«Дорогой друг Вадим! Зачем ты так взял и неожиданно умер? Теперь ко мне приходят ребята и сообщают подробности. Девять дней, сорок дней. Но тебя-то здесь всё равно уже нет» Пётр Мамонов — «Смерть»
Звонок поднял Тифу посреди ночи. Марлен и спавший на соседней койке Дензел вылезли из-под одеял и в два голоса принялись спрашивать, кто это. Действительно, кто? Может, Баррет или Клауд? Но номер не определился в телефонной книге. Пришлось шикнуть на детей, ведь на том конце раздавались лишь гул города, помехи и звуки, издаваемые одним горлом, как в том жутком фильме, где девушка с отрезанным языком пыталась говорить. Наверное, какие-нибудь обкурившиеся панки тыкали случайные номера от скуки. Тифа хотела бросить трубку, но внезапно раздался знакомый голос. — Помоги мне! — Это был Язу, и звучал он напуганным. Из динамика доносилось дрожащее дыхание, словно он вот-вот расплачется. Стоило простой просьбе попасть в мозг Тифы, как там словно что-то щёлкнуло. Вся сонливость тут же исчезла без следа. Она выпрыгнула из постели и стала на ходу собираться. — Где ты? — крикнула она в трубку. — Я... я... я не знаю. Тут дома, дома... я... — в длинных паузах между этими словами он издавал всё тот же гортанный скрип. — Пожалуйста! — Послушай меня! Язу! Послушай! Глубоко вздохни и сосчитай до десяти. Давай вместе со мной: раз, два... — Запинаясь об попадающиеся на пути предметы, она отыскала кеды. — Три, четыре... — Жестом Тифа показала детям лечь спать обратно, но когда эти двое слушались? Дензел включил свет, а встревоженная Марлен вилась рядом и вечно попадалась на пути. — Пять, шесть... — Тифа вытащила перчатки из передника и натянула первый попавший под руку свитер — на улице сейчас было прохладно. — Семь, восемь... — В комоде отыскался большой фонарик. Один из множества распиханных по дому на случай отключения электричества. — Девять... — Пришлось подвинуть стул, чтобы достать со шкафа поставленный подальше от детей ящик с кодовым замком. Внутри лежали концентрированные зелья и несколько её личных шариков материи. Кодом был день рождения матери. — Десять, — ответил Язу с того конца. Кажется, простое упражнение подействовало. — Я не знаю, где я. — Послушай! В конце центральной широкой улицы — ты её не пропустишь, это самая освещённая часть города — есть бар «Полуночное животное». Его ты тоже ни с чем не спутаешь, это место переливается, как Голден Соусер, — но тут она осеклась, подумав, что Язу никогда не видел Голден Соусер. — То есть, горит всеми цветами радуги и жутко шумит. Встретимся за баром. Я уже бегу, слышишь? — Не обманешь? — Зачем мне это нужно? Он фыркнул, проворчал что-то неразборчивое и повесил трубку. Тифа стояла посреди коридора с горстью материи в одной руке, зельем во второй и с издававшим короткие гудки телефоном возле уха. Растрёпанная, забывшая сменить пижамные шорты на что-то более приличное. Она даже не надела лифчик. Это снова повторялось: стоило прозвучать волшебному «пожалуйста», стоило кому-то попасть в беду — и вот она, летит, баба-агрегат, спасительница всего живого. «Ещё один нахлебник на мою шею!» — это самая приличная реплика, которую мог бы сказать Баррет по этому поводу. Но не оставлять же в самом деле бедного мальчика посреди города! Ох, эти турки! Сразу было понятно, что ничего хорошего Рено не планирует, у него же на лице написано, что он вор, обманщик и убийца. Вот проведёт ВРО обыск в этом самом «пансионате» — и там окажутся оружие, наркотики, человеческие рабы и сам Сефирот! Кто вообще Шин-ра разрешил летать на вертолётах и ещё использовать пулемёты? Они же психопаты! — Тифа! Куда ты? — Хмурый Дензел