Кровь Основателя

По молчаливому обоюдному согласию, безо всякого обсуждения причин и предпосылок, само по себе взяло и решилось, что казать нос из Блэк-хауса господину бывшему условно-Директору Школы Чародейства и Волшебства пока что не стоит. Они вообще о многом молчали. Никакой проблемы ни один из них в этом не видел. Эмпатическая интерпретация двух таких разных людей пока что еще ни разу не подвела. И в кой-то веки и хмурый вид одного, и вздорная повадка другой понимались правильно. Некоторое время Поттер вообще просто присматривалась. Пробуя, как маленькая змейка, воздух на вкус, осматривая осторожной кошкой вроде бы не изменившееся внешне, но чем-то кардинально поменявшееся пространство, бродила туда-сюда по дому и иногда оценивающе зыркала глазенками в его сторону. Будто проверяя, не рассеялся ли все таки он, как утренний туман. Северус никуда, в целом, не собирался. Разве что как-нибудь навестить Коукворт и убедиться, что вредный, но исполнительный эльф действительно отодрал все, что отдирается, и оставил лишь голые стены. Планировал он также со временем все же собраться с духом, отделаться уже от ощущения, что эти вещи принадлежат не ему, а какому-то совершенно другому и по-особенному суицидальному кретину, и выгрузить книги и разную нужную мелочь из безразмерного саквояжа. Совершить набег на подвал Блэков, где в совершенно плачевном состоянии существовало нечто среднее между складом ненужностей и Лабораторией, он тоже собирался. Все эти намерения проистекали из обоюдного и очевидного нежелания двух людей искать какое-то альтернативное, новое место жительства. А уж тем более – выбирать между Коуквортом, Годриковой Лощиной и неведомо где затерявшимися развалинами дома, оставшегося от семейства Принц. И если Саломея в принципе не заморачивалась над данным вопросом, интересуясь лишь тем, удобно ли ему в бывшем гнездовье Ордена, то Северус как раз таки все хорошо обдумал и пришел к выводу, что то вырвиглазное количество охранной магии, которой за последние годы оплела дом на Гриммо Салли, его полностью устраивает. А все остальное значения не имеет. Для полного счастья ему была нужна Поттер в относительно здравом рассудке, отсутствие угрозы угодить в Азкабан за какие бы то ни было прежние прегрешения, функционирующая Лаборатория, возможность исхитриться и незаметно попасть в Гринготтс, и не менее важный для сердца шанс безнаказанно чем-нибудь по старой памяти заклясть Мальпеппера. В этом скромном списке конкретных требований к месту жительства не нашлось. А пока что, не зная, с какого бока подступиться к собственной текучке, зельевар педантично занялся чужой. А именно – принялся разбирать тот бардак, которым являлся рабочий стол бывшей Главы Аврората. И пытался изо всех сил вникнуть в бессистемные попытки Избранной переписать на бумагу собственную голову. Потому что пока что был не готов нырять в эту самую голову вживую. Потому что, хоть Лигиллименция и давала возможность считывать образы и их интерпретировать, а читать сами мысли она не позволяла, их новая, нечеловеческая связь теперь обеспечивала зельевару непрерывный поток сознания с лихвой. В буквенном эквиваленте, эмпатически, ментально и эмоционально. Со всех, в общем, фронтов. Снейп прекрасно бы без этого обошелся. И, то и дело закрываясь Щитами, чувствовал себя рыбешкой, которую планомерно глушили. А затем – наступил день, когда в один прекрасный миг хаос в её голове в очередной раз оглушительно щёлкнул, выстроился в стройную чёткую линию действий и прежде, чем он успел хотя бы вникнуть в новою идею Золотца, не то, что высказаться, Меченая чему-то весело оскалилась, вскочила на ноги и – исчезла за дверью. Уже было встав из-за стола, мужчина вновь обреченно зарылся в горы бумаг, бессильно махнув рукой. Кажется, источником вдохновения для очередного гриффиндорского поступка явился он сам. Поттер словно черпала из него логику, которой ей всегда не хватало, выпивая из него рациональность этим своим долгим, застывшим взглядом. Ему не то, чтобы очень хотелось понимать, что там в этой буйной голове за очередное озарение случилось. Ему бы для начала разобраться, где он находится: во вчера, сегодня, уже завтра или – неделю назад? Один известный маггловский математик*, Северус готов был голову прозакладывать, был бы счастлив побывать в подобном состоянии измененного сознания… И вот тут то, без неё, разум уже ожидаемо накрыло очередное знание: Снейп впервые в жизни даже не заметил, как запросто подстроился под другого человека и стал