой не замечала. Магии и разумения древних Кланов хватило ненадолго. И теперь эти же самые Киндрэт пагубно влияли на нее, вскрывая, словно гнойники, темные закоулки сознания. Демонстрируя этим свой, истинный, кровожадный лик. Это было плачевно, потому что ничего с этим было не поделать. До самого возвращения в зону стабилизации. А сейчас все, чего хотела ведьма, это – чтоб её оставили в покое. И являла мертвой тишине камеры готовность ради этого рисковать, проваливаясь в коридоры из синего льда. Ибо назойливая мелодия была бесконтрольна и невыносима, и никак не желала затихать, сводя с ума. Хотелось вшибиться головой с разбегу в стену, лишь бы она – умолкла. Ныне та, которую в самых глубоких своих снах человек, находившийся за многие мили от девушки, величал не иначе, как "Салли" сейчас была мало похожа на очаровательный образ из собственных воспоминаний о себе же. Нервная, дерганая, ведьма бездумно царапала себе до крови кожу под рубашкой, силясь не выдрать сердце наживо. Жажда сотворить подобное жгла воистину нестерпимо. Черная кровь, которую Мэй оставила в своем прошлом будущем, оживала отголосками магии, застила глаза и замутняла разум до горловых сиплых хрипов, превращая волшебницу в безрассудного дикого зверя. Избранная верила, что сделав то, чего от нее требовала хищная натура, она действительно ощутит небывалое облегчение. А пока в груди лишь клокотала бессильная ярость. *** Зельевар только что вернулся со встречи с Септимой, до последнего испытывая жгучее нежелание вновь заселяться на постоянную основу в Школу на весь учебный год грядущий, пред светлы укоряющие очи Альбуса Дамблдора. Но ему, как ни грустно это осознавать, необходимо было находиться поближе как к Минерве, так и к двум коллегам, которые могли ему помочь разобраться с тем, в чем он смыслил непозволительно мало. С его последней попытки связаться с Мэй посредством Патронуса прошли почти сутки. С отправления письма в Азкабан, свершенного по наитию, авантюрного и ассоциативного, минула неделя. Снейп, если честно, уже трижды успел себя обругать за несдержанное и импульсивное послание последними словами. В конце концов, те же самые Надзиратели тюрьмы, передававшие посылки Стражам, могли задаться закономерным вопросом, с какого это ляду профессор отсылает подобное своей студентке. Очень и очень все было плачевно, если подумать. Настолько, что благополучно закончивший с дублями воспоминаний мужчина вознамерился сесть в кресло и упорно хандрить до тех самых пор, пока Вектор не выдаст ему на руки новые кусочки паззла. Или пока не начнется учебный семестр. Профессор Зельеварения уже почти задремал под ставший привычным рефрен своих невеселых мыслей и бессильных сожалений. Барьеры. Он упорно продолжал корить себя за то, что все чувства и неугодные, неудобные мысли, сливал туда. Было удобно. И сейчас сказывалось фатально, да прямо кованым сапогом по его судьбе. В целом, Северус спасался от совсем уж крайних степеней самоедства в отношении собственной слепоты только тем, что не только он, Декан Слизерина, был все эти годы слеп. Все остальные, к слову, несколько лет не замечали у себя под носом вампира. Кроме Флитвика, разумеется. А нынче и вовсе целый Аврорат проморгал клыкастую. Дремота была липкой, противной и холодной. Слишком… холодной. Резко очнувшись, волшебник пораженно огляделся и подскочил, как ужаленный, молниеносно выбрасывая вперед кисть с зажатой в ней палочкой, навстречу неведомой опасности. Стены темной, погруженной в полумрак, комнаты сплошь затянуло инеем. Под ногами спешно образовывался лед. Однако уже через две секунды Северус медленно опустил руку, глубоко вдыхая искрящий воздух. Кожей ощутив в этой странной магии до боли знакомые отголоски. Сердце вмиг заколотилось шалой, трепещущей птицей узнавания. Скулы свело едкой, волнительной судорогой. Пришла. Здесь. Она – здесь. Салли. Какому богу за это чудо молиться?.. Тонкий силуэт не заставил себя ждать, ледяной фигурой врываясь в его тусклый мир из ниоткуда. Наполняя существование красками чужих чувств и эмоций. Подминая под себя бурей хаотичной силы. Мокрая, хмурая, дрожащая. Скалившая зубы и надсадно, тяжело дышавшая. Нервно скидывавшая с потрепанной одежды лед. Замершая пред ним диким, встревоженным зверьком. Какая же она… маленькая. Похудевшая. Прямо сейчас все, чего ему хотелось – это отогреть заметно посиневшие губы девушки, чтобы более никогда не видеть на них этого ужасающего оттенка. Мерлин, помоги ему не сойти с ума от этой картины. Как завороженный, волшебник сделал стремительный шаг вперед сквозь тяжкое молчание, твердо намеренный