стоял в дверном проёме и делал вид, что он может запретить ей выйти. Марлен посматривала на них обоих, сонная, с плюшевым кактуаром в обнимку. Бедняжка: она же так не любила оставаться без взрослых! — Я скоро вернусь, ложитесь спать. — Ты так и пойдёшь? — сказала Марлен, указывая на те самые шорты. — А мне ты в ночнушке не разрешаешь ходить. — Да, именно так и пойду! Давайте, марш оба в постель. Чтобы когда я вернулась, сопели в четыре дырочки! Она втолкнула их обратно в спальню и спустилась по лестнице в бар. Понадобится ли сегодня зонт? Погода в Эдже стала чрезвычайно переменчива. С другой стороны, фонарик, телефон, зелье, материя и зонт — это слишком, особенно для той маленькой сумочки, куда всё это было засунуто. Титан с ним, не сахарные! Тифа уже собиралась выйти через задний вход, но на всякий случай решила проверить гараж. Фенрира там не оказалось. Клауд, конечно, и не обещал приехать, но раньше он вообще сваливался, как снег на голову, и, ничего никому не говоря, просто поднимался к себе наверх спать, а потом точно так же быстро уезжал. Стоило намекнуть, что это некрасиво и неправильно — как он съехал в церковь. Теперь он, по крайней мере, утруждал себя со всеми поздороваться и иногда присоединялся к общему столу. Но каждый раз, проходя мимо Тифы, он бросал на неё такой затравленный взгляд... Тифа замялась около выхода. Можно было бы взять автомобиль, но тогда она привлечёт внимание патруля. Ох! Что же она делала? Срывалась посреди ночи, оставляла Марлен и Дензела одних, и ради чего? Подумаешь, какой-то?.. Она с шумом опустила гаражную дверь, закрыла ключом и побежала по улице. Никаких «подумаешь»! Мальчик и так в жизни знал только лаборатории да турков. Видали они эти лаборатории!.. Искусственно выращенный, половину жизни Язу уже потерял. Всё потому, что для кого-то он не был человеком. Впрочем, для Шин-ра и люди — просто скот. Недаром они возвели в центре Эджа такие унылые бараки из обломков. Но в таких даже скот держать стыдно. Местные, как могли, бойкотировали каждое мероприятие Шин-ра. Отчасти — зря, но никто не хотел принимать из их рук даже еду и лекарства. Один вид этого вписанного в квадрат красного ромба вызывал ярость. После того, как бывшие Мидгаровцы отбили стройки, они начали делать всё своими силами. Получилось то, что получилось, и напоминало оно трущобы с узкими грязными улочками и дневной духотой внутри железных коробок, которые называли домами. Хорошо, что теперь Рив и его ребята возводили нормальные здания. Может быть, гниль в центре со временем снесут и построят там такие же красивые многоэтажки, какие когда-то были на верхней плите. Всё-таки Рив в первую очередь строитель и архитектор-проектировщик, а уже потом чиновник и мастер робототехники. Но Шин-ра, разумеется, так и не оставила Эдж. Она, как плесень, мгновенно вырастала, стоит только дать ей хоть крошечное пространство. Бар «Полуночное животное» был их собственностью. Это одиозное строение, ощетиненное ветряками, стояло почти на окраине, и если днём все шли в «У Джонни» или «Седьмое небо», то ночью местные жители и приезжие начинали стягиваться к переливавшемуся неоном заведению, как насекомые к горящей в ночи лампе. Все порядочные люди, как один, повторяли, что место это — паршивое и портит репутацию города. Но, вот, бандиты и всякие сомнительные личности считали иначе. Этим подонкам нужны были алкоголь, наркотики и доступные женщины, а кто им это всё продавал — не имело значения. Кричащая безвкусная пестрота, громкая бухающая музыка, пьяные драки и ужасные слухи лишь сильней их привлекали. И никто ничего не мог с этим поделать. Группа