А что, если приласкать?

Нормально в лесу ловил только навороченный спутниковый телефон Польши: дело в том, что это был единственный подходящий критериям критичного поляка телефон – он был идеального розового оттенка, с титанической батарейкой, разряжавшейся от пары нажатий кнопок, но державшейся во время разговора не менее титаническое время. Впервые Эдуард благодарил богов за излишнюю польскую любовь к розовому. Инструменты были доставлены, но и повозиться пришлось усердно – взявшийся из ниоткуда Женский Лагерь успел обсудить четырнадцать случаев неподобающе бережного обращения с собственной персоной, и девять из них проплакаться. Сквозь тьму, грязь и одну неработающую фару Россия, воззвав к части себя, именующейся Челябинском, упорно ехал к дому. Лампочек в салоне машины не предвиделось, ибо Россия счел их бессмысленным аксессуаром, и тупо продал. В связи с данным фактором, какое-то время страны ехали без света в салоне – для Литвы с Польшей-то это была интимная обстановка, когда лишь легкие мазки ночной художницы Луны озаряли подступающий мрак, а вот Эстония с Латвией испуганно жались к России, который несмотря на ситуацию старался сохранить гордый вид. Но даже Брагинскому не удалось до последнего нести знамя защитника семьи, когда вампироподобное существо врезалось в лобовое стекло автомобиля. Летучая мышка не пострадала, а нервные клетки стран – да. После повторного за день приступа Польша психанул, и, посоветовавшись с Россией, было решено остановить машину и присобачить скотчем фонарик к крыше салона. Походный фонарик предоставил предусмотрительный Эстония, а вот откуда в глубине польской сумки взялся скотч, остаётся только догадываться. Теперь в салоне хотя бы появился свет, что уже было весьма неплохо, плевать даже на способ освещения. Латвия вскоре уснул, прислонившись к дверце автомобиля, а Эстония, в связи с открывшейся только что никтофобией, вопреки обычному чинопочитанию продолжал жаться к Федерации. Иван, впрочем, был не против. Вскоре у Польши неожиданно завязался диалог с Россией. Началось все с обвинений в алкоголизме, и как-то внезапно разговор перешел на обсуждение схожести и различий языков. Потом пошли сравнительные анализы культуры и традиций. Польша не без усилий перенес тушку Латвии на заднее сидение, а сам уселся напротив Брагинского, на переднем. Тот сперва был недоволен пропажей возлюбленного из поля зрения, но отнесся к порыву Польши снисходительно. Вскоре и у России проснулся интерес, и теперь уже абсолютно по-дружески, родственно как-то, славяне обсуждали прошедшие события, делились эмоциями... проще говоря – болтали. Литва в это время едва не пускал темную ауру, изнывая от ревности: «С каких пор Польша так сдружился с Россией?! ЭЙ, почему Россия до него дотронулся?!». Эстония же на белорусский манер шептал что-то неразборчивое для стран, что на самом деле являлось: «БежатьБежатьБежатьБежатьБежать». А Латвии плевать, он устал и спать хочет. Россия, Эстония и Латвия устало ввалились в дом. Сперва Польша попытался добраться к себе, но вскоре с мученическим выражением лица плюхнулся на асфальт. Литва испуганно подхватил его и растормошил. Разволновавшись, литовец решил донести неуклюжего сонного поляка до дома России, и уложить там. Утомительный день наконец завершился. Несмотря на все счастье, полученное странами в этот день – даже Эстония получил толику веселья! – возможность наконец завалиться спать осчастливила ещё больше. Россия ласково потрепал волосы Латвии, оставил на его губах вкус поцелуя и ушел к себе, оставив смущенного и растроганного до не хочу латыша тонуть в эмоциях. Казалось, вот сейчас он ляжет спать с мыслями о прошедшем дне, о всех событиях и о собственных чувствах, прежде всего, о России... Но не тут-то было. Усталость, перенапряжение и нервное возбуждение Польша не держал в себе, да и не умел. Накопившееся раздражение в большинстве случаев срывалось на Литве. В данный момент блондин на пустом месте закатил Торису скандал. Домашних размеров, но криков было не меньше. -- Мы весь день провели вместе, типа, ни на минуту друг от друга не отходили! Это было тотально чудесно, а теперь ты меня прогоняешь?! -- С чего ты взял?? Я ж... – но польский словесный поток было тяжело удержать. -- Я тотально не хочу расставаться! Я хочу спать на твоей кровати. Тебе, типа, дается шанс проспать эту ночь со мной, а ты отказываешься! Это, типа, нечестно и тотально по-хамски, Лит! – Польша был готов разрыдаться. Неясно, было ли ему в самом деле обидно, или сказывалось перенапряжение, но так или иначе Торис волновался, безуспешно пытался успокоить свое любимое розовое недоразумение. -- -- Я не выгоняю тебя, Польша. Я правда не хочу, чтобы ты ушел. Ложись, если хочешь... – Литва попытался улыбнуться и приглашающе указал на кровать. -- Ты предлагаешь мне лечь на это постельное белье, типа, жуткого, болотного цвета! Да это даже хуже, чем отказ! -- Но оно зелёное! -- Я отказываюсь ложиться на что-либо типа настолько не розовое! Теперь уже Польша отказывался сам, причем глотая слезы. Литва бросился утешать нервозного поляка, подступая и так, и сяк, и в итоге не нашел ничего умнее, кроме как заткнуть Феликса поцелуем. Поцелуй затянулся надолго, вскоре перерос из успокаивающе-нежного в более глубокий. Литва притянул Польшу к себе за талию, вызвав у блондина смущенный стон. Одной рукой Торис продолжал придерживать талию, другой держал тонкое запястье. С некоторых пор такой же влюбленный, и, соответственно, падкий на романтику Латвия невольно залюбовался. Реакция Эстонии вполне ожидаема. В итоге успокоившись, Польша без протестов лег на кровать Литвы. В тесноте, да не в обиде, как говорится. Их тела каким-то хитроумным способом переплелись, и все же спокойно уместились на одноместной кровати. Правда, Польша ещё долгое время не мог уснуть, сперва стараясь надолго запечатлеть в памяти этот момент проявления абсолютной литовской нежности, когда тот уже сквозь сон оглаживал талию Феликса. А потом Польша не мог заснуть, сладко содрогаясь от теплого дыхания в шею.