***
Волшебник нашел их у костра ближе к вечеру, громогласно поприветствовал, поздравил с преодолением Мглистых гор так скоро, пообещал, что со стороны эльфов преследования не будет, и осекся на полуслове, стоило ему разглядеть Торина целиком: всё же слишком радикально поменялся облик сурового короля, чтобы даже не очень-то обращающий внимание на внешность маг не воспринял это близко к сердцу. Но того, что выскажет первым предположением почтенный старец, сын Трайна не ожидал. - Отчего ты поседел, Торин Дубощит?..***
Когда выяснилось, что Торин не поседел, гоблинов они всё же повстречали, но по счастливому стечению обстоятельств обошли (вернее, облетели) перспективу более тесного с ними общения, а на поверхность их вывел некто Голлум, Гэндальф наконец перестал задавать вопросы. Теперь он задумчиво обозревал окрестности, и по всему видно было, что шарахаться по скалам магу не хочется - он и так только что прошел Мглистые горы насквозь, а впереди был трудоемкий спуск... Впрочем, вскоре маг повеселел, Торин решил, что какой-то выход Таркун углядел, и спокойно устроился на ночлег. Ганна отошла от костра, двинулась к обрыву, привалилась к могучей сосне, залюбовалась ночным небом и тихонько замурлыкала очередную песню: - Он живё-от не зна-ает, ничего-о о то-ом, что-о одна-а дивчи-ина ду-умает о-о нё-ом... - голос негромко и легко выводил мелодию. Балин, вызвавшийся нести дозор, решил присоединиться к панночке, но по дороге замер и заслушался - песня будила в душе что-то на диво радостное, светлое. Закончив куплет, девушка примолкла, потом произнесла не оглядываясь: - Что, по нраву песня пришлась, чертеняка? - Очень хорошо поёшь, Ганна, всякий раз заслушиваюсь! - Балин подошел ближе и подумал, что панночка сама похожа на ту сосну, к которой привалилась: высокая, прямая, гибкая и упругая - гнётся, да не ломается. - И песни такие необычные, ни на наши, ни на человеческие не похожи! Ганна весело рассмеялась: - Ну, ты загнул, чертеняка Балин! А что ж я за песни по-твоему пою, коли не человечьи? - фыркнула ещё раз, подхватила гнома на руки и заявила: - Ну, чертеняка, отдувайся теперь! Про звёзды мне расскажи, я слыхала, что ты про них много знаешь! Следующий час прошел в беседах и обсуждениях, впрочем, Балин не забывал и о роли дозорного - он просил панночку опустить его, чтобы он мог обойти лагерь, но вместо этого девушка обошла лагерь с сыном Фундина на руках. Балин блаженствовал. За разговорами прошёл почти весь его дозор, но перед сменой, когда Балин всё-таки обрел почву под ногами, панночка вдруг нахмурилась и спросила: - Чертеняка, ты же его величество чертеняку сызмальства знаешь, ящера этого огнедышащего тоже, поди, своими глазьми видел? - когда Балин осторожно это подтвердил, Ганна понизила голос ещё на полтона и уточнила: - А какого тот ящер цвета? До зарезу знать нужно, чертеняка! - Смауг, называемый также Великим и Ужасным, а кое-где - Золотым, на самом деле такого цвета, какого и положено быть драконам: цвет пламени и смерти, багрово-красный.