Кровь Основателя

Звёзды – брошенный в воду мусор. Я иду незнакомым курсом, Между ненавистью и дружбой, Между мужеством и враньём. Прятки – это игра со смертью. Предавать или быть в ответе – Что же выпадет на монете, Если я проиграю кон? Нет различия – реверс/решка – Выбор только один – не мешкай. Капитан, я всего лишь пешка, Разменяйте её с умом. Сделки с совестью не серьёзны. Умирать – так гореть, как звёзды. Все равно уже слишком поздно… И монета встаёт ребром. КостЕНика

Некому было наблюдать за тем, как жидкая тьма, запертая в плетях зеленого и белого, поначалу бессильно бьется в невидимые границы круга, а затем – обиженно концентрируется по центру пентаграммы, туда, где уже лежат два бесчувственных тела. Чернота касается липкими щупальцами лица мужчины, который, теряя сознание, инстинктивно отступил в сторону женщины. И теперь лежал сверху, словно укрывая ту собою от неведомой беды. Липкие касания бесформенного пришельца, нервными нитями затекавшие за высокий воротник одежды зельевара, постепенно, по неведомым стороннему взгляду причинам, утратили игольчатую злость. А еще через минуту мрак, растекшись растроганной лужицей по половицам, с громким хлюпом всосался в фигуру хозяйки дома без остатка. Мертвенное мерцание Зеркал, принявших, наконец, вид обыкновенных стекляшек, угасло вместе с яркими узлами пентакля, и комнату заполнили тени. Чары длинной в половину жизни завершили свое плетение. Магия свершилась. Петля – замкнулась. Захрипев, Саломея душевно ругнулась, с трудом выползая из под неожиданно тяжелого волшебника, который и не думал приходить в себя. Еще некоторое время ведьма потратила на то, чтобы, стоя на четвереньках, деловито выкашлять темные инородные сгустки пополам с кровью. Последним приветом с той стороны концентрированный ужас весело впитался в пол. Еще немного помедитировав над полированными досками, от которых теперь неизвестно, когда и какой подлянки ждать, Поттер соизволила обратить внимание на нежданного гостя, просочившегося в ее реальность. И задумчиво склонила голову набок, заинтересованно перебираясь ближе. Изломанным, удивлённым босоногим пауком нависая над бессознательным человеком, киндрет, в противовес собственнической позе хищника, защищающего добычу, при этом непривычно робко касалась чужого сознания, выискивая там себя. И раз от раза, перебегая от одного образа к другому, неверяще качала головой. Северус Снейп считал, что она драматизирует абсолютно все. И чертовски преувеличивает, сама себя вгоняя в безысходную тоску. При этом способствовать разрушению чужих иллюзий в голову этому категоричному судье как-то не приходило. Очень, нахрен, смешно. Это будущее, которое для нее было настоящим, его – ужасало. И воспринималось, как извращенный цирк, в котором она – главный клоун. Перетекая от чужих эмоций к умозаключениям, ведьма лишь неразборчиво фыркала себе под нос, положительно не понимая, как относиться к такому странному восприятию своей личности тем, кого она любила. А человек, чей разум она так аккуратно и подробно препарировала, наконец, изгнав из сердца страх увидеть в его голове нечто неприятное для себя, тем временем даже не подозревал, что его сознание просеивают мелким ситом… Мэй. Прозвище, казавшееся ей насмешкой, май, который в ее восприятии нес лишь беды, для него имел совершенно иной смысл. Май для Северуса Снейпа – это весна. Торжество жизни над смертью, несмотря на грозы и шторм в переменчивом небе. Очень интересно и категорически не понятно, как к этому относиться. Тот, кто воспринимался большинством черствее черствого, словно недельный хлебушек, безо всяких там двойных донышек и смыслов, на деле являлся тем еще шифрующимся романтиком. И очень от осознания того, как выяснилось, страдал, словно устрица, тут же зло захлопываясь и пряча нутро за непробиваемыми створками своей раковины. Раздражаясь тем больше, чем явственней давал слабину. И именно она, Девочка-Наказание, (О, Мерлин, как оно так вышло-то) была тем самым фактором, что расшатывала постамент его неприступной неуязвимости. Меченая продолжала перебирать чужие тревоги, словно бусины. Наблюдая, как время перемен, затеянное ею же, необратимо меняло его мир. Наблюдая за тем, как он делает первые шаги в май, и в его глазах отражается маленькая девочка посреди круга пожухлой травы. Как в статичную осень чужого сердца врывается первый шторм. Как позже, много позже он противоречит самому себе. И колеблется в экзистенциальном приступе от «я ее недостоин, пойду, напьюсь-ка