Кровь Основателя

Азкабан пропитан тёмной магией. Дементоры никого не отдают добровольно. Сами камни сводят с ума. Смотрители ранее не находились на острове, лишь поставляя еду и планово обслуживая тюрьму (закапывая трупы и тд.), но после побега Блека поочерёдно стали ночевать и дежурить в защищённой от дементоров сторожке. Впрочем, это никак не помогало заключенным… Договориться с дементорами было все ещё нереально, а она – не Министерство, чтобы заключать с ними Контракты. Но волю Кадаверциан они все же принимали, как доминирующую, если она не противопоставлялась их обязанностям. А не пропускать посетителей и Надзор к узнице в разрез с приказами, что забавно, не шло. А Министерство приказать обратное не могло. Оно банально не знало о творящемся в Азкабане. Как сходят с ума? Саломея Поттер за свое бытие-небытие частенько задавалась этим вопросом. И даже сейчас, спустя столько лет, в свой ментальный околотридцатник, не смогла бы ответить точно. А рассуждать можно было бесконечно. Впрочем, иногда они всем Золотым Трио этим и занимались… « - Что-то же должно сводить с ума... Всегда есть причины… Мэй лежит на кровати в Больничном Крыле и задумчиво выдувает мыльные пузырики. Рон сидит на соседней койке, а Гермиона стоит и деловито вычитывает этикетки флаконов, обретавшихся на тумбочке. Риторический вопрос Поттер, впрочем, не остался незамеченным Заучкой. Обсуждение Пожирателей и их Господина продолжилось, хотя Салли вкладывала в свой вопрос несколько иной контекст. - Тригерры. – Важно подсказывает Грейнджер со знанием дела. Уизли раздраженно закатывает глаза, все еще не понимая, зачем они вообще об этом говорят. Ему и без раздумий все ясно. Критичный вопрос парня вызывает хихиканье Меченой и праведное возмущение Гриффиндорской Умницы. - А может, Тот-Кого-Нельзя-Называть – просто бездушный уебок, а Лестрейнджи и остальные ублюдки в масках – агрессивные суки, желающие крови всех, кого встретят? Разумеется, Гермиона не может не вступить в полемику с рыжим. Избранной, мучавшейся мигренями, это быстро надоедает. - …Навязчивые состояния… - Навязчивые состояния, Герм, это про твою настойчивость. Прерванная на полуслове, девушка праведно обижается на подругу. Ожидаемо. - Сэл! Да ты… Ты просто… ты… - …Тупая? Разумеется, да. Но к делу это не относится. Веселье, впрочем, заканчивается, даже не начавшись. В Лазарете появляется Мадам Помфри с бумагами на выписку, и настойчиво объясняет пациентке, как принимать лекарства в течение следующей недели. Поттер вдумчиво кивает, чтобы не вызвать подозрений. И ни в коем случае не уточняет, что «принимать пять раз в день после еды» для нее проблематично. Она банально столько не ест. Особенно – на каникулах…» Так что есть безумие? Отклонение от нормы? Нормы, как ни крути, очень условны. И корректируются с течением времени и прогресса. Истина и правда – понятия тоже плавающие. Для себя Саломея за последние два года решает, что все же сходит с ума, и притом – очень не полезно для самой себя. Любовь, такая яркая, наивная, безусловная, попросту не имеет права на существование. Так что чувства – тоже безумие. Своего рода. Но все же – лишь его часть. Отчаявшись найти ответы в собственном запутанном разуме, она принялась искать их вовне. И… не находила. На сегодняшний день доподлинно ясно было одно: безумное здание теперь принадлежало ей. Окончательно наплевав на конспирацию, она подстроила фон Азкабана под себя. И то, как это легко для Мэй провернулось, наводило на нерадостные размышления о перевесившей в сторону психопатии волшбе. Да вот только мерзла при этом Поттер все больше. Это, как ничто другое, с ее точки зрения указывало на то, что ведьмы скоро не станет. Потому что холод Саломея ощущала изнутри, а не снаружи. В целом, жертва крови Основателя, за много лет привыкнув к собственной неуязвимости, попросту игнорировала тот факт, что стены проклятого здания, созданного в незапамятные времена темным волшебником, необратимо воздействуют на тех, кто находится внутри. Без исключений. Стоило также признать, что от из начального плана она была далека, как никогда. Стабилизацией магии и не пахло, за раз провернуть Обряд, естественно, возможным не представлялось, даты не сходились, с деталями и общей