Чему быть, того не миновать. Противостояние.

Оби–Ван Кеноби стоял, облокотившись на каменные перила, и, как много лет назад это делал Куай Гон Джинн, наблюдал за веселящимися в водах озера ребятишками, а вспоминал себя и Энакина, барахтавшегося в тёплых волнах. – Зря я прилетел, – качнул джедай головой, едва шевеля губами. Ещё не поздно улететь. Кеноби встрепенулся, запахивая плащ, и развернулся, чтобы сбежать: другого названия его поступку не найти. И тут же замер, так как в дверях стояла высокая фигура Куай Гона, загораживая проход. Насмешливые серо–зелёные глаза смотрели в побледневшее лицо бывшего падавана. – Учитель, – Кеноби всякий раз чувствовал себя рядом с Джинном открытой книгой, а не мастером–джедаем. Вот и сейчас было у него ощущение, что тот знал, что замыслил Оби–Ван. Стало стыдно, но ушедший джедай только приподнял ладонь, здороваясь с ним, и встал почти на то же место, где до него стоял Кеноби, любуясь разыгравшимися детьми. На минуту повисло молчание. – Сбежать решил? – тихо произнёс Джинн, не спуская глаз с одного из парнишек, и, словно не ожидая ответа, продолжил: – Ну, сбежишь сейчас. А дальше? От них обоих станешь сторониться? Оби–Ван стиснул зубы, пытаясь найти лазейку для себя: не нашёл. Вскинул голову в сопротивлении своим мыслям: – Нет, просто мне здесь не место. – Ты сам себе–то не лги, Оби–Ван! – насмешливые глаза уже устало глянули в глаза Кеноби, странная улыбка заблуждала по губам. – Для тебя всегда будет место в их доме, для их друга. Кеноби едва не согнуло в приступе отчаяния от простого "их дома", дыхание пресеклось на мгновение, Джинн ждал, когда боль бывшего падавана спадёт, но продолжил эту пытку: – Может, тебе и казалось, что я слеп, ученик, вот только твоё увлечение я увидел, но не стал вмешиваться, пусть и знал, что она не для тебя. Просто не для тебя, Оби–Ван! Как видишь, я был прав, пусть и надеялся, что у тебя хватит смелости отказаться от неё самому, вот только не учёл несколько факторов, а в результате это решение приняла твоя тайная страсть. Решимости у неё оказалось больше, чем у джедая. Мне стыдно за тебя, Оби–Ван. Он уже сделал шаг, чтобы убежать прочь от этих беспощадных слов, но следующая фраза тихого голоса Джинна заморозила его на полушаге: – Уйдешь сейчас – потеряешь и самоуважение, и уверенность в себе. И джедай сорвался: накопившиеся боль, злость и вопрос "Почему?" вырвались свистящим шёпотом: – А что я должен сделать? Улыбаться им? Их счастью? А как быть мне, если всё ещё люблю её?! Взгляд зелёных глаз стал твёрже алмаза: – Если любишь, то примешь её выбор. Возврата к прошлому не будет, Оби–Ван, не надейся. Зелёные глаза учителя ещё пару секунд всматривались в распахнутые серо–голубые озёра боли, после Джинн резко развернулся к озеру: – Дериен, живо на берег, мама ждет! – Пап, ну минуточку! – заканючил мальчишка, вот только отец был неумолим. Тряся мокрыми волосами, зеленоглазый парнишка неохотно выполз на веранду: – Мастер Кеноби! – вспыхнули его глаза восхищением, Оби–Вану стало ещё хуже от этого, но ради ребёнка он выдавил улыбку, пряча дрожащие руки в карманы брюк. – Дериен, ты так вырос! – Папа сказал, что скоро вы возьмёте меня своим падаваном. Всё. Кеноби понял, что сейчас сорвётся вот при этом ребёнке, а потому ринулся вдоль берега куда глаза глядят. Мальчишка озадаченно смотрел ему вслед, после обратив испуганные глаза на отца: – Ему больно... Пап, что с мастером? – Душа у него болит, Дериен. Ну, всё, хватит вопросов, пошли. Оби–Ван сидел на камне возле кромки воды, изредка бросая в озеро камешки. На душе было тошно от себя, от своей неспособности исправить хоть что–то в своём прошлом. Плюх! Гадство же какое, любить женщину, которая будет принадлежать не тебе! Плюх! Ну, зачем он вообще пошёл на поводу той ночи? Гормоны заиграли?! Гадство!!! Зло закусив губы, джедай до боли зажмурился, стиснув камешки в ладони. Боль