Таежная сказка

Снегопады усиливались с каждым днем, пурга вьюжила, заставляя все живое искать укрытие, мороз завинчивал гайки по полной программе, опуская отметку ниже сорока. Одним словом, зима снежными следами писала свою сказочную книгу. И наши «молодожены» были предоставлены сами себе в оторванном уголке — настоящем необитаемом острове внезапно настигшей их любви. Прошло больше трех недель, как Михаил оказался в доме у Ивана. Вол выползал наружу только чтобы справить нужду и не более, и тут же, скуля, просился обратно. И Иван пускал назад, наслаждаясь временным затишьем в своей насыщенной работой жизни. Сам егерь выходил взять дров, принести снега для питья и не более. Отходить при нулевой видимости от избы было слишком опасно. Обычно такие дни Ивана угнетали, как и вечно в движении носящегося Вола, но с появлением Михаила в их жизни все у этих двоих отшельников кардинально изменилось. Вол млел, когда тонкие пальцы Миши гладили его белесое, наполненное едой, брюшко. Волк закатывал блаженно глаза и дергал задней лапой, когда пальцы юноши задевали особо чувствительные точки, особенно в районе собачьего солнечного сплетения. — Даже мне, сволочь, свое брюхо не дает гладить, огрызается. А тебе, подишь ты, даже хер предоставить готов для почесухи, — качал головой Иван, отдергивая резко руку от щелкающих зубов своего волка. Вол еще раз подтвердил, что гладить его по брюху прерогатива только Миши и ничья более. — Не ревнуй, — отмахнулся Мишка, поднимаясь с корточек и нагибаясь за рассыпанными по полу дровами. Вол тут же вскочил резво на лапы и оседлал слабого Мишку, заваливая его на пол и делая поступательные движения бедрами, вываливая бесстыдно на «жену» своего хозяина бордовый, крупный, практически человеческого размера член. — Эй-ей! Ходок, это мой мужчина! — Ванька за шкварник стащил резвого озабоченного ухажера во шерсти и выкинул одним движением в пургу. — Ты жив? — поднял он на руки хохочущего Мишку. — А пес у тебя такой же, как и ты! Вечно со стояком при мне. — Он погладил вздыбленные штаны Ивана и нежно поцеловал взасос. Снаружи жалобно взвыли и заскреблись. — Пусти. — Не-а, он заслужил. Я ж на его лохматых сучек не посягаю, — обиделся Иван, унося Мишку на их общую кровать. — Пусти, замерзнет. — Ни черта он не замерзнет! На жалость давит, причем тебе на мозги. Ведь, сука, знает, что ты меня разжалобишь, и я пущу. — Михаила вжали властно в себя и заскользили, жадно обнажая тонкое тело. — Ну, коль знаешь, пусти, — выгнулся Мишка под жаркими руками Ивана. — Черт! — ругнулся Иван, оставляя смеющегося заливистым смехом Михаила, барахтающегося в одеяле. — Раньше, когда я выкидывал его так, он рыл в снеге нору и дулся там до следующего утра, показывая свою волчью независимость, а теперь? — А теперь появился я. — Во-во. И этот прохвост пользуется твоей добротой. Заходи, засранец! Вол был запущен домой, он прижал уши под злобным взглядом Ивана и шмыгнул было за занавеску. — Э-э-э! Нет, дружок, твое место у двери! И не рычи на меня, а то останешься снаружи до следующего утра. И на этот раз Мишку я слушать не буду. Нашел себе заступничка, — и наглого Вола отправили к наружной двери на коврик. Иван снова скользнул к Мишке и, целуя его, услышал долгожданное. — Вань, — по набухшему члену провели нежной рукой. — Я хочу почувствовать его в себе. — Я не против, но… Ты точно уверен, что у тебя там все зажило? — Иван чувствовал, как у него резко вспотели руки, как закружилась голова и пересохло во рту. Он очень этого ждал, еле держа себя в руках, чтобы не сорваться всякий раз, когда они ласкали друг друга ртами. А ведь такие интимные нежные отношения между мужчинами были теперь каждый день и не по разу. — Вроде да… — покраснел Мишка, а потом отчаянно побледнел. — Ты же будешь нежным? — Само собой. А то иначе мне Степан открутит член или Вол отгрызет за тебя мои же яйца. У тебя сейчас защитников куда ни плюнь. — Иван ласково коснулся скулы Мишки, а потом очень аккуратно стал стягивать с него одежду. На Мишке то и было всего ничего, но Ивану показались все действия настоящей вечностью. Пока перед его посиневшим от похоти взором не раскинулось тонкое гибкое тело, а Мишка не развел пригласительно бедра сам, показывая налившийся стояк