бормотухи» до «пикси я бесправная или полномочия имею». Как решается, словно в омут с головой, без сомнений. Так, как не умеет Саломея. Рассудочно и обдуманно. Раз за разом различными дорогами приходя к одному и тому же. Красть – так целую жизнь. Любить – так дракклову Избранную. Саломея смотрела в безэмоциональное лицо находящегося в блаженной бессознательности мага почти с недоумением. Он её любит. Он верит в это. Как оно вообще случилось?.. Припадки жгучей ненависти и праведного возмущения вполне комфортно уживались в этом странном для понимания Поттер человеке, мирно соседствуя со вспышками болезненной страсти и робкой, удушливой нежности. Иногда – вспыхивая одновременно. И все – по ее честь. Ничего, кроме раздражительности от таких смертельных, по мнению киндрет, внутренних противоречий, зельевар не испытывал. Если бы сама Сэл ощущала хоть немного того же, то жить бы ей давным-давно в Мунго. Она как-то пыталась его ненавидеть и любить одновременно. Вот, буквально на днях. И из этого вышла полная дичь, что в итоге чуть не заставила ее примерить деревянный макинтош. А он – нет, нормально у него все. Меченая в эту минуту сильно завидовала. За ней такой стойкости и самопринятия не водилось. Этот мужчина был до отвращения стабилен и непрошибаем. Такого даже сам Основатель с ума не сведет. А эта ядовитая, злая и удушливая, любовь… Выбивала из колеи и заставляла сомневаться в реальности. Саломея еще не встречала людей, способных на такое обдуманное противоречие. Мастер Зелий был готов днями напролет не выпускать ее из объятий и одновременно – швыряться в свою долбанутую кару небесную Авадами при малейшем ее неверном жесте. В последнее, кстати, верилось больше, чем в первое. Там, в Зеркальном Коридоре, окончательно потерявшись среди льда и многообразия дверей в реальность, она, тем не менее, отозвалась на его голос. Уже успев позабыть, зачем ей это надо. Чуть не став Проклятием. Проклятие зарождается из невыносимой боли. Чем меньше её в том, кто шагает по ту сторону стекла, в искаженное пространство, тем выше шанс, что его не вывернут наизнанку, что найденного зла внутри сердца не достанет для перерождения, и путник благополучно достигнет цели. И в самом начале ее пути, много лет назад, так и было. Воодушевлённая, преисполненная уверенностью и надеждами, примирившаяся со своими тревогами, Сэл даже не заметила тягот переноса в прошлое. Но вот возвращалась уже совсем иная она. Усталая, измождённая, чувствующая себя так, словно внутри души прошёлся огненный смерч. И выжженному пространству необходим не маленький такой ливень, дабы вернуть к жизни выжженное. А теперь это путешествие, в свете всего, увиденного сейчас в сознании своего навязанного спутника, в переработке заново осознаваемых собственных поступков, и вовсе казалось Избранной сном, в котором запер её шутник-Лигамент. Ведь только во сне ты ведёшь себя неразумно в угоду его сюжету, так ведь? По крайней мере, такой поворот все бы объяснил. Только как быть с тем, что на полу её дома лежит Северус Снейп, живой и во плоти?.. С другой стороны, сбрасывать со счетов обретшие плоть и кровь иллюзии, подобные приснопамятной сестре Инноканоана, тоже не стоило. Она, поглотившая в свое время память Основателя, могла ли такое создать, поехав умом от горя и одиночества? Воплотить сон в реальность? Да раз плюнуть. Могла поверить в реальность созданного персонажа? Тоже, как нехрен делать. И в пользу этого варианта свидетельствовало то, что там, в камере, зельевар говорил именно то, что ей, влюбленной насмерть, хотелось услышать больше прочих слов. Да уж, вопрос теперь действительно в том, имело ли место быть ее путешествие в реальности или – привиделось… С другой стороны, если она нафеячила себе во время болезни разума мужика, то на кой жаловаться? Поменяв позу и склонившись почти вплотную к средоточию чужой жизни, выискивая алчным взором мерно бьющуюся венку на бледном горле, киндрет раздраженно тряхнула волосами. Она – точно не будет. Так что убеждаться или наоборот, разубеждаться – не станет. Пока не заставят. Дареному фестралу кости не считают. И все таки... Происходило самое неожиданное, что только можно не ожидать. Вернув себе себя, свое родное тело и волю, Саломея, задумчиво дуя губы, почти что уже записала своего бывшего профессора в виновники переполоха. По старой школьной гриффиндорской традиции объявляя его во всем виновным. Не торопясь приводить первоисточник своих тревог в сознание, пожимая плечами, она ворчливо сообщала не слышавшему