отрезвила, туман рассеялся, но дышать было ещё тяжело. Столько лет... – Привет, Оби–Ван! – окликнули его издалека. Мастер вскочил на ноги, помимо воли схватившись за меч, а после вновь опустился на камень. Энакин несколько минут переждал, боясь повторной вспышки Кеноби, подошёл ближе. – В доме тебя уже потеряли, хорошо, что Дериен сказал, где тебя искать. – А оно надо кому? – вышло обидчиво, а ну и пусть, всё равно ничего не поймёт: юнец, рядящийся в одежды взрослых и считающий, что он пуп земли. Глянув на лицо Скайуокера, Оби–Ван внезапно вспомнил, как этот мальчишка очертя голову ринулся на ситха, прекрасно понимая, что ему с Тёмным не тягаться. Но не отступил. А он? Стыдно до слёз: гордыня голову подняла не вовремя! – Прости, Энакин, я не должен так... Парень Силой поднял несколько камешков, лениво пожонглировал ими в воздухе, после послав их в воду, тихо произнес: – Ты думаешь, я слепой, Оби–Ван? Что в голосе татуинца предостерегло от желания послать его подальше? Взгляд синих глаз внимательно уставился на джедая: – Мне известно, что ты и Амидала... – скулы смуглого лица закаменели, и взгляд парень всё же отвёл. – Чьё это было решение: расстаться? – Её, – осторожно ответил Кеноби, уже потеряв где–то плохое настроение. Сейчас на первый план вышло одно: или они передерутся, или свадьбы не будет. А плохое настроение Скайуокера могло снова выйти боком. – Энакин, между нами ничего нет. – Словно я этого не знаю сам. Решил услышать от тебя. Они замолкли, каждый по свое причине. А после Кеноби не выдержал: – Ну, а ты и Асока? Энакин выпрямился, посмотрев на учителя Тано сверху вниз, усмехаясь: – У нас дело не зашло так далеко, как у вас, мастер. Оби–Ван вскочил на ноги: – Ты не можешь её обвинять! Это моя вина. Синие глаза в упор глянули на джедая: – Я её не обвиняю,– отчеканил он и покинул Кеноби в растрёпанных чувствах. Падме сидела, окаменев, глядя в зеркало на своё отражение. Это неправда, нет! Это не она завтра станет женой человека, которого любила всей своей испорченной душой. Кто–то другой, не она. Пальцы стиснулись на ручке щётки для волос. "Тварь лживая! Как ты могла?!" Женщина спрятала лицо в ладонях, не в силах больше смотреть на себя. Сомнения душили её, свиваясь кольцами вокруг сердца. Любовь... Порой её путаешь с вожделением, увлечением, привязанностью и принимаешь желаемое за действительное, а спустя пару лет узнаёшь, что вообще–то сердце билось не в такт по другому человеку, мальчишке с пыльной планеты. И ты не ощущаешь себя достаточно достойной этой чести: стать его женой. Падме вскочила на ноги, стерев пальцами слёзы, решив, что больше не станет скрывать от Скайуокера причины своих многолетних отказов. Вот сейчас пойдёт и найдёт его. И пусть увидит презрение в синеве глаз Скайуокера: больше, чем она себя презирала, не мог никто. Но бежать никуда и не пришлось. Из темноты за её спиной в отсвет лампы на туалетном столике шагнула высокая фигура, невесомо положив руки на вздрогнувшие плечи. – Энакин, – шёпот вышел донельзя испуганным и убитым. В глазах мужчины заплескалось удивление, не повышая голоса, он прошептал, поймав в зеркале её взгляд: – Ты же не собираешься отменять свадьбу? – Я не та, что нужна тебе. – Угу, – его губы словно невзначай прошлись по её волосам, подушечки пальцев плавно отодвинули бретельку сорочки, чуть погладив нежно кожу. Амидала вздрогнула: живот свело от предательского предвкушения. А лукавая улыбка на мальчишеском лице подзуживала её продолжать: – Ну, что ты замолчала? Почему не ты? В чём причина? Сильные пальцы соскользнули на её талию, внезапно притиснув её к широкой груди Скайуокера. – Молчишь? Она и хотела бы сказать хоть что–то, но горло отказалось пропустить хоть один звук, пусть её глаза и кричали: я виновата перед тобой! И услышать, как отчётливо рухнуло в бездну отчаяния сердце, когда губы Энакина шепнули ей на ухо: – Я знаю про Кеноби, Падме.