своему мужчине и сморщенное под сжавшимися яичками нежное колечко. — Я… клизму… сделал… — прошептали, отчаянно багровея. — Мог бы и не делать, я не брезгливый. Тем более это же ты, — поцелуями спускаясь в промежность и подхватывая под бедра Мишу, припадая языком к сжимающемуся входу. — Ты такой там горячий, — между ласками языком, играющим у входа в Мишкино нутро. Получая ответные охи на острую ласку и жалкие попытки отбрыкнуться. Однако сделать это, когда большая часть тела висит в воздухе, оказалось просто невозможно. Он чувствовал, как жаркий язык Ивана проникает в его задницу на всю длину, как его начинают подтрахивать там, вынося разум. И как каждый раз Мишкин член дергается на острую ласку ануса, готовый в любой момент выстрелить спермой. — Вань, ох-х-х… Я, ах-х-х! Так долго, ух-х-х… Не продержусь! — И не нужно. Не держи в себе, просто расслабься и получай удовольствие. — А-а-а! — выгибается Мишка, изливаясь спермой. — М-м-м… А у тебя попка класс! Только от моего языка кончил. — Иван переворачивает Мишку на четвереньки, но тот, вспоминая так некстати эту позу на злополучной песчаной косе, начинает дергаться. — Чщ-щ-щ… Мне так будет проще тебя подготовить, — шепчет наваливающийся сзади Иван, удерживающий брыкающегося Михаила. И Мишка, выныривая из своих страшных воспоминаний, обливаясь потом и размазывая набегающие слезы, чувствует нежные огромные руки, ласкающие его ягодицы, успокаивающе гладящие его бока. Он чувствует, как к заднице снова припадает жаркий, требовательный рот его любовника, и наконец-то осознает, что с ним только Иван, а те два придурка далеко позади, за поворотом его жизненного пути, и он никогда их больше не увидит. — Прогнись сильнее и встань на локти. Тебе будет легче так меня принять, — просит сиплым голосом Ваня, еле сдерживаясь от возбуждения. Мишка опускается себе на грудь, подгребает под голову подушку и смотрит снизу в свою распахнутую промежность. У него снова стояк, да такой, что член намертво прижат к поджарому животу. Он видит подбородок любимого, а иногда его ласкающую нижнюю губу и язык. Губы у Ивана красивые, четко очерченные, чуть полноватые и упругие — классные, а язык горячий, жадный. Иван весь такой жадный до секса и заводящийся от одного Мишкиного прикосновения, взгляда. Да что там — они оба такие! Вол скулит каждый раз, когда громко стонут мужчины, лаская друг друга в унисон. А теперь они вместе делают новый шаг, новый этап их отношений. Более интимный, более желанный. Они оба мечтают стать единым целым, слиться друг с другом, подарить остроту жаркой плоти. Мишка чувствует, как в него скользнули обильно смазанные пальцы. Он не видит сколько в него вошло, но чувствует, как его распирает изнутри, наполняет и возбуждает одновременно. Иван — медик. Ему не нужно рассказывать, как доставить мужчине удовольствие от анального секса. Он никогда это физически не делал, но точно знал, где и что находится, и как сделать так, чтобы Мишка, погрузившись в негу возбуждения, превратился в скулящую текущую сучку, просящую, чтобы ему вставили в горящий зад и пожестче. Мишка резко подает бедра на Ивана и, извиваясь, сам, сипя и скуля, пытается насадиться на три пальца. Ласка простаты. Иван усиливает нажим и видит, как сперма Мишки выплескивается на покрывало, стекая по кончику возбужденной, алеющей головки. Его мальчик перевозбужден настолько, что его яички, поджавшись в мошонке, поднялись сильно вверх к основанию изящного члена, который и не думает опадать даже после выплеснувшегося семени. Так остро, так по сумасшедшему. Мишка стонет, просит, скулит. — Вань, я больше не могу, сжалься. Ах-х-х! У меня так сердце не выдержит. Вставляй, а? А-а-а! Иван сначала ввел только свою крупную головку, она вошла легко. Даже удивительно, как задница Мишки пропустила ее в себя. И Ванька, которого сейчас от возбуждения трясло не меньше, чем Михаила под ним, стал осторожно проникать вовнутрь. Мишке было не по себе, он чувствовал, как его зад туго раскрывается под нажимом горячего естества любимого человека. Как член Ивана, словно мощный поршень, разглаживает стенки его кишечника, легко скользит внутрь по обильной смазке. Саднящая боль от мощного елдуна была терпимой, а новая волна возбуждения, прокатившаяся