Фотоальбом

Когда Джон, пропахший лекарствами и обклеенный бактерицидными пластырями, возвращается домой, Шерлок ждёт его в гостиной. — Привет, — говорит Джон, стоя в дверях. Шерлок молча поднимает взгляд на Джона, и в этом взгляде столько безответной детской обиды и пронзительной взрослой тоски, что Джону становится зябко. — Хорошо, что с тобой всё в порядке, — неловко произносит Джон. Кажется, он разучился разговаривать с Шерлоком. Он чувствует себя немым, стоя в дверях и глядя на осунувшееся лицо Шерлока. Джон знает, что не кто иной, как он сам, — причина и объект этой обиды, этой тоски. Он ненавидит себя за это. — Присядь, — предлагает Шерлок негромко. Джон поспешно выполняет просьбу — это меньшее, что он может сделать; если вдуматься, что ещё вообще он может сделать. — Ты ни у кого не просил помощи, — говорит Шерлок. — Я ошибся — я посчитал, что она тебе в самом деле не нужна. — Какой помощи я мог попросить? — спрашивает Джон. — У кого и как? — Я не знаю, — признаётся Шерлок и подтягивает колени к груди, весь голенастый и угловатый, как мальчишка. — Я не хотел, — говорит Джон после паузы. — Я правда не думал, что... — Не надо, — перебивает Шерлок, и Джон замолкает. — Не надо, Джон. Они молчат несколько минут. — Что ты собираешься делать? — спрашивает Шерлок. Джон пожимает плечами и сутулится в кресле. За окном темно; свет фонарей пробивается сквозь стекла. Тени ложатся на лицо Шерлока, резкие, непроглядные. — Я поймаю его и отправлю в тюрьму, — говорит Шерлок. — Что ты сделаешь тогда? — Я бы сказал тебе «спасибо», — Джон не уверен, что на самом деле поступил бы именно так, но у него нет других вариантов. Мысленный вакуум, беспомощность, немота. — Но сначала его нужно поймать. — Он человек, как и все остальные, — указывает Шерлок. — Разумеется, его можно поймать. — На этом его нельзя поймать, — качает головой Джон. — Наоборот, он ловит на это остальных. Шерлок внезапно вскакивает с дивана, ступает на столик и спрыгивает на ковер. Джон подавляет инстинктивное желание податься назад. — Этим он тебя поймал? — яростно спрашивает Шерлок, и его глаза горят гневом, и негодованием, и глубокой болью. В его взгляде нет ни тени того азарта, которым так восхищался Джон. — Этим? — Шерлок останавливается прямо перед Джоном, в полушаге. Джон различает темный вьющийся волосок, зацепившийся за пуговицу рубашки. — Тем, что он человек? Ты увидел в нём доброту, трудное детство, черт знает, что ещё, и проникся? Ты помнишь, насколько хладнокровно он убивает? Помнишь, насколько он беспринципен и жесток, помнишь, что он психопат, преступник, что он обмотал тебя взрывчаткой, что он играл со мной, убивая людей? Ты обвинял меня в том, что мне всё равно, живы они или нет, ты был разочарован во мне. Но когда дело доходит до него, ты почему-то закрываешь на всё глаза. Почему, Джон? Я не вижу логического объяснения. — Я вовсе не закрываю глаза, — протестует Джон. — Я... всё понимаю, вижу и осознаю. Джон поднимает на Шерлока усталый больной взгляд и добавляет: — Но это не имеет никакого значения. Джон больше не ждёт от Шерлока помощи; и не ждёт понимания, потому что сам не может ни понять, ни принять то, что с ним происходит. — Майкрофт предлагает тебе отправиться в правительственную лечебницу, — говорит Шерлок. — Поправить нервы. Пройти курс у психоаналитика. У Джона вырывается смешок. — Нет. Нет, спасибо. Так ему и передай. Или, если у него стоят тут камеры или жучки, пусть ему передадут те, кто слушает этот разговор. — В моём доме нет камер Майкрофта, — медленно говорит Шерлок. — И не будет. Он знает, какие границы не должен переступать. Почему ты решил, что они здесь есть? Джон пожимает плечами. Шерлок отворачивается и отходит к окну. Он