активистов, пытавшаяся поджечь «Полуночное животное», бесследно исчезла, и ходили слухи, что это была работа даже не турков, а кого-то из местных. Сколько бы ни пыталось ВРО взять город под контроль, отъевшиеся на бедах жителей бандиты правили балом. Они подкупали солдат, они угрожали местным и делали всё, что им хотелось. Возможно, именно Шин-ра специально их прикармливала, ведь они всё никак не могли свыкнуться с той мыслью, что больше не короли мира. Тифа очень бы хотела задать Риву пару неудобных вопросов, но каждый раз что-то да мешало их разговору. Впрочем, в своём умении юлить он не уступал Рено. Из всех возможных закоулков Эджа окрестности «Полуночного животного» были, возможно, худшим местом для встречи с Язу. У бара были глаза и уши в стенах, многие жители ближайших домов тоже работали на корпорацию или её поддерживали. Но этот моргавший всеми цветами радуги семафор было видно с любой крыши, а слышно — за версту. Куда ещё направить перепуганного мальчишку? Он же совсем ещё ребёнок, о, боги! Они все трое были детьми. Вспомнить хоть то, как разговаривал Лоз в церкви... Тифа остановилась возле указателя, чтобы немного отдышаться. В «Полуночном животном» сегодня было очень людно. Оно и неудивительно: пятница всё-таки. Автомобили плотно забили парковку и все окрестные подворотни. Пошатывавшиеся люди входили и выходили через парадный вход с бутылками и сигаретами. Оставалось надеяться, что они все слишком пьяны, чтобы обратить на Язу внимание. Тифа обошла здание по кругу и зашла в слабо освещённый двор за ним. Лишь приглушённые огни из окон отеля над баром бросали оранжевые пятна на асфальт и груды ящиков, да тускло горел единственный фонарь, вокруг которого вились комары. Слышались недвусмысленные стоны откуда-то с третьего этажа. Вот в такие моменты и видно истинное лицо Шин-ра, потакавших пьяным оргиям бандитов с проститутками. Показать бы это тем самым обывателям, что ворчали о «славных временах» правления Шин-ра. Раньше-то они говорили совсем другое! Скрипнула дверь. Кто-то из официантов вынес два огромных мешка и волоком дотащил до ближайших мусорных баков. — Слушай, парень, я тебе уже сказал: уходи, пожалуйста. Понимаю, «Звёздные шрамы» — это больно, но вы достали растаскивать мусор по всему двору! — сказал официант, разминая спину. Он вставил в зубы сигарету и закурил. Тифа пыталась рассмотреть, с кем он говорил, но было слишком темно. — Ты меня слышишь? Эй! — Он попинал коробки, а потом опустился и потряс того, кто на них лежал. — Ну, блин... Откинулся что ли? Твою ж за ногу!.. Он довольно быстро покурил, затушил сигарету об мусорный бак и поспешил обратно, ёжась в своей тонкой рубашке. — Ник! — крикнул он, открывая двери подсобного помещения. — Ник, там ещё один!.. Двери захлопнулись за ним, оборвав фразу. Тифа высунулась из-за угла здания и трусцой подбежала к тем самым коробкам. На них, весь в рваном тряпье, лежал худой высокий мужчина, свернувшийся в позе эмбриона. Кажется, он совсем не шевелился, даже не дышал. — Язу? — Внутри всё сжалось. Тифа хотела потрогать пульс, но поняла, что пальцы мальчишки уже окоченели. Она не успела! Бедный, как же он?.. Ведь какие-то десять минут назад он был жив и говорил по телефону! Она дотянулась, сняла вязаную шапку, и из-под неё выпал ворох длинных спутанных волос. Того самого серебристого оттенка. Тифа стояла рядом с телом, прикрыв губы ладонью и ощущая мелкую дрожь, пробегавшую по всему телу. Но она не заплакала. После смерти отца она уже никогда не оплакивала чью-либо смерть. Язу лежал на этих коробках, в темноте, измученный и потерянный и ждал её прихода, а