по телу Михаила, когда головка основательно прошлась по простате, перекрыла неприятные ощущения и вышибла напрочь все мозги. Мишка превратился в ебущуюся сучку, как и хотел Иван, которая желала, чтобы ее оттрахали по полной, которая жадно принимала в себя мощный фаллос Ивана своей черной жаркой дырой, которая кричала имя своего любимого на разные лады во все горло и, скуля, умоляла трахнуть до потери сознания. Иван, лукаво улыбаясь, сдерживал дергающиеся бедра любимого, пытающиеся самостоятельно насадиться на его мощный член, и продолжал осторожно проникать, пока не уперся яйцами в жаром дышащую раскрасневшуюся промежность Мишки. Он замер, давая отдохнуть и себе, и уже невменяемому любимому. Задница настолько туго охватывала его член, что Иван прилагал все усилия, дабы не слить раньше времени. Он хотел довести Михаила до полного апгрейда мозгов и всего тела, он желал, чтобы первый их настоящий раз навсегда вышиб из этой кудрявой головы воспоминание о насилии, что испытал его любимый. Иван просто хотел этого мужчину, а тот полностью отдавал ему себя. — Я начинаю двигаться, — предупредил он своего любимого и, подхватив его снизу под бедра, поднял с колен в воздух, разведя их как лягушонку в сторону. Мишка зарылся в подушку бордовым лицом, вгрызаясь зубами в наволочку, дабы не орать от нахлынувшей смеси возбуждения, острого желания и болезненной наполненности кишечника. А Иван сначала медленно, но постепенно с нарастающей амплитудой стал вытрахивать столь желанный зад, свою любимую сморщенную покрасневшую дырочку, что в последнее время снилась ему даже ночью и пригрезивалась в любом предмете днем. Мощный поршень ходил в смазанном лоне все с большей и большей отдачей, неизменно бороздя по чувствительному бугорку, что был в глубине раскрытой жадной дырки. Мужчины все громче и громче взвывали от остроты ощущений. А Вол, прижав чуткие уши к голове и зажав хвост между лапами, откровенно боялся открыть глаза. Он не знал, что его хозяин в гневе делает с несчастным мелким человеческим кобельком, но судя, как орет «несчастный», что-то особо страшное, извращенное и жестокое. «Лучше бы пристрелил, чем так мучить», — подумал волк, когда услышал настоящий рык хозяина из-за занавески, сопровождающийся отчаянным криком Мишки на всю жарко натопленную избу. Мужчины выплеснулись одновременно, пачкая и себя, и простыни своей вязкой субстанцией, уцеловывая друг дружку, по-дурному хихикая и падая обессиленно в жаркие объятия друг другу. Собака не выдержала, подползла на брюхе и заглянула за занавес, скрывающий утраханную пару. Мелкий бесхвостый кобель был еще жив, он рвано дышал, хватаясь за его хозяина, и подыхать вроде как не собирался. — А ну брысь! Нечего подглядывать за влюбленными, — рыкнул заинтересованной морде пса Иван. — Тебе здесь ничего не обломится. Понял? Он — моя сучка, не твоя. И я его ебу! И Вол смылся, скуля, на свой коврик, а Иван, сжав узкие бедра Мишки, остановил задницу любимого, которая попыталась соскользнуть с его члена. — Погоди немного, я еще хочу. — Мишку поцеловали за ушко. — Значит, я твоя сучка? — хихикнул от щекотки Михаил. — Ага, а то он по-другому не понимает. О-о-о! У меня снова встает. Ну что, второй раунд? — Мишку пригребли, вжимая окончательно в себя, а потом прошептали: — Только теперь я хочу видеть твое лицо, все оттенки твоих эмоций. Когда я нахожусь в тебе, когда сливаюсь с тобой, когда трахаю тебя, когда наполняю всего тебя спермой, и когда ты сливаешь на мою грудь. — Ты извращенец. Слушай, а как же ты тогда дрочиловом раньше обходился столько лет подряд? — Мишка не сопротивлялся, чувствуя, как Иван осторожно выходит из него, как переворачивает к себе лицом. А потом, садясь на постель, усаживает его сверху к себе на потные бедра, поднимая, разводит его ягодицы и обратно насаживает на горячий подтекающий огромный член, аккуратно опуская до конца. Мишка застонал, опускаясь вниз и вбирая его с легкостью полностью в себя. — Для меня это тоже загадка. Наверное, просто не было такого сексуального раздражителя как ты, любовь моя. Даже пизды меня так в прошлом не заводили, как твоя нежная дырочка вкупе с похотливым членом и яичками. — Ты был латентным геем? — охнул Мишка, обнимая за шею возбужденного