***
Эсгарот производил на Короля гномов чем дальше, тем более удручающее впечатление. Он, конечно, ожидал, что без торгового пути в Эребор, Дэйла и постоянного каравана путешественников и купцов город захиреет, но чтобы так быстро! Чтобы настолько! Торин отказывался понимать, как благословенный, в общем-то, край, полный возможностей для жизни и источников дохода, превратился в совершенный медвежий угол. Впрочем, Махал сжалился над своим сыном, и Торин понял всё довольно скоро, ровно в тот момент, когда увидел ратушу, по совместительству - резиденцию местного бургомистра. Столько вычурности и дороговизны было в самих стенах оскорбительно праздничного на фоне общей нищеты здания, что хотелось отвернуться, умыться (начиная с ушей) и прополоскать рот. Стоит ли говорить, что присланных заинтересовавшимся бургомистром гонцов Торин завернул с порога. Стоит ли говорить, что потом ему пришлось выдержать непростой воспитательный момент, основной мыслью которого было: "Правила хорошего тона ещё никто не отменял, особенно для таких больших величеств, как ты, чертеняка Торин!" Поэтому второе посольство бургомистра, возглавляемое им самим, было принято. Но не сказать, чтобы добившийся своего бургомистр был так уж этому факту рад: напротив него сидел до невероятия прямо мрачный небольшой человечек с ненормально светлыми волосами, мощными руками и широкими плечами. Гном. И руководствовался гном какой-то нечеловеческой логикой - входить в долю не хотел, к себе не пускал, одолжений не просил, вежливо, но непреклонно отклоняя даже самые обольстительные предложения. Вместо компенсации городской казне затрат на помощь их походу предложил забрать Смауга - сколько весу, мол, в целом живом драконе, именуемом Золотым? Но худшее поджидало бургомистра впереди.***
Торин уже тихо кипел, когда в обеденную залу вплыла Ганна. Этот человек... Бургомистр выводил короля из себя, провоцировал сняться с места как можно скорее и рвануть хоть к Смаугу в пасть, только отдалиться от этого мерзкого типуса. Намёков, как водится у таких людей, бургомистр в упор не понимал. Сейчас Дубощит уже раздумывал, как бы так нахамить человеку, чтобы со стороны смотрелось исключительно вежливо и не вызывало ненужных подозрений в том, что он, Король-под-Горой, кроме "большого величества", ещё и "бука". Что бы это ни значило. В этот исторический момент, когда решалась судьба - становиться ему "букой" официально и при свидетелях или сохранить видимость вежливости? - бургомистр вздумал приказать Ганне обслужить его. Не выбирая слов и выражений, а также охватив мощную фигуру весьма недвусмысленным взглядом. Дивчина нахмурилась: - Гэть, а ты, юродивый, кто тут будешь? - в звучном голосе пряталась угроза, но человек слишком отвлекся на разглядывание фигуры девушки, досадливо отмахнувшись и схлопотав тут же по рукам. - А пальцами растыкивать не смей, раззява, не то быстро тех пальцев-то не останется - начисто с мылом сотру! Бургомистр удивился, вылупился на Ганну и попытался повысить голос. Торин, испытавший облегчение от появления девушки, вновь нахмурился. Но великанша опять опередила намерения по её защите: - Это ты чего тут выговорить посмел?.. - тёмные глаза блестели злым весельем, огромная пятерня загребла воротник бургомистра в горсть. - Так, к твоему сведению, юродивый, только каторжники выражаются, но это поправимо, - голос становится многообещающим и зловещим, - только не плачь, поможем, задарма даже, копеечки не возьмём!.. Эсгарот надолго запомнит полоскание бургомистра на центральной площади, с употреблением по назначению мыла и бодрящих слов.