она так и не появилась, хотя обещала. Он надеялся на неё. Двери распахнулись, и официант вышел со вторым человеком, наверное, тем самым Ником. Завидев Тифу, они оба замялись и обменялись удивлёнными взглядами. — Мисс Локхарт? Эй, да вы же мисс Локхарт, из «Седьмого неба»! Что вы тут делаете? — сказал официант. Его вертлявость и улыбка напоминали того, кому стоило при встрече свернуть шею. Шин-ра, похоже, притягивала таких скользких типов, как он. — Ничего, просто исчезните оба. — Вы знали этого парня? — Соболезную, мисс. — Ник толкнул приятеля локтем. — Он, кажется, отправился к Планете. Пожалуйста, заберите его с собой. У нас и так с «мечеными» куча проблем, они воруют вещи, еду и выпивку. А ещё пристают к девушкам. — Вызвать наряд? — Первый официант почесал затылок. — Ничего не надо, просто убирайтесь. — Извините, у нас работа... — Убирайтесь отсюда, идиоты, пока я не переломала вам все кости! — гаркнула она, и оба быстро нырнули в подсобку, оставив её наедине с трупом Язу. Глупый, бестолковый ребёнок. Сколько он прожил, интересно? И такая нелепая смерть... Ну, хотя бы похоронят его как положено. И хотя бы он воссоединился с братом. Надо было ещё тогда прогнать Рено, надо было уговорить Язу остаться в «Седьмом небе», а она!.. Но что теперь уже поделать? Ещё одна смерть — её вина. Тифа глубоко вздохнула и потянула его за ноги, но её отвлёк звук шуршащей рабицы позади. Может, собаки? Дикие твари по ночам любили забредать на окраины и рыться в помойках. Она включила фонарик и посветила в тот угол. Бледный человек закрылся руками и поспешно скрылся из освещённой области. Тифа покосилась на труп ещё раз. — Тебе здесь нечем поживиться! Убирайся! — Тифа? — знакомый голос. Незнакомец зашуршал одеждой и медленно вышел на свет. Он был весь в грязи, рваная одежда свисала лохмотьями с худого и бледного тела. Выбившиеся из-под шапки грязные волосы свисали сосульками, и двигался он, похоже, наощупь. Он еле стоял на ногах, но всё же выглядел вполне живым. Никогда Тифа не была так рада собственной ошибке. Она сунула фонарик в карман и подбежала к бедному мальчишке. — Язу, это ты? Поговори со мной. — Лоза нет, — пробормотал он, и его ноги подкосились. Тифа чудом успела подхватить его тщедушное тельце и вынесла его на свет. В который раз казалось, что весит оно гораздо меньше, чем должно при таком-то росте. Правая половина лица Язу превратилась в сплошную корку из запёкшейся крови и налипшей пыли. Он пытался залепить рану лейкопластырями, но это не особенно помогло. Все локти, руки и колени были ободраны или темнели от синяков. Как будто он только что сразился с ОРУЖИЕМ один на один. Наверное, придётся вызывать врача, но как кому-то объяснять железки в теле и всё остальное? Радио и телевидение постоянно повторяли о розыске того самого маньяка, устроившего резню в баре. Подумается потом. Тифа взяла Язу на руки и снова покосилась в сторону коробок. Точно. Можно вызвать сюда наряд, чтобы солдаты были заняты им, а не патрулированием улиц.***
Вокруг — привычная темнота. Шумы ванной, неприятный холод кафельной плитки. Сладкий химический запах. Нет, не мако: мыло и порошки. Как это всё было знакомо... Тело решило, что больше не станет подчиняться своему хозяину. Конечности не шевелились, глаза не открывались. Всё, что оставалось — наблюдать с самого дна сознания, находясь на границе между сном и реальностью. На самом деле там было жутковато и не совсем понятно, как выбираться наружу и получится ли. Это решили за него внутренности, решив устроить бунт в очередной раз. Их активные действия заставили разум подобраться ближе к поверхности, и