Ивана. — Не исключено, никто не проверял, а я не задумывался. Ты как? О-о-о! А у тебя, красотка, снова стоит и течет смазкой, просясь в бой. Ты в курсе? — хихикнули, подхватывая снизу за ягодицы. — Вань, у меня нет никаких сил прыгать сверху. Я уже четыре раза слил. Пожалей мои несчастные мощи. — Я все сделаю сам, ты только держись за мои плечи и обними ногами мою талию. Да, вот так. А теперь наслаждайся. И Иван играючи стал подбрасывать своего Михаила вверх, вновь и вновь с оттягом опуская любимую задницу на свой полыхающий член. Золотые волосы мешались с темными, каждый раз когда их языки сплетались в жадном поцелуе. Второй раунд продлился недолго, и оба измотанных мужчин, излив новую порцию спермы, забылись, провалившись в послеоргазменную негу. Иван теперь зажимал Михаила везде, он просто не мог пройти мимо его тонкой фигуры, стройных ног, круглых ягодиц, бархатистой любимой дырочки. — Не надевай трусы! — смотря, как Мишка кутается в его рубашку, а потом сверху надевает фартук. — Это еще почему? Мне что, штаны на голое тело напялить? — Он смотрит хмуро на Ивана, который из мягких оленьих шкур шьет ему легкие кисы. Унты подошли, но Мишка из-за слабости в них еле-еле ноги передвигал, настолько они оказались пока для него тяжелыми. Иван отложил рукоделие и пригреб к себе стоящего рядом Михаила. — Не надевай, пожалуйста. И штанов не надо. Ты как в платьице сейчас. Руки зашарили под воланами рубашки, лаская упругие ягодицы, нежа мошонку. — Я так ничего не смогу приготовить для нас, если ты продолжишь шуровать там руками, — охнул Мишка, мгновенно возбуждаясь. Они и так протрахались полдня, да у него анус еще до конца не закрылся, и оттуда до сих пор подтекает сперма Ивана. Но Ванька, не слушая, приподнимает «юбочку» и берет в рот. Все фи тонут в пошлых стонах, Мишка хватается за его плечи, чтобы не рухнуть от накатившего быстрого оргазма, а его мужчина смеется, проглатывая вылившуюся ему в рот сперму. — Мой рот ты уже покормил. А теперь, — Мишку толкают на лавку вперед руками, заставляя опереться, и пристраиваются сзади. — Покорми еще и моего нижнего зверька! — Зверек? — охает Михаил, прогибаясь под мощными толчками. — Ты себе льстишь. По-моему, уменьшительно-ласкательное к твоему одноглазому чудовищу явно не подходит. — Но ты ведь его любишь? — Очень. — Тогда какие проблемы? После того как чудовище «откушало» сполна, а Мишкину дырочку напоили новой порцией вязкого семени, он демонстративно напялил под тяжким, разочарованным вздохом Ивана свои боксеры, а потом еще и штаны с ремнем, заправив под него все так возбуждающие его «супруга» игривые оборки. Егерь погоревал минут пять, посмотрел на притихшего Вола, а потом стал помогать любимой «женушке» готовить ужин, ибо ничего более не оставалось. Пурга стихла, и заваливший сугробами лес ожил под искристым зимним солнцем. — До весны уже не растает. Ух! — Иван, обнаженный по пояс, колол по-залихватски дрова, поигрывая перед Мишкиным блудливым взором крепкой мускулатурой. — И к нам еще неделю никто не сунется. Снег рыхлый, непролазный. Ух! Мишка, одетый в женский приталенный тулуп, что на нем свободно болтался, переминался с ноги на ногу в пошитых Иваном кисах. — Чего без шапки вышел? Ух! Снова расколотый чурбан летит в разные стороны. — Сам-то! Еще бы без порток колол дрова, — усмехнулся Мишка, подняв широкий отложной воротник стоймя, морозец подкручивал лихо его нежные уши. — Без порток? М-м-м… Ух! Хером колют! Зайдем в дом… Ух! Продемонстрирую тебе лично. — Мишка отпрыгнул от отскочившего полена и завалился с непривычки в глубокий сугроб, забарахтался. — А может прямо и тут. — Иван тут же оказался сверху, вминая своего любимого еще сильнее в снег. Снежные хлопья, оседая на разгоряченное тело, тут же превращались в капли воды и сбегали с Ивана ручейками. «Еще немного, и от Ваньки пар пойдет», — подумал Мишка и на спину любимого прилепил скатанный наспех в руках увесистый снежок. — Угомонись, ты тяжелый. — Уй-я! Мишка, это подло! — Иван выгнулся от холодного прикосновения, но хватку не ослабил. — Подло плясать на моих костях! Ты меня, наверное, в три раза больше весишь. И как тебя только бабы выдерживали? — ухнул Мишка, ибо горячие влажные руки Ивана нырнули ему под тулуп и, покручивая