стоит, обхватив себя руками за плечи, склонив голову, свет фонарей обрисовывает его силуэт, высвечивает острую скулу и мочку уха. Джон долго смотрит на него, прежде чем встать и взять с каминной полки фотоаппарат. Щелчок фотоаппарата заставляет Шерлока ниже склонить голову. — На столике твой фотоальбом, — говорит он, не оглядываясь. — Не забудь забрать. Джон не спрашивает, каким образом фотоальбом, оставленный под подушкой в спальне, оказался на столике в гостиной. * * * Остаток вечера Джон посвящает проявке фотографий — это занятие требует сосредоточенности и аккуратности и помогает отвлечься. Немного. Он вынимает из пластиковой ванночки последнюю фотографию и осторожно прицепляет её к веревке, сохнуть. В ванной воняет химикатами, но Джону нравится этот запах, и Шерлок ни разу за несколько недель не возразил — считая, впрочем, себя таким образом вправе захламлять кухню ещё более дурнопахнущими экспериментами. Джон отдал бы сейчас правую руку, чтобы Шерлок вновь проявил интерес к своим экспериментам, чтобы взял ещё хоть одно дело у Лестрейда. Я должен с этим покончить, думает Джон, присев на край ванной. Если долго растягивать пружину, рано или поздно она вырвется из рук. Проще бросить её в плавильный горн прежде, чем она причинит кому-нибудь боль. Вот только, думает Джон, не опоздал ли я. Не стоило ли пресечь это в самом начале, когда я ещё не имел понятия о том, с чем столкнусь в ближайшие дни. Впрочем, кто сказал, что я имею такое понятие сейчас?.. Джон сидит в темноте и мысленно перебирает варианты своих действий. Убить Мориарти, в его же собственных лучших традициях. Убить себя, как распоследняя тряпка. Помочь завлечь Мориарти в ловушку и отправить в тюрьму, поспособствовав тем самым торжеству правосудия. Оставить всё тянуться, как есть, проявив малодушие и не приличествующие мужчине страусиные повадки. Второй и четвертый варианты Джон отметает. Первый вариант представляется ему трудновыполнимым — настолько Мориарти всегда настороже, всегда чуток и быстр. Оставшись, по завершении раздумий, наедине с третьим вариантом, Джон бросает вороватый взгляд на дверь ванной, откручивает кран и под звук бьющейся об эмалированное дно воды набирает номер телефона Майкрофта. * * * Майкрофт оказывается настолько прав, что Джону становится немного противно. Достаточно раз прогуляться в парке с хорошенькой белокурой Мэри из штата МИ-6, встретить её после фиктивной работы в библиотеке и поцеловать в щеку, проводив до дома, чтобы спровоцировать Мориарти. Он всего лишь человек, думает Джон, когда на экране нового телефона высвечивается: «Номер не определен». Эта мысль заставляет сердце Джона болезненно сжаться. — Алло, — Джон подносит трубку к уху. — Добрый вечер, Джонни, — голос Мориарти звучит бодро и весело. — Сегодня, если позволишь, я поиграю не в психоаналитика, а в немного другого доктора. Он понижает голос и заговорщически спрашивает — так тихо, что Джону приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова: — Коллега Уотсон, между нами... обещаю, врачебная тайна, никому ни слова... у вас на неё стоит? Или эта подсадная утка вам даже не нравится? — Утка? — изумляется Джон. — Я знал, что ты извращенец, но чтобы настолько... Джон звучит фальшиво и говорит фальшивые слова, он знает это сам. Инструкции, данные Майкрофтом, ясны и недвусмысленны — поддерживать разговор, добиться встречи. — Не строй из себя большего идиота, чем ты есть, Джонни, — отзывается Мориарти, переходя на прежний тон. — Ты знаешь, и я знаю, и оба мы знаем, что она — человек Большого Брата. Какой грубый план, какая топорность. Чтобы вызвать меня на контакт, можно было постараться и получше, дорогуша. — Но ведь ты пошёл на контакт, — замечает Джон, решив