Кровь Основателя

Сознание возвращалось медленно. В голове лениво плыли обрывки образов. «Она рвано вздыхает и – замирает. Зрачки расширяются до предела, и склеру заполняет чернота. Она подаётся вперёд, насаживаясь глубже. И тут же морщится от боли, так, словно бы выпила залпом стакан ненавистного ей тыквенного сока. Откуда ему вообще знать о ее пристрастиях?.. Размышлять над этим нет времени. Потому что уже через секунду он подхватывает обмякшее тело и прижимает к себе. Кровь расплывается черным пятном по серой майке и рваной рубашке…» Глаза. Ее глаза не должны быть черными. Они – зеленые. Она… Да кто вообще эта «она»?.. «Злость мешается с горечью. Кем она его считает? Насколько давно заклеймила бездушной сволочью?.. - Ты разбиваешь мне сердце. Каждый раз, когда я вижу, как ты отводишь глаза. Как боишься. Давал ли я тебе поводы думать, что наврежу? За кого ты меня держишь? За каменную статую?» Он это говорил? Или просто – подумал? Парадоксальный сдвиг восприятия. «- Моя Амортенция пахнет ветром, запутавшимся в твоих волосах. Моя Амортенция пахнет свободой и солнцем. Моя Амортенция пахнет смертью. И уж позволь разочаровать... Все, кого ты сейчас поминала, тут совершенно не при чем». Все таки, кто она? Зачем он ей это говорил? Она очень красивая. А еще он точно знает, что она – вредная. Вредная, но – чертовски обаятельная гадина. Даже не ясно, чем обаяла. Женщина, чтоб ее, загадка. И как же, прости Мерлин, болит спина… Хотя, если подумать, при чем тут Мерлин? «Она буднично, очень буднично, словно бы так оно и положено при данных обстоятельствах, достала не пойми, откуда взявшийся у узницы волшебной тюрьмы нож. Кривая, жадно изогнутая, мерзкая смесь металла и камня. Тело тотчас окутало суеверным холодом. Волосы стыли в жилах, кровь вставала дыбом. Возникали здравые сомнения в собственной адекватности. Предчувствие близкой беды вшиблось в затылок ледяным топором. И незваный гость Избранной разом потерял остатки самообладания. И дело сейчас было вовсе не в близком присутствии дементоров, которое Мастеру Окклюменции с годами стало, как с гуся вода. Видит око, да зуб неймет». Избранная… Кем? Кем она избрана? Для чего? Возможно, сосредоточиться получилось бы в разы быстрее, если бы не серый туман, плывущий в голове. «- Мэй. Ты можешь хоть до бесконечности заигрывать с реальностью. Создавать утопию, Рай на земле, ради Мерлина. Каждый развлекается в меру потребностей и сходит с ума в меру своей распущенности. Тебе совершенно никто не запрещает баловаться с великовозрастными игрушками. С твоим-то детством, пожалуй, подобные выкрутасы – простительны. Но я быть покорной куклой отказываюсь. И для меня картина мира, даже самая идеальная, будет… неполной без тебя. Так что как насчет принять это, дери тебя течная хвосторога, в дракклово внимание?! После этих слов она вновь отвлеклась, почему-то косясь на пол, искривший зеленым. И жутко тем интересуясь. Намного больше, чем собеседником. И он, понемногу начиная понимать, как тут все устроено, сделал еще один плавный шаг. Девушка тут же тревожно вскинулась, заставляя вновь замереть на месте, выжидая. Если она произнесет еще хоть одну тираду, подобную прежней, он не будет знать, что ответить. Подобные нелепости в целом сложно чем-либо крыть. Если она все таки упрется, настоит на своем, он, так или иначе, останется здесь. А тогда и вовсе лучше и не жить». Почему он – здесь? И где это «здесь»? Вопрос стоит ребром. Тем самым, в котором бес. И виновна в этом маленькая зеленоглазая брюнетка без имени. Ну, не может же быть это, похожее на кличку, «Мэй» быть полноценным именем?.. « Чтобы там не молол ее рот, на лице, как и прежде, были написаны все истинные чувства. Она никогда не умела себя контролировать достаточно для того, чтобы обмануть внимательного наблюдателя. И сейчас внутренняя борьба, кажется, завершилась в его пользу, если судить по решительно вздернутому подбородку. Нож в судорожно сжатом кулачке взметнулся на уровень груди. Рукоятью к нему. Моментом промедления. И отчаянной, пугливой лихорадочной зеленью. В этот миг оставалось лишь надеяться, что Вектор верно все расшифровала. И он не ошибается, действуя именно так, а не иначе. Сжимая холодные тонкие пальцы своими. Разворачивая руку и с силой вонзая кинжал в тело, прижимая к себе. Вот словно… сам себя убил. И так и будет, коль что-то пойдет не так. Смерть – она смерть и есть. Однако, в последний миг ему показалось, что она подалась вперед. Навстречу. Осознать в полной мере это движение не