соски, взялись за грудь. — Не трогай их! — взвизгнули под Иваном совсем по-девичьи. — А что такого? Ты же с этого так заводишься, готов кипятком писать, — хихикнули, но ласку сделали более нежной, теперь сосочки поглаживали, интимно потирая, чувствуя, как тяжело и возбужденно задышал Михаил. — Ты чего хочешь? Чтобы я обоссался? Или чтобы кончил?! — Ивана все-таки сдвинули с себя и прямо жопой в сугроб. — Мне любой вариант нравится. Кстати, вроде, когда писаются от возбуждения, это в простонародье называется «золотой дождь». М-м-м… так поэтично. — В простонародье это называется наделать в штаны. Придурок! И ты извращенец. — Не-е-е, я просто медик. — Все они извращенцы, — переворачиваясь на колени и пытаясь подняться на ноги. — Не спорю. — Иван не смог вытерпеть столь компрометирующую позу Мишки и снова завалил его в сугроб под матерки любимого. — Ух ты, а я думал, ты материться не умеешь, — восхитился он, восседая на беспомощно барахтающемся под ним в снегу Мишке. — Слезь, скотина! Мне снег все лицо залепил. Кхе-кхе! Мишку вздернули вверх, вынимая из снега, и горячими ладонями очистили от снежных комьев лицо. — Прости, не хотел. — Ива-а-а-ан! Ты же знаешь, я не люблю, когда из меня ты делаешь безвольную, беспомощную игрушку, — прорычал Михаил, топая грозно в дом. — Но когда ты такой беспомощный, то такой сексуальный и желанный, — скуля, пристроились на хвост женскому тулупу. — Я не баба! — Уж кто-кто, а я в курсе, что у тебя сейчас напряглось между ног. Мишку снова зажали, но уже в холодных сенцах, поймав за возбужденный член. «Спорить с ним бесполезно», — подумал Мишка, когда Иван его закинул к себе на плечо и как варвар-победитель потащил в сторону топчана. «Снова будет изгаляться над маленьким кобельком. — Вол, как послушный песик, улегся на коврик у входа и отвернул морду от развратного действа, что его хозяин предпринимал сейчас над стонущим уже в полный голос Мишкой. — А вроде еще не весна. И не сезон течки у сук? Хотя… Он же вроде как кобель? Сам проверял носом и не раз, член точно есть». Но кто будет слушать полуволка-полусобаку, когда все кругом утопает в снегу, и двое влюбленных оторваны от всего света. Мишка теперь уже забыл все, что случилось с ним на той косе. Даже слабого эха не осталось с тех событий, когда его жестоко изнасиловали два натурала. Он помнил теперь только ласковые прикосновения и жар Ванькиного тела, его поцелуи, заставляющие дрожать и впадать в беспамятство, его обволакивающий шепот. Секс с любимым был настолько сладок в последнее время, что не вызывал даже отзвука боли, стыда или неприязни. Они стали единым целым, спаянным и неразлучным. Причем Мишке нравилось принимать в себя Ивана всего без остатка, хотя он до сих пор удивлялся, как мощный член Ваньки полностью входит в него. «Это расширение пространства и времени. Точно — пятое измерение! — ибо, прикинув себе сверху тела полный размер своего благоверного, выходило у Михаила чуть ли не до гланд. — Но ведь входит как-то?» — смотря, как Ванька воюет с собственной разбушевавшейся гривой. — Давай я тебе челку подрежу, — усмехнулся Мишка, усаживая Ивана на лавку и вставая между его разведенных колен. Грабельки Ивана тут же заскользили по его талии, очертили круглую задницу, надавив слегка в ложбинке между полушариями. — Ты можешь не распускать руки хотя бы минут двадцать? — Михаил силком освободился из горячих огромных ладоней и стал расчесывать густую челку «аля пони». — Не могу. Меня к тебе как магнитом тянет. — Держи себя в руках, — и Мишка ножницами стал полировать густые волосы Ивану. — Откуда ты это умеешь? Вот я только и могу стричь под горшок, — усмехнулся Ванька, прикрывая глаза и млея от нежных прикосновений рук Михаила. — У меня волосы в крупную кудряшку. Ни один парикмахер нормально подстричь не может. Через неделю, как начинает отрастать грива, я превращаюсь в рогатого черта, потому что все торчит вверх. — А я бы посмотрел на такого чертенка. — Иван расплылся в улыбке и снова обнял за талию любимого мужчину. Мишка не стал теперь сопротивляться, так как руки Ваньки оставались на месте, не делая поползновения в сторону его чувствительных ягодиц. — М-м-м… Посему пришлось научиться нескольким приемам. Ну вот, так лучше. А эти