Ничего личного

В своей ненависти Куротсучи был изобретателен и чуток. Стоило ему обнаружить в жизни девочки малейшую радость, как её предмет тут же подвергался уничтожению. Игрушку стоило непременно сломать, живое существо – убить, и даже мысль, неуязвимую в своей бесплотности, можно было угадать и высмеять. Так что, маленькая Нему при нём даже думать боялась. В то время у всех без исключения её сверстников уже проявился шикай, и цветные пояски детских кимоно оттягивали ножны. Зампакто, клинок души. Он рождается вместе с шинигами, бесформенный, безымянный. Не меч, заготовка. Годы пройдут, пока он закалится в огне императорской кузни, и, по мере того, как зампакто становится полноценным клинком, взрослеет будущий воин. Или, наоборот. Для маленькой Нему вопрос о том, что первично, зампакто или самосознание шинигами, был слишком сложен, достаточно было знания о том, что они неразделимы. И чем яснее понимался этот факт, тем больнее ощущалась пустота за поясом. Второй детской мечтой Нему был настоящий день рождения. Таковым в её мире было принято считать день появления в Обществе Душ. В конце концов, далеко не каждому здесь повезло родиться и обрести настоящую семью. На формальности никто не обращал внимания, более того, считалось недостойным размахивать своим «чистокровно-сейретейским происхождением», если ты, конечно, не потомок одного их великих кланов. А, вот, праздновать шинигами любили. Любили и умели. Отмечали всё подряд: удачные операции, получение ран, исцеление от оных, освоенные кидо, очередных Пустых, отправленных к новым воплощениям, и, конечно, личные даты. На одном из таких праздников Нему побывала совсем недавно. Приглашала малютка Шаолинь. Младшенькая из многочисленной семьи Фонг. У неё, как раз, появился меч, да какой! Он походил на дулю без рукоятки и, к тому же, при столкновении с чем-либо твёрдым, взрывался. Надо ли говорить о том, что сильнее всего доставалось его владелице. Шао к тому времени начали всерьёз готовить для службы клану Шихоин, и девочке приходилось постоянно укрощать свой взрывной характер. Она уже начала привыкать к будущей роли, а Шершень, её зампакто, никак не хотел мириться с таким положением вещей. С ним выходило сплошное мучение. Только, Нему всё равно завидовала до жгучих мурашек и домой в тот день вернулась сама не своя. – Что же случилось с моей маленькой принцессой? – слащаво проскрипел Маюри. Он зашёл вечером в «детскую», совершенно пустую комнату с обитыми войлоком стенами, чтобы пожелать своей подопечной интересных кошмаров. – Кто тебя обидел? – Н-никто. Всё хорошо, отоу-сан. – Нему! Нему-нему-нему, кто же научил тебя обманывать? – золочёные зубы обнажились в улыбке до самых дёсен. – Это правда, отоу-сан. – Врёшь. – он неуловимым движением коснулся её левой руки. Раздался характерный хруст, и боль, пронзившая иглой от мизинца до плеча, взорвалась осколками где-то за ухом. Нему только закусила губу. Она умела терпеть. – Как прикажете, отоу-сан. – Приказываю отвечать правду. Почему у тебя опять _такое_ лицо? Спрашивать, какое именно лицо, не имело смысла. Вырванный из сустава мизинец уже начал опухать и болел немилосердно, а Нему давно усвоила одну простую истину: чем скорее мучитель получал желаемое, тем вернее терял интерес. – Мне грустно, отоу-сан. – Почему? – безжалостно-холодное любопытство в голосе ранило всё той же иглой, только, в этот раз не руку, а самое сердце. Нему молчала, не решаясь выразить вслух сокровенное, а он всё сидел и смотрел. Бывало так, что Маюри надоедало ждать ответа, и он уходил заниматься вещами более интересными, чем общение с глубоко замкнувшимся ребёнком, но сегодня был явно не тот случай. Это становилось понятно по тому, как решительно впивались в неё жёлтые злые глаза. – Потому что у меня нет меча. А ещё… – что-то внутри девочки дрогнуло и в этот момент могло показаться, что она готова заплакать, – у меня никогда не бывает дня рождения. – Ха. Всего-то. – небрежно бросил учёный, – Ну, так, я подарю тебе то и другое! А теперь, давай, улыбнись и попрощайся с папочкой на ночь, как положено. – Спокойной ночи, отоу-сан. – она соединила ладошки на уровне груди и низко поклонилась. Маюри в ответ брезгливо поморщился. Криво торчащий палец испортил ему всё впечатление. Наконец, тяжёлая дверь захлопнулась. Можно было внимательно ощупать сустав. Нему понимала, что легко отделалась. Бывало и хуже. Иные следы от побоев не были заметны снаружи, но заживали месяцами, а тут – обычный вывих. Она рано научилась справляться с такими травмами самостоятельно: зафиксировать в нужном положении, наступить коленом (сил в детских руках пока маловато), дёрнуть, и, вот, почти не болит. А к обещаниям так называемого отца и вовсе не стоило относиться всерьёз. И, всё же, засыпая на голой циновке, Нему улыбалась, как самая обыкновенная девочка, ждущая чуда.