манерой поведения в предыдущие годы Мэй и вовсе косячила так, что дошло до Обливейта Снейпу. В собственных чувствах и больной голове ведьма тем более потерялась до фатального, и к концу девяносто восьмого почти себя не сознавала. Возможно, дело было в гнилых эманациях тюрьмы, на которые мёртвому горизонтально плевать и вертикально начихать, но живому – худо. Она не знала, в чем дело, и не собиралась выяснять, теряясь во множестве вариантов. Ей было уже все равно. Даже на то, что она, скорее всего, не имея воли к жизни, потеряется в Зеркалах и станет Проклятием. Нынче для Саломеи этот вариант был почти привлекателен, поскольку… Проклятие не помнит любви. А жизнь вечная, наполненная старой памятью, окончательно перестала казаться желанным исходом. Безумие Поттер усугублялось. И некому было ей помочь. Для самой Избранной важность собственного состояния с каждым днем стремилась к абсолютному нулю. Ведь, так или иначе, ее план работал. Хаотичная магия играла под пальцами. Дело близилось к логическому завершению, несмотря ни на что. На самом деле, что Мастер Зелий, что его помощницы-переводчицы тотально ошибались в целой куче деталей. А самое главное – в том, что у данной магии вообще есть условия. То, что Снейп отыскал в её памяти, те записи, что смог перенести на пергамент с салфеток и обрывков записок из дома на площади Гриммо, оставшемся в ее прошлом, были лишь канвой, делом рук Асиман, склонных все систематизировать, на которую накладывалась магия других кланов в хаотичном порядке, от каждого – понемногу. Нософорос, которые видели каждый атом в отдельности и могли разложить на составляющие само время, Леарждини, ведающие в том числе межпространственными порталами, Фериартос, заведующие линиями жизней и рисунком судеб, Кадаверциан, способные произвести обмен жизни на жизнь, Лигаментиа, ведающие проклятыми иллюзорными зеркалами и превращающие желаемое в действительное. И Асиман выдали классификацию действа исключительно из праздного исследовательского интереса к базам, на которых строились подобные Обряды, требующие межклановых взаимодействий. А потому Саломея, обретя либо союзников из других кланов, либо собрав в себе нужные направления, была волна творить, что вздумается. Лишь бы силенок хватило да главные столпы формирования были исполнены. А уж как именно детали сложатся в её голове – это было делом десятым и зависело от силы воображения. Если творец видит логику, как говорится, она, значит, есть. Будь иначе, Лигамент не был бы так хорош в осязаемости своих иллюзий. Так что Мэй, собственно, и по сей день пыталась разобраться, как именно оно – правильно. Как свести все векторы максимально безболезненно для тех, кто останется жить тут. По всему выходило, что – по-всякому. Раз уж плата уплачена и время отсчитано. Так что она просто действовала или, (в последнее время) бездействовала по обстоятельствам, наблюдая за результатами, и потихоньку концентрировала магию в здании для финального выброса, что должен был сделать точку времени незыблемой и отпнуть ведьму «назад» с достаточной силой. Потому что в себе энергии пройти Зеркала самостоятельно Поттер уже не ощущала. В общем, правил, которым осталось следовать, не было. И это её угнетало, потому что и нарушать-то было, по сути, теперь тоже нечего. Доживи, как говорится, до точки невозврата, осчастливь всех и каждого и живи себе, получается, как хочешь, хоть до самого возраста отправки в прошлое. А там будь добра топать обратно и завершать отпуск по совести. Всего-то. Или хочешь – уйди раньше. Только май девяносто восьмого переживи. А если раздумаешь даровать жизнь погибшим в битве – тоже не страшно. Влей дополнительную магию да переиграй. Помрут, как миленькие, останутся крестный да родители в реинкарнации. В общем, подобная вольность и многозначность кажущегося изначально простым и чётким действа угнетала Мэй не меньше, чем виновника её сердечных мучений. Так что не знала она ровно столько же, сколько и зельевар. С той лишь разницей, что ее незнание было надуманным и основывалось, скорее, на творческом кризисе. Мертвые души все равно придут на ее зов из того мира в этот. Темные Охотники уже отнесли плату Госпоже. Порталы будут открыты. Ее мертвецы вернутся. И пусть с ними