две пряди ты специально выпускаешь из общего хвоста? — Не-а. — Ивану дали посмотреться в зеркало: челка, и правда, теперь не топорщилась домиком, а аккуратно лежала, красиво обрамляя лицо мужчины. — Это бывшая челка, только, собака, как отросла до плеч, дальше расти не хочет. — А мне нравится. — Мишка потянулся в кольце рук Ивана и собрал себе отросшие кудряшки в небольшой хвостик. — Мне вот тоже подстричься надо. — Не надо, я так люблю, — буркнул Иван, зарываясь носом в волосы Михаила. И тот подумал, что тоже придется отрастить хвост, коль его любовь желает этого. Ванька теперь брился каждый день. Щетина колола Мишку во время их интимных ласк, и Талыгин от этого брыкался и шипел, особенно когда ему ласкали соски или внутреннюю сторону бедер в совокупности с так полюбившимися Ивану тонкими тазовыми косточками. А вот Михаил раз в три дня и то по великим праздникам. — У тебя не щетина, а смех один. — Иван осмотрел подбородок любимого, вымазанного в пенке, и потерся о него гладкой щекой, размазывая часть на себя. — Один тычок на квадратный дециметр. — Ты что, с линейкой мой подбородок вымерял? — огрызнулся Мишка. — Да и так видно — пустошь. И если ты оставишь ее произрастать, то получится козлиная реденькая бородка, в которой будет максимум десять волосков. На щеках вообще пушок. М-м-м! Какой мягкий и нежный… — Прекрати о меня тереться. Я что, по-твоему мнению, недостаточно мужественный? — оскорбился Михаил. — Ты мне задницу подставляешь каждый день. Забыл? По-моему, о мужественности теперь поздняк вспоминать, — у Михаила забрали опасную бритву и лихо в несколько мазков сбрили все «редколесные тычки». — Я и сам бы смог, — обиделся Мишка, но тут же растаял, так как его посадили на теплые колени и, смахнув остатки пены на щеках, жарко поцеловали. — Дурашка, она опасная. И потом, мне приятно за тобой ухаживать. А давай тебе там побреем? — Где это? — схмурил темные брови Мишка, хотя уже понял «где». — Там… Если побрить, тогда совсем мальчиком будешь выглядеть, — мурлыкнули сексуально на ушко. — Педофил, — буркнул Мишка, но когда Иван развел ему колени и, сдернув труселя, стал наносить пенку вокруг члена и яичек, безвольно застонал. — Не дергайся от возбуждения! Помни, бритва опасная, — предупредил Ванька, приступая к бритью зоны бикини со всей серьезностью своего лица, так как член Мишки уже стоял торчком. — Ты, ты... засранец! Если срежешь лишнего — я тебе не прощу, — простонали, хватаясь за плечо Ивана. — Я себе сам этого не прощу, так что расслабься и получай удовольствие. Мишку добрили, а потом к завершению сделали первоклассный минет, который перешел в полноправное порево со всеми вытекающими последствиями. — Мы так до весны из кровати не вылезем. Мишка попытался собрать себе ровные ноги, разбросанные во всю ширь. — Я не против такой перспективы. Весной народу понаедет всякого, не будешь же перед ними голяком бегать по хате. Да и тебя зажимать придется тайно, — прошептал тоскливо Иван, смотря в деревянный потолок. — А я думал, прилюдно загнешь раком и оттрахаешь, помечая как свою собственность, — хмыкнул с явной издевкой Михаил. — Я бы так и сделал, да ты, думаю, будешь против, — хихикнули под боком, смотря, как у Мишки не по-доброму зажигается взгляд. — Шучу-шучу! Сейчас снег утрамбуется, и у меня дел будет куча. Так что, пока могу, наслаждаюсь твоей близостью и любовью. На охоту надо будет сходить, оленям подкормки дать. Сети подо льдом поставить. Медведя-шатуна выследить. Да и Степан причапает в гости с тобой знакомиться, что за стариком отродясь не водилось. Обычно я к нему раз в месяц бегаю. Так что еще пару дней, и сам будешь стонать, что мало времени вместе бываем. — Сначала я отосплюсь, — пообещал мстительно Мишка. Иван ночами ему спать просто не давал. Да и как тут будешь отдаваться морфею, если даже после ураганного траха из тебя не достают член, а, отлежавшись с полчаса, начинают выебывать снова, и так до самого рассвета по полной программе. — Ну-ну, — усмехнулся на такое суровое заявление Иван, снова наваливаясь на своего любимого. Через неделю, благодаря морозам вперемешку с оттепелями, снег, и правда, сделался плотным, и Иван стал выходить с Волом на более далекие расстояния от зимовья. *** В дверь