ее волшебнику, что он, мол, в каком-то своем, больно мрачном и нуарном кинофильме живет. А в жизни все совсем не так происходит. Особенно, если находиться на вершине пищевой цепочки и отрешиться от бесцветной реальности серых будней. И до такой панической дрожи бояться за сохранность серийной убийцы в шкурке хрупкой школьницы – попросту неразумно. Каждому – свое. А любовь имеет сотни лиц. И конкретно это ее лицо для Выжившей в новинку. Потому что ну… как оно вообще могло получиться? Как в его голове из совокупности выходок отбросившей саму себя в прошлое Золотой Девочки сложилось безусловное чувство?.. Поттер созерцала происходящее внутри зельевара с недоумением. И категорически не была уверена, что оно в целом ей сейчас надо. Той, прежней Поттер – да, определенно. А ей, с чужой кровью в венах… если б оно было необходимо, она бы изначально шла не спасать, а – забирать. И что теперь ей делать с этим упрямым путешественником, подозрительно похожим на выдумку, было не понятно. Перманентно хмурый, откровенно черно-белый, с контрастно розовеющими скулами, он превращал ее, такую гармоничную и отрешенную, в прежнюю Поттер одним своим присутствием. В ту трепетную, остро чувствующую, девочку. Отнимая покой, заставляя задумываться о возможном совместном будущем, как если бы она все еще находилась в беспрекословно живом теле. Как если бы еще не покинула собственного прошлого. Мене, текел...* Теперь очередь за ней. Утратив к этому возрасту остатки ложного стыда, да и в целом – ощущая себя в своем праве, вне зависимости от того, реален зельевар или выдуман, женщина медленно расстегивала верхние пуговицы его сюртука, задумчиво водя пальцем по теплой коже. Пытаясь измерить количественно стоимость собственного отклика на незваный подарок в его лице, скользила взором ниже, осторожно надавливая ногтем на ямку под горлом. Обнажая ключицы. Худые, выступающие, изящные. Словно нарисованные быстрым росчерком нервного, безумного художника. Они ей нравились в особенности. Памятник бы им в золоте отлила, вот настолько по душе ей были эти резкие изгибы. Если по правде, можно и ещё одной впечатлившей ведьму части тела памятник соорудить, да хозяин, наверное, против будет. Сильно. Фейри. У нее нынче образовался свой собственный. Нет, совсем не тот, из добрых детских книжек. Скорее, этот был гостем из старых, мрачных легенд о кровожадных духах холмов. Бледный, злой, ядовитый, неизменно хоронящийся в тени. Пожалуй, ему кровь Основателя пошла бы много лучше, чем ей, прежде солнцелюбивой и безбашенной. Наверное, узнай Северус Снейп, каким невероятным Избранная его видела в этот момент, с каким темным восторгом воспринимала мазутное грозовое пятно чёрной мантии и тусклые краски кожи, он бы удивился. Восприятие его персоны, отраженное в смарагде, вышло на удивление красивым. Впрочем, лгать себе, идеализируя чужой образ, ведьма не собиралась, но… видела уж очень своеобразно. Саломея в целом, чем дальше, тем больше ощущала себя осатаневшей голодающей из дикого африканского племени. Безмозглым дикарем перед изображением темного божества, хреновой фетишисткой, впитывающей визуальные детали и запахи с маниакальным удовольствием. Непривычно, тревожно, непрошено. И очень сильно мешает прежним стремлениям к покою вовне мира живых. Годами прежде, скользя диким хищником по окружью факелов и ароматических ламп маггловского базара, она отстраненно вдыхала песок пополам с запахом свежей крови, никем не замеченная. Чтобы мигом позже перенестись из края холодных ночей и раскаленных дней на другой конец света, где в льдистой зелени ее глаз отражались люминесцентные огни Нью-Йорка. А после – еще один бессмысленный прыжок в пространстве – и вот она уже наблюдает со стороны за плясками ведьм Вуду на островах. Еще одно перемещение по теням – и касается холодного серого предрассветного тумана английской глубинки пальцами. На тот момент киндрет все больше отдалялась от потока жизни, находясь словно бы по ту сторону толстого стекла, сквозь которое наблюдала за случайными событиями, не будучи их участником. Ее устраивало. И что теперь делать с желанием разбить стекло и влиться обратно… Саломея тогда, смирившись и научившись принимать свою судьбу такой, какова она есть, застыв в этой, данной свыше, неизбежности, и подумать не могла, что после того, как она предпримет последнюю попытку исправить чужие предрешённости, поставив этим самым в собственном прошлом окончательную точку, отпустив его… Что благодаря этому, будто в насмешку, снова