более не повторять прежних ошибок. А говорить и делать, не оглядываясь на собственные, да и чужие, тревоги и страхи. Мэй нужна была помощь. Прямо сейчас. И… как же Северус был счастлив ее видеть. Но длилось это счастье, увы, недолго. В не ожидавшего столь подлого, расчётливого удара мага, смотревшего прямо в изумрудные глаза взбешенного существа пред собою, полетело твердое и категоричное: - Обливейт. Зарубая на корню все его душевные порывы. Навсегда. И столько силы и магии было вложено в простое заклинание, что зельевар рухнул на пол, как подкошенный. Мэй еще около минуты в отупении смотрела на бессознательное тело, подавляя дикий порыв броситься вперед и проверить пульс. И остаться рядом навечно. Этого хотелось. Но делать было, тем не менее, не нужно. Ведьма прекрасно слышала, как, надрывно стучавшее мгновение назад, человеческое сердце сейчас ровно билось. А потому, нелепо заваливаясь назад, не давая себе времени передумать и вжаться в единственного, кто ей был нужен более, чем дыхание, Киндрэт нырнула обратно. В еще открытый Коридор. Очнулся Мастер Зелий тогда, когда последний иней на полу и потолке уже давно высох. Тяжело сел, потирая виски и морщась от внезапной мигрени, не понимая причин приступа. И недоуменно встряхнул головой, тут же замирая на месте и хмурясь. Даже не потрудившись встать, Окклюмент подозрительно прищурился. Ощущение было неприятным и слишком уж знакомым. Что-то было не так. *** Это было не письмо, а всего лишь напечатанная на старой машинке страница из маггловского сборника «Писем Великих». Когда-то ей его подарила Гермиона, сообщив, что он – коллекционный и поштучный. Ну, а как иначе-то, у Грейнджер – и чтоб что-то обыденное... И Саломея даже честно читала. Почти с интересом внимала чужим чувствам и трагедиям, словно бы не имела своих, и надо было шлифануть наждачкой горьких тоскливых слов собственные сердечные раны. Читала ровно до того момента, пока где-то его не посеяла. Теперь становилось ясно, где именно. В кабинете Мастера Зелий. Безжалостно вырванный лист не имел иных пометок, кроме резкого и рваного подчеркивания одного предложения из «письма к Милене» Франца Кафки. Руки и голова вмиг заледенели почище, чем во время недавнего путешествия. Мэй ощутила, что почти что готова потерять сознание, и титаническим усилием воли вернула себя в реальность, закусив до крови губу и отчаянно испепелив страницу в ладонях. Это не имеет никакого ровным счетом значения. Да и дело, так или иначе, уже сделано. Какая бы магия Фериартос не влекла к ее персоне этого одинокого человека – все уже стерто из его разума. Дотла. И жалеть не о чем. Магия, даже самая прекрасная – это одно. Но настоящая правда, настоящие чувства – это получается не из Чар и Плетений, а прорастает из одних на двоих событий в самом сердце. Созидаясь изнутри, а не – навязываясь снаружи. Право слово, если бы можно было заставить любого мужчину себя искренне полюбить, лишь отсосав ему и опутав вдовесок магией Киндрет, Мэй могла бы таким лядом подмять под себя все население Британии, а Лорда Судеб и Величайшего Светлого убивать не понадобилось бы и вовсе! Нет, это не так работает. Но больно – было. Хоть она и была сама виновата в своих мучениях. Не стоит делать того, что потом может аукнуться таким образом. О, как же желалось мнить это правдой! Верить, что она – не безразлична, что предназначение работает в обе стороны, что дело вовсе не в ее Магии! Но… так оно или нет, а оно – нет, никогда Поттер себе не сможет позволить соперничать с мертвой (теперь уже – до поры) матерью. Ни за что такого не будет. И Северус Снейп не вспомнит последнюю свою встречу с Саломеей, как и некоторые другие, впрочем, ибо Мэй явно перестаралась в своем желании стереть свой образ из его головы. И проживет волшебник долго, спасибо силам Вриколакос, в разы дольше, чем остальные маги. И дождется… свою Лили. Если отступать от плана, всегда бывают последствия. Такие, как сейчас. И этого более нельзя допускать. Избранная вновь уверилась, что поступает единственно верно. Но тем не менее весь остаток ночи над штормом морской бездны раздавался тоскливый вой, вгоняя других узников в трепет и панику. Саломея Лилиан Поттер была создана вовсе не из железа. Иначе не стала бы когда-то, в своем послевоенном прошлом, наркоманкой. И теперь черная безотрадность растекалась волнами магии Фериартос, искажая само здание тюрьмы, превращая ее в памятник горя обезумевшей узницы собственных действий. «Я устал, ничего не знаю и хотел бы лишь уткнуться лицом в твои колени, чувствовать на волосах твою руку и остаться так навеки».