стукнулись, а потом на пороге показался высокий мужчина с седовласой бородой и добрыми лучистыми глазами светло-карего цвета, у его ног суетилась белая лайка. — Привет хозяевам! Он с интересом оглядел идеально чистую избу, затопленную печь и томящийся на ней обед. — М-да, у Ивана отродясь так чисто не было и уютно. Хозяе-е-ева-а-а! Есть кто дома?! — протянули в полную глотку. Мишка, услышав призывный гулкий крик, вышел из кладовки, там он доставал соления для стола. Иван должен был с минуту на минуту прийти с охоты домой. Он вылез со свечой из темноты погреба и с удивлением уставился на расхаживающего по его дому в песцовой добротной шубе мужчину. — Здравствуйте, — прошептал он, выпучив на это явление природы глаза, и вздрогнул, когда к его ногам подкатил громко лающий белый пес. — Фу, Белый! Да, это он. Но видишь, с ним все нормально. Жив, здоров! Бледный только какой-то и квелый немного. Видно, Иван совсем утрахал, засранец! Пса отогнали, а замершему с банкой грибов Мишке протянули вынутую из меховой рукавицы твердую руку. — Я Степан, друг Ивана и второй в этой округе егерь. Ну, здравствуй, Миша Талыгин. Рад, что твои рубашки тебе еще пригодятся, а то уже не надеялись тебя найти живьем. — Очень приятно. — Мишка чуть покраснел ушами, пожимая крепкую руку Степану. — Садитесь к столу, Иван скоро будет. — Не сомневаюсь. С такой зазнобой далеко наш кобель точно не убежит, — хмыкнули весело в усы и, сняв богатые меха, уселись на лавку. — Что, совсем проходу не дает? — Ничего, я привык уже. И потом, мне это нравится… — Мишка, накрывая на стол, пунцовел ушами под смешливым взором старика, но предпочитал говорить правду, не таясь. — И как в тебя только влазит его член? Не каждая баба могла это вытерпеть, Иван мне часто жаловался, — забирая маринованные грибы у Мишки из дрожащих рук и вскрывая влегкую своим охотничьим ножом банку. — Держи! Слаб ты еще совсем, как я погляжу. — Я сам удивляюсь, что влазит… — промямлил Мишка и, услышав залихватский хохот старика, удивленно воззрился на него большими глазищами. — А ты его сам завали и оттрахай в зад! Ты ж мужик как-никак, — предложили альтернативный вариант, подмигивая глазом, когда от дверей послышалось грозное Ивана. — Я те, старпер, понаучаю! Не приставай к моему парню с вопросами. Степану пожали руку и пришикнули на воинственно настроенного Вола. Белый тут же лег у ног Степана, ибо был не на своей территории. А Вол к изумлению обоих егерей встал, защищая Мишку. — Ого?! — удивился Степан. — Вы случаем Михаила уже делить не начали со своим волком? — Ох, Степан. Ты даже не представляешь, до чего доходит иногда, — покачал сокрушенно головой Иван. Вол подождал, пока Миша сядет за стол, и лег, ощерившись на Белого, у его ног. — Хм, и впрямь как твою «женушку» охраняет, — усмехнулся Степан и достал из-под полы пузырь самогона. — А я к вам с подарками. Во-первых, о Михаиле новость передал. Тебе, Талыгин, от твоего руководителя по аспирантуре и друга Витьки большой привет. Они рады, что ты жив-здоров, правда, удивлены, почему ты весной возвращаться не хочешь в университет, но твой руководитель дельный мужик, он теперь в нашей конторе пробивает тебе должность научника хотя бы на полставки. — Мишка с Иваном переглянулись от удивления. — Ах да, весной тебе литературу вышлют почтой и часть личных вещей. Я им список отправил, поди надоело в женском тулупе щеголять? Могу шубу пошить из лисы или соболей. Зимой все равно делать нечего. А вот это на-ка! — Степан из обширного заплечного мешка достал несколько шкурок рыжей лисы. — Тебе Иван пусть телогрейку пошьет. Лисий мех горячий. — Это мне? — удивился Мишка, принимая мягкие, изумительной выделки шкурки. — Дорогие поди. — В тайге зверья много. Носи на здоровье. Тем более на территории Ваньки лис и волков отродясь не было, не любят они Змеиную гору. Только медведи тут бродят из хищников, да росомахи иногда пробегают. — Бери-бери. Степан шкуры выделывает лучше хантов и манси вместе взятых. Степан, будь другом, пошей ему шубу. — М-м-м... — Старик с прищуром посмотрел на покрасневшего Мишку и ласково улыбнулся. — Думаю, рыжая лиса ему пойдет, сделаю по типу молодежной до середины бедра с капюшоном или как малицу. Тем более у меня урожай из прошлогодних