никакие просьбы не могли их угомонить. Кашель разорвал больную грудную клетку, отчего-то переполнившийся желудок выжал содержимое наружу: пену и густые тёмные сгустки. Язу попытался поймать это всё руками, чтобы оно не оказалось на полу, но склизкая, липкая жижа просочилась сквозь медлительные пальцы и стекла на пол длинными полупрозрачными тяжами. Сбоку кто-то очень тяжело вздохнул. Он поднял Язу с пола и перенёс в ванну. Такие тёплые, нежные руки. Пахли выпечкой, молоком, мылом. Язу в каком-то сумбурном порыве потёрся о них. — Ш! Тебе очень больно? Ну, ничего, ты молодец. За всю жизнь никто такого Язу не говорил, кроме Летуна и Старфилд. Такая бессмысленная похвала, но она придавала бодрости. Потому что он не слабак, кусок мусора или социопат, он самый настоящий молодец. А что вкладывать в это понятие — каждый решал сам. По полу зашуршала тряпка. Кому-то приходилось убирать за Язу эту мерзость, пока он неподвижно лежал в ванне и пытался подняться на поверхность сознания. Он смог приоткрыть один глаз, но видел очень мутно и расплывчато. Защёлкали ножницы, и сырая одежда сползла на дно ванной, как слезшая кожа. Ботинки сняли с ног и отправили в полиэтиленовый пакет. Следом — сырые тяжёлые клочки одежды. Только сперва высыпали содержимое карманов в раковину. — Потерпи немного. Грязные потоки стекали с кожи и устремлялись к смыву. Вокруг дырочек кружила трава, песок и окрашенная кровью вода. — Поговори со мной. А о чём? Все мысли сбились в кучу и отказывались шевелиться. В мозгу они лежали липкой, однородной массой. Даже не хотелось её тревожить. Язу издал невнятный стон, решив, что этого будет достаточно. Вновь руки. Эти мягкие тёплые руки потянулись к лицу, начали тереть щёки губкой, аккуратно обходя разбитую губу. Они принялись размачивать и снимать лейкопластыри один за другим. Вдруг, резкая, острая боль грубо вырвала сознание из той плотной толщи наружу. Ясность пронзила мозг, словно иглами и пробежалась по позвоночнику. Так больно было только тогда, когда Рено прижигал руку. Даже когда он влепил лицом в колонну — такого не было. Язу инстинктивно схватил одну из этих мягких тёплых рук и сжал запястье. — Пожалуйста, перестань. Тёплая капля сбежала по лицу. Она докатилась до уголка губ и попала в рот. Солёная, отдающая металлом. — Язу, отпусти мою руку. Я пытаюсь помочь тебе. Помочь. Да, помочь. Это была Тифа, и он сам попросил её, потому что все остальные отказали. Теперь картина восстанавливалась. Пегги уже принадлежала другому, она не могла быть с ним. Рено — лжец. Кадаж умер. Мать — не-Мать. А Лоза рядом нет. Эти мысли начали ворошиться в мозгу, как насекомые. «Второй раз будет легче», — слова Юкио тоже начали циркулировать в голове. Его дикое, освещённое языками пламени лицо возникало в памяти вновь и вновь. «Мы с Клаудом тебе поможем». — И перед глазами тот, кого Кадаж называл Старшим братом. Он держал распадавшееся на искры и дым тело под дождём и, кажется, улыбался? Улыбался ли он тогда? «Есть предположение, что это моё второе имя», — усмешка Рено пронеслась следом. Грязный лжец! — Язу, пожалуйста! Он опомнился и расслабил пальцы. Рука тут же безвольно плюхнулась на дно ванны. Тифа положила пахучую, сложенную вчетверо марлю на бровь и продолжила поливать из лейки. Так приятно и так тепло. Губка касалась коленей с коростами и ободранных локтей, расцарапанных ладоней. Язу вздрагивал, а Тифа его успокаивала. Он опять был молодец. Она касалась его волос столь аккуратно, что ни разу их не дёрнула, так даже у Лоза не получалось. Мылила шампунем с запахом банана. С них стекала грязная пена неопределённого цвета. Почему-то