***
Тихий голос Четыре будит меня: — Трис. Просыпайся. Мне нужно тебе кое-что рассказать. Я медленно раскрываю глаза. Буквально ощущаю, как они опухли от ночных слёз. Да, уснула я, скорее всего, пару часов назад. Все мои попытки крикнуть обвенчались провалом, лишь горло стало болеть. Вместо слов всё так же вырываются непонятные шипения и рычания. Я слегка улыбаюсь мужчине и замечаю, что губа почти не болит. Значит, эта их очень неприятная мазь действительно работает. Я открываю рот, чтобы поприветствовать Четыре, но, опять же, ничего не выходит. Его лицо напряглось. — У тебя что-то болит? Качаю головой. — Тебе плохо? Качаю головой. — Ты не хочешь говорить со мной? — его голос стал тише и печальнее. Я медленно протягиваю руку к своей шее выразительно смотря на него. — Я позову медсестру. Я вновь качаю головой, но он на это никак не реагирует. Вот что это такое? Абсолютно всем всё равно на моё мнение. Так было в Отречении, с Кристиной, ну, а теперь, с ним. По его зову прибежала молоденькая бесстрашная и вмиг оказалась около меня. — Она не может говорить. Показывает на горло. Та понимающе кивает и присаживается ко мне на кушетку. — Открой рот и старайся дышать размереннее. Она хватает меня за подбородок и поворачивает голову в сторону света. Сосредоточенный взгляд её голубых глазок направлен прямо мне в глотку. — Я не вижу ничего подозрительного. Ничего особ... Она не успевает договорить, потому что меня одолевает дикий приступ кашля. Будто в горле что-то застряло. Я медленно сажусь в кровать с ногами и стараюсь откашляться. И то, что произошло дальше, привело меня в ужас. Из горла стали буквально выливаться сгустки крови. Кашель был все жёстче, а крови всё больше. Всю носоглотку раздирало от боли, будто внутри находятся сотни миниатюрных ножиков, вонзающихся в слизистые. Вскоре одеяло, которым я была укрыта, было испачкано кровяными разводами и сгустками. Кровь идти перестала, а кашель все не прекращался. Горло дерёт, а Четыре и медсестра находятся в шоке. Это уж точно не из-за драки. Кашель стих. Четыре моментально сбросил одеяло на пол и подсел ко мне. — Трис, что с тобой происходит? — тихо спрашивает он, обнимая меня и поглаживая по голове. Я свои связки выкашляла, вот что происходит. Наш лидер хочет убить меня. Да и мне самой уже жить не особо хочется. В таком обществе это действительно сложно. Мою глотку печёт, руки трясутся, а губы потрескались. Я сейчас похожа на наркомана, требующего новой дозы. Четыре всё так же обнимает меня, а голубоглазая собирает одеяло и, взяв его, удаляется. — Я никогда больше не дам тебя в обиду, Стифф. Никто, кроме меня, не тронет тебя и пальцем. Называй это как хочешь, но я больше ни на секунду тебя не оставлю. Мои окровавленные губы растягиваются в слабой улыбке.Часть 6
16 февраля 2015 г. в 15:47
Ночная санчасть больше похожа на страшный коридор из фильма ужаса. Находиться одной в таком огромном помещении не то, чтобы страшно, а просто неприятно. Постоянно кажется, что кто-то за тобой следит, что-то там зашевелилось. Хоть я и бесстрашная, но инстинкт самосохранения у меня ещё остался. Поэтому, я, как порядочный человек, забралась под одеяло с головой и вот уже как час пытаюсь заснуть.
Спешу сказать, что, если сидеть под одеялом полчаса, становится не по себе. Дышать совершенно нечем, сразу чувствуешь свой запах изо рта, потому что не чистила зубы примерно сутки. Но так безопаснее. Монстр, увидев что-то дышащее под одеялом, испугается и убежит.
Практически весь день я проспала, и, благодаря этому, мне стало немного лучше, но с кровати ещё вставать не решаюсь. Кисть мне перевязали, практически всё тело измазали в чём-то вязком и плотном. По словам медицинского персонала, мне уже послезавтра станет намного лучше. Но что-то мне подсказывает, что это не совсем так.
Из моих глупых и бесполезных мыслей меня вывел громкий хлопок дверью. Вот это мне уж точно не показалось. Тяжелые шаги. Показатель того, что сюда направляется никто иной как Эрик. Твою. Же. Мать.
Это человек, которого я хочу видеть меньше всего на свете не то чтобы сейчас, а вообще. К чёрту его. У него нет ни чувства сострадания, ни сожаления, ни любви, ни страха. От него можно ожидать чего угодно!
Всё тело непроизвольно свернулось в клубочек, а конечности вмиг охолодели. Я закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Сделать вид, что сплю – гениально, конечно. Но если ему что-то нужно, то сон его не остановит.
Чувствую резкий запах одеколона. Да, несомненно, это Эрик. Он медленно поднимает одеяло и сбрасывает его на пол. Страшно-страшно-страшно. Его тяжёлая рука медленно убирает волосы с моей шеи. Я бы защитилась. Но сейчас мне двигаться больно, не то что бы драться, а губа болит так сильно, что невозможно открыть рот.
Меня никто не навестил с того момента, как я попала сюда, кроме Четыре и Эрика. Ни единой души не вспомнило о том, что я лежу здесь, избитая до полусмерти. Вот, вот они – настоящие друзья. Чувствую, что как только я отсюда выйду, то ни с кем не смогу общаться.
Мужчина что-то проговорил, а дальше я почувствовала холодный шприц у себя в шее. Вашу мать, как это больно! Из моего горла сорвался громкий крик, и в этот момент ладонь Эрика накрыла мой рот.
— Заткнись, а то сделаешь только хуже, — прорычал он и, убедившись, что рта я больше не открою, убрал руку.
Я чувствую, как какая-то жидкость проникает в изгиб шеи и заставляет все ткани внутри буквально сжигаться. Я очень хочу крикнуть. Очень. Но я не могу. Такое чувство, будто мне просто на просто нечем. Связки куда-то исчезли, мне больше нечего напрягать, дабы получились звуки.
— Ты будешь молчать. Надеюсь, всегда. И, знай, то, что было вчера – это только начало.
Я ничего не поняла. Я приоткрыла рот, чтобы спросить, но ничего не выходит. Я просто не-мо-гу. Искренне не могу понять, за что он меня так ненавидит. Может, я как-то насолила ему? Может, слишком грубо отвечала?
Ядовито усмехнувшись, мужчина вынимает шприц из моей кожи и, сунув его в карман чёрной кожаной куртки, удаляется из помещения быстрыми шагами.
Хочется кричать, звать на помощь. Но я не могу. Совсем. Я пытаюсь, но из глотки выходят лишь шипения и кряхтенья. Горячие слёзы потекли по щекам, позже скатываясь на белую подушку. Я сейчас словно овощ. По-другому меня назвать нельзя. Я не могу шевелиться, я не могу говорить. Мне выжгли связки, если это вообще возможно. Такими темпами я стану афракционером. А этого мне хочется меньше всего.