получилось. Первая капля крови упала на пол. Чернота закружила вихрем несбывшихся надежд. Портключ. Только – длящийся вечность». *** Нарастающий клекот ввинчивался в мозг, усталый и потерянный. Мешая собрать воедино кусочки целого и понять, кто он есть на самом деле. Но Мастерство в Менталистике за красивые глаза не выдают. А потому спустя полчаса, несмотря на напрочь снесенные во время переноса блоки и перепутанное сознание, вывернутое наизнанку, мужчина, лежащий на полу, широко распахнул глаза и рвано выдохнул. Палочка привычно скользнула из рукава в ладонь, и, борясь с дурнотой, волшебник резко сел, нервно озираясь и ища источник звуков. Полумрак окутывал комнату. Достаточно узнаваемую для того, кто хоть единожды посещал собрания Ордена Феникса. Тяжелые портьеры шелестели на призрачном ветру. На черном потертом паркете мерцали перламутром изогнутые линии, сходящиеся в центре круга зеркал. Амальгама пульсировала встревоженным омутом. Зеркала верещали, тьма клубилась в стекле. А он – пристально смотрел. Но вовсе не на окружающий его интерьер дома на площади Гриммо. Его вообще мало интересовала зловещая обстановка. Как и то, кто он и – где. Он – Северус Тобиас Снейп, тот еще кретин, и его выкинуло в Блэк-Хаус межпространственным порталом прямиком из Азкабана. Из огня – да в полымя. Что совершенно сейчас не важно. Все, что ныне представляло для зельевара насущный интерес – женская фигура, лежащая посреди круга зеркал. Бездыханная, безвольная. С лентами засохшей крови на кистях рук. Опасливо косясь на агрессивно шелестевшие стекла, волшебник встал. И медленно, осторожно, стараясь не наступить на серебряные нити, выжженные волей киндрет в дереве, подошел к телу, склоняясь над маленьким силуэтом жертвы Зеркального Коридора. По крайней мере, он почти перестал сомневаться, что – именно жертвой. И где, спрашивается, сейчас те зубастые твари, которые должны были бдеть за ее благополучием?.. Босая. Высокий разрез черной, тяжелой ткани разлетом смешивался с не менее черной мантией присевшего рядом с телом женщины человека. Обнажая почти белую, бескровную кожу бедер. Излетом коротких рукавов демонстрируя единственному наблюдателю посиневшие нити вен на предплечьях. Кудрявые, черные и тяжелые волосы в неверном и холодном освещении казались почти одного оттенка воронова крыла с его волосами. Хотя он доподлинно знал, что в смоляных непослушных прядях Саломеи при свете солнца пляшет теплый бордовый тон. Но – не сейчас. Северус Снейп боялся. И, замерев над женской фигурой безмолвным незваным свидетелем, был готов согласиться с Минервой МакГонагалл. Той Минервой. Из воспоминаний Салли. Той, которая яростно кричала ему во след «Трус!». Потому что волшебнику действительно было страшно. За свою бытность Пожирателем Северус перевидал достаточно мертвецов. И доподлинно знал, как они выглядят. Знал, что случится, если он перевернет тело и отведет волосы от лица. Знал, что почувствует, если коснется запястья, высчитывая удары. Ничего. А потому сейчас, поддавшись приступу малодушия, мог лишь смотреть. Созерцать в отупении вороватого наблюдателя за воплощенным крахом собственных неясных чаяний. Он верил. В этом и проблема. Он, нахрен, верил в эти проклятые предназначения, как никто во всем белом свете. И очень зря. Потому что за этой верой умудрился позабыть про собственный злой рок. Вероятно, он здесь лишь затем, чтобы похоронить Саломею Поттер. А после – до конца своей серой жизни каяться. И просить у Лили прощения. Потому что, несмотря на ее веру в него, он не нашел нужных слов для той, от которой все и зависело. Потому что умолять о прощении Мэй уже не выйдет. Ей сейчас совершенно все равно. Она сама когда-то говорила, что посмертие Киндрет отличается от людского. Никакого перерождения. Лишь – забытье. Если кто и может на той стороне услышать его голос, то – только Лилиан. А это совершенно другая история. Уровень важности которой ежегодно неумолимо стремился к абсолютному нулю с каждой вспышкой страстного смарагда под длинными темными ресницами большеглазой, смиренно-несчастной Золотой Девочки. Так какая разница после этого, смог он пройти путем Зеркал или нет? Никакой. Потому что важен, по итогу, результат. И там, в затхлой тюремной камере, что больное сознание маленькой ведьмы трансформировало и искажало ежесекундно, надо было сосредоточиться не на действиях, а – на словах. Быть более убедительным. Честным. Теперь же дело было за малым. Вытащить мертвое тело из магического кольца и… перестать плакать.