мыслить соответственно ему. Без намеренного влияния Поттер, самостоятельно. Просто потому, что это ощущалось правильным. Нет, с этим точно надо было что-то делать. Мало ли, что эту клыкастую там устраивает. Мало ли, какие фантастические степени безусловного принятия она демонстрирует. Может, у нее и вовсе в долговременной привычке молча бродить вокруг людей и восторженно созерцать?.. На самом деле, если бы кто спросил, почему Северус так легко и в рекордные сроки ужился с кровососущей тварью, он бы не смог этого убедительно объяснить. Не смог бы сказать, почему укутывает ее одеялом, хотя надо бы – придушить. И скорее всего, в итоге попросту убил бы того, кто спрашивает с него такие глупости. Или, на худой конец, припомнил бы сводящую слушателям зубы манеру изъяснения Альбуса Дамблдора и пространно задвинул бы возвышенный бред о том, что родственная душа – это тот, кто тебя принимает, несмотря ни на что. И, что бы ни случилось, ты будешь его любить. Впрочем, в очередной раз самоокопаться и окончательно утратить ощущение времени и пространства зельевару помешал домовик. Кричер, безошибочно определивший наметанным за десятилетия глазом, к кому из двух волшебников есть шансы подкатить с бытом и обустройством, вопрошал, желает ли полукровка разобраться с подвальными помещениями в доме благороднейшего семейства Блэк. Желает. Всем, чем угодно желает, лишь бы – не важным. Для важного надо для начала сосредоточиться, хорошенько настроиться и повыполнять перед этим какие-нибудь механические действия. В подвале нашлись слои пыли. И бардак еще больший, чем в комнатах, которые при живой, но равнодушной хозяйке годами стояли, будто осиротевшие. Тем не менее, плачевное состояние старого здания от непрошенных размышлений не спасало. И таким образом вырисовывались немаленькие претензии к здравому смыслу одного отдельно взятого Мастера Зелий. В целом, он всегда подозревал, что для того, чтобы чувствовать себя беззаботным и решаться на глупости, не думая о последствиях, надо быть немножечко не в себе. А уж для того, чтобы чувствовать себя счастливым, не оглядываясь на жизненные реалии, и вовсе надо неплохо так свихнуться. Вот и убедился. Осчастливился. Хотя всегда считал, что при его-то бытии такое чудо уже попросту невозможно, и Мерлин бережёт его от безумия изо всех своих сил. От своего – ну, возможно. Но вот от чужого – точно не уберег. Северус, осторожно перебирая хрустальные, потрескавшиеся в мелкую сеть, флаконы, в который уже раз заключил, что жаловаться на подобное положение вещей, при его прежней, небогатой на удачные обстоятельства, жизни – грех. Хотя с непривычки Снейпу то и дело казалось, что он – эдакая Алиса в Зазеркалье. И от чудесатости новых данностей и сам становится способен на откровенную чепуху. Вот вроде ощущается поступок правильно, смело и решительно. А позже, при трезвом обсуждении с самим собой, звучит, как нецелесообразная ахинея. Вот те же, никем уже с сотню лет не пользованные, «Путы Аннан»**, к примеру. Что вот его на это сподвигло? И почему именно, чтоб его, вычитанный без малого двадцать годов тому назад в сопутствующей литературе ритуал кельтского старообрядчества? Конечно, «Путы», что еще-то? Ведь для всего остального надо озаботиться предварительным согласием второй стороны, обозначить намерение и привлечь третьи лица. А на такие открытые действия Снейп себя способным не ощущал. Да и в целом никаких вразумительных доводов, которыми можно хоть как-то обосновать этот свой идиотский, как ни посмотри, порыв, не выдумал. Мало ему, что ли, парных Патронусов и невозвратной привязки клановой магией кровопийц, ушедшей в историю еще во времена Эллинов? Куда еще-то, в самом деле?! Но нет же, отличился. Надо ему, и все тут. Радовало лишь то, что если Саломея и ощутила, в какой комедии абсурда участвует, то виду не подала, покорившись вздорному поступку. Кажется, ее устраивало уже то, что это – комедия, а не драма. Самому же Северусу огромного труда стоило понять, почему его не покидает такое стойкое ощущение участия в залихватском цирковом представлении. Сумасшествие Саломеи Поттер прежде было профессору зельеварения привычно именно тоской и фатальностью. Но теперь оно – переродилось, чему он сам сознательно и категорично поспособствовал в первую же ночь своего здесь присутствия. И распознались последствия этой перемены за плотной чередой событий не сразу. Теперь оно было радостным. И автоматически эта звенящая, жизнеутверждающая радость и его толкала творить несуразные