притянутся и остаточные эманации последних минут их жизни, критичным для личности оно не станет. Это, если хотите, как удар по голове. Но – не больше. После этого останется лишь закрепить результат и умереть, возвращаясь к собственному исходному. И плетение Фериартос, на котором все и было основано изначально, с самого ее первого для здесь, напитается силами всех кланов и станет реальностью. Джеймса, своего отца, Мэй тоже решила вернуть вместе с Лили. В конце концов, справедливость и свободу выбора никто не отменял. Остальных же надо было попросту оставлять в живых. Это не сложно. Однако, Меченая, тем не менее, сильно страдала. Она никогда, имея во все времена прямое и четкое мышление, не была склонна разгадывать нюансы и мелкие детали. А уж тем более - хитрить, мудрить или получать удовольствие от столь всеобъемлющей власти над людскими жизнями. Для нее, в отличие от того же Дамблдора, было невероятным трудом, а не любимым делом держать в голове одновременно столько знаний и постоянно мониторить картину происходящего целиком. Даже после победы над Основателем, ныряя в эйфорию свободы, утонув в покое вечного хлада, вступив в гармонию с магией Кланов, Саломея, избавившись от страха, не могла при этом избавиться от боли и шума в голове. Слишком много всего. Слишком громкими были знания, что сопутствовали силе. Именно поэтому все чаще с возрастом Мэй казалась друзьям, активно строившим послевоенное будущее, рассеянной и походившей мечтательной полуулыбкой на Полумну. Ее стихией был хаос, в котором можно было не задумываться о том, как скажутся твои поступки на дальнейших событиях. Ей больше по душе были простые задачи солдата, имеющего четкий план и шагающего к одной простой цели. Именно поэтому она так легко в свое время самоустранилась от работы в Министерстве, примеряя на себя с великим удовольствием пассивную роль. Почти с облегчением осознавая, что после принятия проклятой крови имеет оправдание своим поступкам и может больше не относиться к проблемам жестокого и сложного волшебного мира напрямую. Как ни крути, ей очень бы не помешал кто-то въедливый, дотошный и умный поблизости, с прямо противоположными качествами. В идеале, тот, кто мог бы разложить в ее голове все по полкам и удалить лишнее, чтоб не всплывало в ненужный момент. Да только никого Мэй не смела обречь на подобное. Саломею все еще передергивало от мысли, что тогда, на четвертом курсе, лишь единожды на Кладбище позволив себе устроить милый сердцу пламенеющий бардак, она была настолько близка к фатальной для себя перегрузке, что все могло бы закончиться, даже не начавшись. И люди падали бы замертво безо всяких причин, аккурат в даты своей гибели в ином мире. И сама реальность, не успев толком закрепиться, развеялась бы в звездных туманностях без следа… Самонадеянность – грех. И Золотая Девочка была грешна. А потому до самого девяносто восьмого она теперь делала ровно то, чем и занималась в последние годы до возвращения в прошлое. Самоустранялась, абстрагируясь от реальности тотально. Не навреди. Тоже, если подумать, неплохой девиз. А для политики невмешательства никогда не бывает поздно. Собственно, именно поэтому для девушки, изо всех сил старавшейся забыть, что за черными стенами вообще есть большой мир, ехидная весточка от Люциуса Малфоя явилась удушающей неожиданностью. Саломея, принимая коротенькую, благоухающую дорогими духами, записку из покрытых струпьями рук дементора, пребывала в отупении несколько минут. И понемногу скатывалась в панику. Поскольку едкие, лаконичные строчки, уведомляющие заключенную о визите сиятельного Лорда, внушали не просто опасения, а клиническую неуверенность в собственных, мнившихся непостижимыми человеку, силах. Ибо, судя по контексту, Люциус Абракас не просто был в курсе, что его захомутали в день смерти Лорда неведомой магией, но еще и умудрился этот поводок с шеи скинуть. И теперь жаждал разобраться, в чем дело. Поттер в кой-то веки поступила разумно. И осталась на месте, ждать. Не бросаясь в омут с головой, раз уж жертва сама идет в лапы. Алый цветок неуверенности расцветал под ребрами. И обеспокоенная киндрет, которой, кажется, предстояло решить еще одну внеурочную проблему, желала остаться на своей территории.