не отпираться больше. За этими словами Джона следует пауза. — У меня возник к тебе вопрос, который я задал в самом начале разговора, — говорит Мориарти почти серьезно. — Потому я и вышел на контакт, дорогуша. — Неужели ответ на этот глупый вопрос принесет тебе больше удовлетворения, чем наблюдение за тем, как я день за днём хожу с ней на свидания со сворой агентов Майкрофта на хвосте? — спрашивает Джон. Игра Майкрофта провалена, проиграна подчистую. Джон продолжает свою собственную. — Ваши свидания скучны, как труды Гегеля, — Мориарти смеётся. — Можно пользоваться ими, как снотворным, но получить какое-либо удовлетворение — о нет. — Да, — говорит Джон, прилагая все свои невеликие актерские способности, чтобы звучать естественно. — Что — да? — уточняет Мориарти вкрадчиво. — Да, у меня на неё стоит, — отчетливо повторяет Джон. Мориарти разражается мелким рассыпчатым хихиканьем, как девчонка-старшеклассница; Джон слушает этот беззаботный, горловой и вибрирующий звук, крепко прижав к уху теплую трубку, и не сразу понимает, что звук доносится одновременно из двух источников — из телефона и со спины. Он оборачивается, опуская руку, уже зная, кого увидит. Мориарти стоит, прислонившись к стене плечом; в вечернем полумраке его белая футболка чуть светится. — Ты так и не научился врать мне, Джонни, — говорит он сочувствующе. — Милая мисс Морстен интересует тебя не более, чем моя покойная бабушка. Пока Джон пытается изыскать достойный ответ, Мориарти приподнимает брови: — А вот на меня у тебя стоит, Джонни. На мой голос, на мой смех, на моё лицо и тело. Можешь не одергивать свитер, я уже всё заметил. Мориарти отталкивается от стены и медленно подходит к Джону; его ноздри слегка раздуваются, его походка плавна и скользяща, в его улыбке нет ни намека на веселье. Джон чувствует себя бандерлогом перед немигающим взором вышедшего на охоту Каа. Вся его решимость и готовность испаряется, шипя, как вода на песках афганских пустынь. Вечер выдался холодным, и руки Мориарти уже покрыты гусиной кожей, от запястий до рукавов тонкой футболки. Джон проводит кончиками пальцев по вставшим дыбом тонким волоскам. Мориарти выдыхает сквозь стиснутые зубы и кладёт ладонь между ног Джона. Прикосновение похоже на удар электрическим током; Джон вздрагивает всем телом, чувствуя, как вожделение пронзает низ живота, проносится по позвоночнику, оставляя на спине мурашки, и добирается до рта — язык, нёбо, губы мгновенно пересыхают. Мориарти ведет пальцами снизу вверх, через ткань, касаясь легко, словно птичьим пером. — Ты всё ещё готов что-то отрицать? — шепчет Мориарти. Его безумные глаза слишком близко. Его нежные пальцы слишком близко. Его заострившиеся под тканью соски слишком близко. Джон рывком дергает его на себя. Пуля, выпущенная одним из агентов Майкрофта, наконец-то добравшимся до порученного объекта, пролетает мимо плеча Джона. Мориарти не удерживает равновесия; они падают и катятся по земле. Джон оказывается сверху и пригвождает запястья Мориарти к асфальту. Мориарти не сопротивляется — лишь выгибается, прижимаясь бедрами к бедрам Джона. Соприкосновение через несколько слоёв одежды подобно наркотическому приходу; подобно резкому свету после долгих часов темноты; подобно боли, переступившей грань мучения и превратившейся в наслаждение. Джон сдавленно стонет, его руки дрожат, не в силах держать сотрясаемое спазмами оргазма тело, и Мориарти под ним выдыхает особенно резко и громко, и распахивает глаза очень широко, и приоткрывает губы в беззвучном крике. — Встать! Агент Майкрофта, неприметный лысеющий человечек, целится в них из пистолета, не будучи, похоже, вполне уверен, правильно ли поступает. Джон откатывается в сторону, выпуская Мориарти; последний