Язу не мог воспринимать Тифу так же, как Пегги. В этом было что-то неправильное. Она была такой, какой должна была бы быть Мать, но которой Мать никогда не будет. И всё же она кому-то принадлежала? Обладал ли ей этот убийца Клауд? Любила ли она его? К горлу снова подступила тошнота, но её удалось подавить. Тифа выключила душ и опустилась перед ванной на колени. Она выглядела очень усталой и встревоженной. — Послушай, — сказала она, гремя склянками где-то внизу, вне поля зрения, — твою бровь придётся зашить. Это будет больно, просто предупреждаю. Когда будешь готов, скажи уже что-нибудь. Так ли больно, как кристаллы пустоты в душе? Как то, что Пегги принадлежала другому? Или как ожоги сигаретой? Однозначно не так, как то, что Лоза нигде нет. Язу вновь попробовал отыскать слова, но они продолжали быть частью густой массы внутри головы. Тревожить её пока не стоило. Так что он просто издал нечто среднее между мыком и ворчанием и снова потёрся об руку Тифы. Она усмехнулась, хотя в этом было больше сострадания, чем настоящего веселья. — Ладно, лежи смирно и не дёргайся, иначе я выколю тебе глаз. В её пальцах сверкнула загнутая игла с продетой в ушко ниткой. Тифа склонилась над лицом Язу и проколола кожу. Он зашипел, но, как и сказали, старался почти не шевелиться. Это было скорей неприятно, чем в самом деле больно. — Вот так, всё будет хорошо. Не будет. Ничего уже не будет хорошо. Эта мысль дёрнула нить к большому кому мыслей. Он тут же зашевелился, стал раздуваться. Смутные отдельные эмоции, мысли и обрывки фраз тут же заметались, словно потревоженные рыбки. «Эй, вы, там!» — Вспомнилось, как Лоз постукивал по стеклу аквариума в лабораториях. Этот уют и стерильный покой, эта навсегда потерянная тишина. Эти привычные ежедневные вещи, которые никогда не вернуть — никогда уже не будет ВСЁ ХОРОШО. Даже если Язу подхватят и перенесут обратно, в их с братьями комнату, придётся выскрести его память до самого дна и выкинуть. Но даже там, забывшийся, он будет ощущать неполноценность. Потому что две трети их целого отсутствовали. Не потому ли Язу так легко «порвали», как бумажку? Нет, никогда уже не будет хорошо. И даже если в этой ванной комнате сейчас уютно и комфортно, придётся покинуть её стены. Придётся вернуться во внешний мир, кишащий незнакомыми людьми с их воплями, запахами, вопросами. В непонятную среду со смутными законами, где людей в сотни и тысячи раз больше, чем когда-либо было духов. Будет ли там режим и обед из макарон с котлетой? Будет ли там каждый день что-то одинаковое? Нет, там будет постоянный, непредсказуемый хаос. Там будут земли без стен. Там будет Шин-ра, и она начнёт охотиться на Язу. Там будет ВРО, и оно тоже будет пытаться его поймать. А что они с ним сделают? Закроют в колбу сразу или сначала будут долго пытать? Нет обратного пути в уютную комнату, где можно ежедневно просто наслаждаться чтением книжек, потом пойти на скорей забавные тренировки с отстрелом уточек и рукопашным боем, где никто никогда никого не бил всерьёз, а вечером пойти спать — и всё понятно и известно. Всё не будет хорошо. Братья? Где же братья? Лоза нет рядом, и всё не будет хорошо. Кадаж умер, и всё никогда совсем не будет хорошо. А остальные вообще были живы? И где они тогда? «Второй раз будет легче» — и после этих слов не будет хорошо. С этим слабым изувеченным телом всё никак не могло быть хорошо. Что могло оно? Ничего. Был лишь один одинокий Язу и бесконечный водоворот событий, который совершенно не интересовало, хотят ли в него попадать другие. Он втаскивал, закручивал, он бил о преграды. Он сминал всё на своём пути. Тогда, в