дела, провоцируя упоенными эманациями. Постичь эту бесхитростную взаимосвязь и сразу сложить два и два, конечно, было бы слишком просто. Вовремя прояснить причины возникновения «неправильности» – оно не про всяких там Пожирателей Смерти. А отсутствие своевременности эту «неправильность» и порождает. Лучше поздно, чем никогда. Плачевно только, что Северус на подобную несерьезность в целом оказался способен отозваться и начать творить неизвестно что и зачем. Притом – с удовольствием. *** Саломея Поттер мнила его своей полной противоположностью, которая играючи могла разложить хаос в ее голове по полочкам. Буквально одной лишь грозной миной усмирить ту мракобесную мешанину, что осталась от личностей Лорда и Основателя, и сделать так, чтобы она вдруг перестала этого бояться. Перестала страшиться саму себя и обрела, наконец, хоть какое-то подобие контроля. А Снейп в который раз убедился в том, как же тяжело оправдывать чужие внезапные ожидания. Но он - старался. Однако, это было не то, чтоб легко. Как бы ни была крепка ее необоснованная вера в его всесилие, как менталиста, на деле Северус ведь и сам… тонул. И часто. К примеру, очень запоздало пришло понимание тотальной потери во времени. Искривление пространственного континуума в следствие бесконтрольного движения силовых частиц в замкнутом пространстве. Или, по-простому, по-поттеровски, всплески вампирского темперамента, вызывающие смесью магических потоков искажение окружающего пространства. Грубое определение первопричины, но – емкое. В целом не страшно, но – дезориентирует. Особенно, когда осознаешь постфактум. И то – лишь потому, что оголодавший в край источник, от кровавых забав которого следует срочно отгородиться наглухо, соизволил свалить с глаз долой посреди ночи. И эту самую нестабильность унес за собой звездным хвостиком. День за неделю? Или неделя за месяц? Или – наоборот? Бороться с этим торжеством сырой силы над всем разумным надо было, проникая внутрь виновницы. И не так, как хотелось бы, а – в голову. Было сложно. И процесс тормозила сама Саломея. Как обычно, ненамеренно, но от того легче не становилось. По сути, она даже виновата в этот раз ни в чем не была, кроме того, что существовала на свете. Вот такая вот открытая и безоглядно доверявшая ему, единственному из всех, живущих на земле. И на его взгляд, выбор был самым неподходящим. Но указывать на это волшебнице зельевар не собирался. Ни за что на свете. Каждый раз, когда Лигиллимент цепко фиксировал ее лицо, запрокидывая голову женщины до хруста в тонкой шее, молчаливо заставляя не отводить глаз, и резко ввинчивался в мельтешащее сознание, Мэй, сама того не ведая, сбивала его с толку и обезоруживала, расслабленно растекаясь в его ладонях счастливым серебром. И он не мог, не мог работать так, будто ничего не чувствует! Будто она – лишь проект, будто он – равнодушен. Как можно спокойно изучать того, кого любишь?.. Но попыток Снейп не оставлял. Тем более, что его упрямство нынче очень удобно множилось стократ, подогреваемое ее собственным. Но, тем не менее, пока что все сводилось к тому, что менталист, быстро теряясь в избыточном хаосе данных, в итоге спешно прерывал работу с чужим сознанием. И долго ругался. Но, как ни удивительно, веры Салли в его возможности эти неудачи не уничтожали. Она все еще считала, что во всем, что касается препарирования людских черепушек, он – гений. И Северус жмурился, как довольный кот, и кипятиться тут же переставал. Но все же не отказался бы, если бы кто-нибудь свыше невзначай его надоумил, как правильно начать распутывать этот многоцветный болезненный клубок. Полностью Снейпа примиряли с неутешительной, на его взгляд, действительностью только те самые, пока что непривычные, минуты абсолютного, по странному домашнего, покоя. Как он мог возникнуть между двумя людьми, в принципе незнакомыми с понятиями «дом» и «семья», оставалось загадкой. Но он, тем не менее, был. Самый единственно-правильный на свете, робко дрожащий в полутемном воздухе комнат. Зародившийся из совершенно невозможного сочетания свершенных действий и невысказанных чувств. Тот самый покой, тихо предвкушающий будущее, которое, оказывается, есть. И которого, вот ведь забавно, ждать в этот раз действительно стоит. Потому что в этом будущем сохраняется тот самый идеал текущего момента. Момента, в котором обнимать лежащую на нем, делающую вид, что она не разучилась спать, отражающую тепло его тела, женщину стоило всех его предынфарктных состояний, неуверенности в себе, неверия и тревог.