садится и неторопливо поправляет задравшуюся футболку. — Джеймс Мориарти, вы арестованы по подозрению в убийствах, организации терактов, похищении людей, грабеже... — монотонно перечисляет агент, не спуская с Мориарти пистолета. — Вы имеете право хранить молчание... Мориарти, закончивший приглаживать растрепавшиеся волосы, не настроен узнать больше о своих правах. Во всяком случае, не в этот раз. Он подсекает агента под колени и мгновенно отшатывается — пуля выбивает из асфальта фонтанчик искр. Он наступает на руку упавшего агента всем своим весом, заставляя выпустить пистолет, и ударяет носком кроссовки в горло. Всё происходит не дольше, чем за два с половиной удара сердца Джона. Джон привстаёт и дотягивается до пистолета. Мориарти оборачивается только тогда, когда Джон уже целится. — Больше нас никто не потревожит, — говорит Мориарти, ничуть не удивленный. — Этот как-то ускользнул от моих людей, остальные обезврежены. Только ты и я, Джонни. Если ты не застрелишь меня, я опять уйду безнаказанным. — Ты говоришь так, будто хочешь быть застреленным, — хрипло отвечает Джон. — Я говорю так, потому что хочу знать — хочешь ли ты застрелить меня, — поясняет Мориарти снисходительно. — Не подозревал в тебе замашек взбалмошной египетской царицы, Джонни, — убивать всякого, с кем ты займёшься сексом. Джон судорожно сглатывает. — Мы не занимались сексом. — Помилуй, дорогуша, чем же мы с тобой занимаемся уже сколько недель подряд? — Мориарти кажется беспредельно изумленным, и только его глаза смеются, выдавая фарс и издевку. — Я согласен пойти на компромисс и назвать это прелюдией, но больше никаких уступок, мальчик мой. Джон продолжает держать Мориарти на прицеле. Мориарти облизывает губы. — Я бы хотел, чтобы ты отымел меня этим пистолетом, — шепчет он, и Джон роняет пистолет на мостовую, потому что это последнее, что он ожидал услышать. Пистолет стреляет от удара; пуля прошивает штанину джинсов Мориарти, не задев плоть. — Я бы хотел, чтобы ты кончил, глядя на меня, на то, как я корчусь от боли и удовольствия, вгоняя в меня ствол заряженного пистолета снова и снова, — шепчет Мориарти, его глаза лихорадочно блестят, его слова обволакивают душной липкой паутиной, Джон задыхается, но не может двинуться и разорвать тенета. — Я бы хотел встать перед тобой на колени и взять у тебя в рот, чтобы ты видел мои распухшие губы на своём члене, хочу узнать твой вкус, хочу ощутить твою ладонь на своём затылке. Он касается себя ладонью, накрывая уже подсыхающее влажное пятно, очень заметное на ткани джинсов. Джон смотрит, как Мориарти ласкает себя. — Я хочу познать тебя, Джонни, — шепчет Мориарти, прикрывая глаза, его ресницы дрожат, его губы пунцовые, как после косяка с марихуаной, его тело напряжено, растянуто между землей и темным небом, как единственная струна не то божественной, не то дьявольской скрипки. Джон трясущимися руками нащупывает пистолет. Где-то вдалеке раздаются выстрелы и крики. Мориарти открывает глаза и отступает на шаг, опуская руку. Эластичные светло-голубые джинсы не скрывают ничего. — У тебя есть последний шанс выстрелить, Джонни, — предупреждает он. — На таком расстоянии ты не промахнёшься, куда бы ни захотел попасть. Сердце, голова, живот? Или ты не хочешь меня убить, а хочешь отдать под суд за всё то, что перечислял наш незваный гость? — Мориарти небрежно пинает труп лысоватого агента. — Тогда нога или рука. Лучше, конечно, нога — надежнее, не даст сбежать. Если хочешь и отдать под суд, и отомстить, выбирай сустав. Коленный, локтевой. Очень больно, но не смертельно. Джон чувствует, как дрожит его палец на спусковом крючке. — Стреляй! — повелительный голос Мориарти настигает его, как удар хлыста. И он стреляет.