зажжется в ней желание вернуться в мир магглов и магов, снова стать причастной к реальной, человеческой жизни. Что прощание обратится в приветствие. Что ей вдруг захочется найти константу, удерживающую разум в действительном мгновений. И никогда уже этот якорь, делающий ее человеком, никуда не отпускать. Но вот теперь он, этот пресловутый якорь, лежит перед нею. И сердце заполошно долбит по ребрам, незвано и непривычно. А мысли вмиг становятся тягучими и пряными. Саломею Поттер откатывает в заводских настройках назад, в то время, где важно было не просто выжить любой ценой, а еще и жить. Туда, где хотелось, верилось и желалось. Туда, где человек, пробравшийся в ее тихий дом сквозь Зеркала, обретает имя и значение. Где он важен именно без окровавленной шеи, больше не сравнивающим её глаза с материнскими. И от этой внутренней точки ее личного пространства, ее восприятия, отматывается новая временная линия, которая становится главенствующей. Пусть только в ее сердце, но этого - достаточно. В ней, этой линии, непривычный повадками для убийцы Темного Лорда и жертвы Основателя зельевар изначально даже и не думал что-то там сравнивать, заметив разницу сразу же. И теперь все, что свершилось в её прежнем, основном времени, больше не имеет значения. Потому что для Сэл оно больше не является таковым, даже если она сама – здесь. Уже не важно, где быть. Важнее, с кем. Потому что тот единственный, самый важный и нужный, кусочек реальности в итоге – пошёл за нею. И от нее, этой маленькой единицы цветного мира, просочившейся в бесцветную данность здешнего послевоенного бытия, она сможет оттолкнуться и при желании раскрасить всю свою реальность. Нет теперь ничего невозможного. Было бы желание. И смысл. Смысл образовался, как только она заглянула в его голову. Внутри что-то щёлкнуло, и она вспомнила, кто она есть. И зачем до сих пор живёт. Щелчки продолжались. Меняя, коверкая, оживляя. Миллионы не свершившихся мечт, которые она прежде не позволяла себе мечтать, душным потоком окутали тело, выпущенные на волю, и свились узлом в районе лопаток. Если бы Меченая не перехватила разгулявшуюся силу вовремя, магия сейчас легко бы сплела ей полноценные крылья, выворачивая лопатки кровавой кашей. Потому что на полу гостиной в Блэк-хаусе лежал кусочек собственноручно сотворенной сказки, безбилетно проехавшийся на ней в чужой для себя мир. Подтверждая своим присутствием очень простое допущение: если бы у них было время здесь, после войны, то… все бы получилось. Потому что этот человек, решив что-то для себя однажды, пошел бы до конца, даже если он, этот конец, казался бы до смешного абсурдным. Этот человек ровно также упрям, как и она сама. И выживи он… рано или поздно Патронусы поменялись бы местами. У них просто не было времени. У НЕГО не было. Но, прыгнув назад, создав новое ответвление, Саломея ему его дала. И это – самое главное. А что с этим дальше делать, решать теперь ей. И страшно, очень страшно ошибиться. Так что же… Сформировать следующие философские запросы к вселенной Саломее помешало нечто извне. Поднявшись на ноги, она пристально вгляделась вдаль и настороженно втянула носом воздух. Глаза, тут же напитавшись темнотой, помутнели. Кровь забурлила в венах предупреждающим жаром. Враг был близко. Враг нёс недобрые вести. Саломея полагала, что знает, о чем пойдёт речь. И времени у неё было как раз один в один на превентивные меры. Вновь приникнув к жертве, утверждая этим нехитрым жестом право на собственность, киндрет углубила морок человеческого сна. К ней шли с дурными намерениями. И Поттер, как никогда ранее, ощущала готовность всех их феерически наебать. А если по её душу приведут Ревенанта... Он, конечно, имел пугающую власть над магией. Да только вот от пуль уберечь подопечных все же не мог. А серебряный кольт ещё никогда Поттер не подводил, угробив в свое время не одну стаю оборотней. Уколов палец серебряной иглой, ведьма решительно склонилась над человеком, чьего мнения спрашивать времени не оставалось. Из двух зол след выбрать меньшее. А позволять Нософорос творить со Снейпом незнамо что, Мэй была не согласна. Как и безмолвно наблюдать за теми, кто, дай им волю, всех бы на Земле наградил клыками. Нет уж, Снейп и так ее нервы по капле всю жизнь пил. Извечным голодом награждать волшебника она никому не позволит. С этого садиста станется ее выпить просто из принципа, в отместку за произвол клыкастых собратьев. Под кожей к мерцавшей на кончике пальца кровавой капле устремились сила даханавр.