лис хороший, а шкуры летом никто не скупил, только чернобурку и песца забрали. Ладно, паря, сниму с тебя сегодня мерки, месяца через два принимай заказ. Будет теплая шуба да легкая. И меховушки-рукавицы. А то внучки моей тулуп, поди, широкий? — Огромный просто. В телесах твоя Манька раздалась, — хихикнул Иван вместо Мишки в ответ. — Ой, и не говори. В грудях размер четвертый теперь, если не более, да и ленива стала, ко мне уже годка два носу не кажет. Мать пишет, что ни черта не делает, только по парням скачет, — по-стариковски покачали головой. — И учиться не хочет. — А «Змеиная гора» это что такое? — вклинился в их разговор Мишка. — Змеиная гора или гряда, а кто кряжем зовет — священное место для коренных народностей. Говорят, там шаманка жила триста лет назад, от всех хворей лечила. Хищные звери не любят это место, сторонятся. Да и аномалий там не счесть, вот геологи с физиками, химиками и биологами у нас тут и ошиваются. Как весна — наплыв. А какой раз уфологи — те, что звезданутые по летающим тарелочкам и зеленым человечкам — на постой просятся, — пояснил Степан и похвалил Михаила. — Знатный супешник. Хорошо готовишь. — Значит, тут и ханты живут? — удивился Мишка. — Нет, они севернее меня, у них стойбища примерно в пятистах километрах к дельте реки. Да вы, наверное, проплывали, видели. Они мне часто зимой на санях перед весной шкуры песцовые привозят, я у них перекупщиком работаю, ведь к ним редко кто приплывает: стойбища не на основной реке, а северо-восточнее на мелких притоках. А та шаманка тут жила отшельницей. Причем о ней легенды в нескольких поколениях сложены. Говорят — лет до трехсот, почитай, дожила и все молоденькой выглядела. Если попадешь в сердце Змеиной гряды, увидишь деревянный настил на высоких бревнах над землей, на нем ящик-гроб, из которого свисает на ветру черная длинная коса, а рядом сухое дерево все в веревочках — дерево желаний. Если загадать и повязать на нем ленту — обязательно сбудется. — Хватит мне моего мальчика всякой чертовщиной пугать. Мишка, не слушай его! Сколько раз по гряде той ходили люди, почитай, всю вдоль и поперек исползали. Нет там ни ведьменого погоста, ни дерева в пестрых лентах, — осадил мечтательно настроенного Степана Иван. — Хм, это место не всем открывается. Его находят только те, кто ищет. Счастливый ты человек, Иван, коль не набредал на могилу шаманки. А теперь вижу — вдвойне счастливый, весь исцвелся с появлением Мишки, — хмыкнули в усы умудренно. Иван что-то буркнул, вышел из дома то ли по дрова, то ли еще за чем. — А вы место это видели? — прошептал заинтригованный Мишка. — Нет, мне незачем. Но ханты и манси врать не будут. Да и не за просто так шаманка мечты исполняет, заветные желания. Мзду даже после смерти берет. Причем равную силе искомого. За жизнь одного у другого жизнь отбирает. Страшное это место, Мишка. И гряда эта страшная. Не стоит желать счастья лишнего, когда оно и так у тебя есть. Иван пришел с увесистой ляжкой оленихи и положил ее у печки. — Степан, оставайся с ночевкой, мяса поешь. У меня сегодня удачная охота, да и вечер скоро будет. — Не, парни, пойду я. У вас тут медовый месяц в самом разгаре. Ты вон Мишку как глазами пожираешь, даже мне жарко. Степан встал из-за стола, перед уходом достал из-за пазухи веревочку и, подойдя к Мишке, снял мерки, отмечая на ней узелками нужные точки, а потом, наскоро попрощался и, напялив свою шубу, с Белым отправился прочь. — Неспокойно мне как-то, Мишка. И разговоры про шаманку к добру не приводят, не принято о ней здесь распространяться. Хоть я и скептически ко всем этим легендам отношусь, но Вол эту гряду не любит. Когда мы рядом с ней, жмется ко мне как щенок и скулит жалобно. — А гряда, она далеко отсюда? — передернул пугливо плечами Мишка. — В пятидесяти километрах строго на восток начинается ее подножье и уходит дугой на сотни километров на северо-восток по верховым болотам. — Страшно как-то… — прошептал Мишка и вздрогнул от раскатистых выстрелов и еле слышного рева медведя. — Степан! — Иван схватил ружье и выскочил с Волом на улицу, надевая на ходу снегоступы. Мишка выбежал следом. Где-то был слышен надрывный лай собаки, угрожающий рев и второе, заговорившее чистым звуком, раскатистое Ванькино ружье.