лабораториях, никто не сгнивал заживо. А в наружном мире могло быть ЧТО УГОДНО кроме «ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО». Оно не могло быть хорошо уже тогда, когда они вышли из лабораторий. Нет, с того самого злополучного дня, как Кадаж начал лунатить и бредить не-Матерью. Всё было абсолютно НЕ ХОРОШО на протяжении уже очень долгого времени, и Язу не сделал НИЧЕГО, чтобы это исправить. Мозг начал разбухать, мысли продолжали виться внутри, подхватывая за собой всё новые и новые осколки. Тонкая струна контроля стягивала их, но скоро она лопнет и тогда... И неизвестно что тогда. «Лоз тоже умер, ты знаешь об этом». — Опять это язвительное и гадкое всадило своё жало в и без того разбитое тело. Умер, так? А если нет, то где же он? А вдруг турки его отыщут? А вдруг Хил ему промоет мозги? Вдруг этот Плакса-вакса уже лежит на дне котлована и гниёт замертво? ВСЁ НИКАК НИКОГДА НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ УЖЕ НЕ МОГЛО БЫТЬ ХОРОШО. ВСЁ ХОРОШЕЕ РАЗРУШИЛОСЬ, КАК КАРТОЧНЫЙ ДОМИК. ОНО УПАЛО И РАЗБИЛОСЬ, ОНО СГОРЕЛО ДАЖЕ НЕ ОСТАВЛЯЯ ДЫМА И ИСКР. ВСЁ ХОРОШЕЕ ИСЧЕЗЛО ДАЛЕКО В ПРОШЛОМ, И ЕГО НЕВОЗМОЖНО БУДЕТ ВЕРНУТЬ. ЭТОГО МИРА БОЛЬШЕ НЕТ. НЕТ И НЕ БУДЕТ. ВСЁ СГНИЛО ЗАЖИВО И ЗАМЕРТВО. ВСЁ НЕ БЫЛО ХОРОШО. НЕ БЫЛО И НИКОГДА НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ НЕ БУДЕТ. БУДЕТ ТОЛЬКО ОТВРАТИТЕЛЬНО, БОЛЬНО, ОДИНОКО И ПУСТО. БУДЕТ ТОЛЬКО ХУЖЕ ДЛЯ ТАКОГО НИКЧЁМНОГО КУСКА МУСОРА, КАК ОН. Мысли так раздулись, что давили на виски. Череп сдавал, он практически хрустел под их напором. Язу хотелось плакать и кричать, чтобы стены дрожали. Ему хотелось смеяться, пока не лопнет кожа на лице. Ему хотелось выцарапать себе глаза, разбить зеркало и напихать осколков в глазницы. Ему хотелось биться головой до крови, кататься по полу, царапать плитку, но этого всё равно стало бы недостаточно. Ему хотелось разодрать живот и вытащить оттуда внутренности. Разломить свою грудь, вывернуться наизнанку, оторвать себе голову и вскрыть череп, выпустить наружу весь тот рой, наполнивший всё его существо, и остаться лежать мёртвым остовом. Мёртвым и спокойным. — Не будет! — вот, первая фраза пронеслась мимо всех преград и вырвалась изо рта. — Не будет хорошо! Ничего не будет! Язу схватился за горло, но вопли вылетали из него. Оставалось лишь испуганно наблюдать за тем, как лопалась нить контроля, и эмоции вылетали наружу. Он полыхал внутри. Сердце в экстазе разгоняло кровь, оно требовало ещё больше, ещё громче. — Не будет! — голос становился похожим на визг. — Не будет! Не будет! Он пытался закрыть ладонями губы, он пытался вырвать волосы, чтобы вернуть себе контроль и заставить себя молчать. Он пытался сдавить виски и не дать голове лопнуть. — Не будет! Не будет! Вдруг, сильные руки сжали его плечи и тряхнули несколько раз так сильно, что внутренности переболтало. — Язу, прекрати кричать! Ты разбудишь детей! — голос Тифы стал строгим, и что-то внутри так её испугалось, что слова прекратили выплёвываться. Но новый поток эмоций стремительно поднялся по спинному мозгу, и когда он достиг головы, то череп лопнул и выпустил наружу распиравшую его массу. Глаза наполнили крупные солёные слёзы, щипавшие исцарапанные щеки. Тифа вздохнула, наклоняя лицо Язу вниз, утыкая его в свою мягкую грудь. Она обняла его, окружила со всех сторон, и стало так тепло, так безопасно. Последние стены контроля рухнули. Поток эмоций хлынул вместе со слезами наружу, и Язу зашёлся в постыдных тяжёлых рыданиях. В какой-то момент он полностью потерял связь с реальностью. Просто хотел, чтобы Тифа не выпускала его из своих объятий. Никогда.