Алле-гоп!

                    Славка проснулся слишком рано. Уже не ночь, но ещё не утро. Серая граница нового дня. Он чувствовал себя странно — несмотря на видимую инфантильность, он всё–таки не страдал детской забывчивостью. Он прекрасно помнил, что стонал и пыхтел от удовольствия, когда Влас его «наказывал». Правда, он не помнил самого Власа. Славке почему–то казалось, что Северинов тоже стонал, что его дыхание было прерывистое, глаза шалые, руки нетерпеливые. Он даже был почти уверен, что «садюга» остался спать в его, Славкиной, кровати, хозяйски обнимая жертву. Но Власа рядом не было, даже запах его вытеснил ночной воздух из открытой форточки.       Славик медленно выполз из–под одеяла, поёжился от холода и закрыл форточку. Очень тихо, на цыпочках, голый парень вышел в коридор, но направился не в туалет: он прошёл в большую комнату с рыбами и даже не взглянул на аквариум, прокрался дальше по коридору мимо кабинета к открытой двери хозяйской спальни. Заглянул. Влас сладко спал поверх покрывала, на нерасправленной постели, в майке и в джинсах. Он лежал на боку, умилительно положив под щёку ладонь. Слава осмелился подойти ближе, благо в новой квартире не скрипели полы. Наклонился к Северинову, разглядывая сквозь утреннюю подслеповатую мглу лицо своего мучителя. Совсем не грозное, совсем не высокомерное. Сон уравнивает всех в сословности, образованности, статусности. Даже губы надуты, как у ребёнка, и чело светлое, без принципиальной морщины–залома. Голый гость осторожно приблизил нос к руке, что свободно лежала на бедре. Понюхал. Тот самый крем, что пропитал его собственную спину и задницу. Влас не только не разделся, но и не вымыл руки. А это странно: Славик был уверен, что у Северинова мания чистоты, мизофобия. А тут этот высокомерный садюга сохранил на своих руках его микробы. На прикроватной тумбе лежала кожаная ключница и визитница. Славик взял визитницу. Раскрыл, полистал, остановился на одной из карточек и даже вынул её. Агентство «БеSпроблем». Хмыкнул. Получилось громко. Из визитницы выпала пластиковая карта. Славик подобрал, рассмотрел, закусил губу. И вдруг быстро всё сложил обратно и на цыпочках выбежал из комнаты.       Он направился к запечатанной двери кабинета. Взглянул на глаз камеры. Не фурычит. Отключена. Вставил пластиковую карточку в щель электронного замка и зажмурился. Раздался мягкий глухой щелчок. И звук от Славика:       — Фух–х–х…       Он нежно подтолкнул дверь и оказался внутри «святая святых». Кинул взгляд по углам комнаты. И уже смелее прошёл внутрь, к столу. Открыл папку с документами. Опять хмыкнул. Обошёл стол, сел на кожаное кресло и выкатил один за другим ящики. Кивнул содержимому самого нижнего. Вытащил пакет и выудил оттуда какую–то брошюру. Потом всё, кроме книжечки, сложил обратно. Вылез из–за стола и прокрался к высокому шкафу, открывать дверцы не стал. Подошёл вплотную к стене и заглянул в расстояние между шкафом и стеной. Закусил губу. Потом присел и провёл руками по плинтусу, продвинулся вслед за узким коробом проводки в цвет плинтуса, упёрся лбом в стол. Вновь хмыкнул. И стремительно выбежал из комнаты, прихватив с собой маленькую книжицу. Тихонько закрыл дверь, дождался глухого щелчка. Вернулся в спальню к Власу. Вложил пластиковую карту–ключ в визитницу, как было. Ещё несколько секунд постоял над спящим телом. Не удержался: провёл пальцем по лбу. Лицо дрогнуло, и Славика сдуло в одно мгновение. Он вновь лежал у себя в постели и пытался заснуть. До чёртового подъёма, отягощённого обязательной пробежкой, оставалось чуть больше часа.       ***       Влас не изменял себе: ни в утренней пробежке, ни в богатом на клетчатку завтраке, ни в жёстком распорядке дня. Он никогда не терял ключей, никогда не забывал нигде телефон, никогда не оставлял без присмотра ценности. И с презрительностью смотрел на незадачливого Георга, который славился своей неорганизованностью. Дениса он уважал больше. Тот был профессионал, неболтун и, что важно, не боялся говорить Северинову правду в глаза. Единственное, что раздражало в Дэне — это та растерянность, что побеждала его в отношениях с женщинами. С Анжелой конкретно. Влас считал Анжелу тупой, хоть и не блондинкой, а значит, не достойной друга. Тем более недостойной, чтобы она им крутила и изменяла ему.       Влас же придерживался раз и навсегда установленных правил. И даже беспутный Славик не мог сломать эти правила. И несмотря на то, что Влас чувствовал, что этот провинциальный парень вызывает в нём какие–то новые ощущения, он боролся с собой. Он даже решил не провоцировать Славку на ошибки, чтобы не подсесть на работу девайсами. Чтобы не мучиться от тупиковых отношений, что рождались, когда он наглаживал стройное тело после порки, чтобы не давиться от невозможности тупо трахнуть расслабленного нижнего. Нет! Даже думать так не нужно! Все отношения нужно загнать в схему, в педантичные требования, в алгоритмичность общения.       И получалось. Да и Славка, по–видимому, опасался наказаний. На пробежку вскакивал по первому требованию, ложкой по тарелке не стучал, не матерился, на алкогольный бар не посягал, вещи не разбрасывал, а вечером уже не возгудал, когда Влас приказывал сесть на пол, на колени, сидеть рядом, уставившись в пол. Правда, уже в четверг Славик провинился. Очень серьёзно.       Было два часа дня, Влас вернулся с обеда, когда поступил сигнал от охраны дома. Охранник сообщал, что сработала сигнализация в его квартире. И не противопожарная, а сигнализация дверей в кабинет. Благо, что на вторую половину дня у Северинова не было назначено встреч с нужными людьми, только рутина. Это позволило ему сорваться домой, не предупредив отца.       Славка забрался под свою кровать — спрятался от взбешённого хозяина, в ужасе слушая противный писк сигнала, что шёл от кабинета. Северинов сначала отключил этот писк, выпроводил охранников, расписавшись в учётном журнале вызовов. Осмотрел электронный замок, выругался шёпотом и только после этого отправился на поиски мелкого преступника. Нашёл сразу, ибо чутьё у Власа на Славика — нюх на виноватость.       В безупречном костюме Влас улёгся на пол, на живот, по–другому никак было Славика не разглядеть.       — Ну, вылезай.       — Не–а, мне и тут хорошо.       — Не будь ребёнком. Вылезай.       — Зачем?       — А зачем ты полез в кабинет?       — Меня мучила эта… дилемма.       — Кто тебя мучил? — засмеялся Влас.       — Невозможность туда зайти! — независимо ответил Славик из тёмного угла. — Я везде всё уже знаю! То, что у тебя под кроватью лежит Хемингуэй. Книжка такая! То, что на антресолях есть прикольный тренажёр. То, что у тебя три! Три одинаковых кроссовков… Нахрена?       — Во–первых, не одинаковых, они для разных сезонов и разных тренировок, во–вторых, не «кроссовков», а «кроссовок», в-третьих, кроссовок всё же три пары, а не три штуки.       — Пофик! Ещё в нижнем ящике шкафчика есть фондюшница, я теперь знаю, чо это. Там инструкция прилагалась. Почему бы нам что–нибудь не сфондють? А на лоджии стоит велик. Кру–у–уть! Какой–то навороченный. И ещё там обоина отклеилась, на лоджии, я подклеил.       — Чем?       — Хм, я уже всё вынюхал и нашёл в маленькой комнате, где у тебя бардачина, полпачки обойного клея. А в той идиотской комнате я среди всяких уродских извращенских штук нашёл мягонькую кисточку. Ей и поклеил. А ещё в этой комнате на одной стене панель двигается и зеркало за неё прячется… Вот! Это для чего зеркало–то?       — Для остроты ощущений. А маленькая комната — это подсобное помещение. Ты не юли, зачем полез в кабинет?       — От любопытства.       — Я ж тебе сказал, что там сигнализация.       — А вдруг бы мне удалось её обмануть.       — Так. Хватит там сидеть. Вылезай.       — Я вылезу, а ты меня побьёшь. Нашёл лоха! Считай, что я попросил политического убежища у кровати. И мне не отказали.       — Сдохнешь от голода или от скуки.       — Я терпеливый!       — Да уж… Ладно, сиди там. — И Влас встал с пола, отряхнул невидимую пыль и отправился мыть руки.       — А ты ведь сейчас на работу пойдёшь? — с надеждой вслед ему крикнул Славка. — Там, поди, клиенты заждались?       Северинов не стал отвечать. Он решил просто подождать, зная темперамент своего воспитанника. Но тот оказался очень стойким. Сидел под кроватью как крот, носа на белый свет не выставлял. Наверное, на пару часов окопался. Тогда Влас на носочках прошёл в коридор мимо Славкиной комнаты, надел туфли и… типа бесшумно вышел из квартиры. Щелчок входной двери нельзя сделать тише–громче. Его по–любому слышно. И тут Славик активизировался. Буквально подполз к опасному периметру кровати, вытащил нос, прислушался и быстро–быстро заработал руками и коленями, вылез из укрытия и вчистил в туалет. Видимо, приспичило парню. А вот на обратном пути, как только он открыл дверь сей гигиенической комнаты, тут же был схвачен. Успел только охнуть и шёпотом удивиться:       — Ты ж ушёл? Обманул, козёл!       — А ты же не думаешь, что я оставлю тебя без наказания? — И появившийся из ниоткуда Влас потащил упиравшегося всеми конечностями в ту самую комнату. Хотя ведь не хотел, думал прекратить… Но охота оказалась сильнее.       — Ты! Оставь меня! Откудова сила–то такая? Блин! — это Славик возмущался, пыхтя на все лады, пытаясь вывернуться из захвата, пытаясь зазвездить Северинову в глаз — не доставал, в живот — не получалось, в пах — не догадался.       — Это я с–с–спортом занимаюсь… Чёрт! Тяжёлый! Всё, хватит дёргаться! Всё равно ведь дотащу! — несмотря на «спорт», тоже пыхтел Северинов. На выходе из большой комнаты Славке удалось упереться ногами в дверной косяк, Влас перестарался, так как слишком резко развернулся с вихляющим грузом да и свалился с ним на пол. Груз было вырвался и на четвереньках впилил прочь, но был схвачен за ногу, и теперь Северинов поволок Славку по гладкому полу: дело пошло быстрее, хотя наказуемому удалось ухватиться за ножку полустула–полукресла в стиле модерн. Но стул был слишком лёгкий, поехал вслед за Славкой. Получилась кавалькада: локомотив, Славка и шикарный стул с витой спинкой. Правда, стул пришлось оставить в коридоре, так как он, перевернувшись, застрял в проёме, а Влас ногой почти встал на запястье бедолаги Славика и заставил его разжать пальцы. Хлоп — и дверь страшной комнаты отрезала обоих от здравого мира, где можно договориться, схитрить, разжалобить.       — Раздевайся сам! Иначе буду работать кнутом. А это больнее, — приказал озверевший от сопротивления подопечного Северинов.       — Влас! Пожалуйста… — Славка двигается на заднице, перебирая ногами по полу, дальше, вглубь комнаты. — Накажи меня по–другому. Это не наказание, это что–то другое. Я… я… теряю себя.       Что–то оборвалось от этих слов внутри Власа, какая–то сердечная пружина разжалась, и он вдруг остановился и почти протрезвел. Но Славка всё испортил:       — Ты — мудак и мозгоёб! — парень истерически–нагло выкрикнул это, и пружина в груди вновь приняла механическое состояние, сжалась и напряглась.       — Значит, кнут! — И Влас подошёл к стене, на которой живописно расположился длинный, змееобразный кнут. Снял его и хлестнул по воздуху, раздался страшный звук–выстрел.       — Мама… — пискнул Славик и судорожно стал стягивать с себя футболку, штаны, носки, снимая трусы, свалился и постоянно при этом твердил: — Влас! Я всё! Я уже не выёбываюсь! Я ж разделся! Давай хоть прошлую плёточку. Ты же меня убьёшь! Влас! Я уже всё, готовый, куда мне щас? Блин! Я ж уже раздет! Не надо этой дурой, а?       Северинов ещё раз взбил воздух, и голый Славик аж подпрыгнул и задрожал, попятился к стене.       — Встал на колени, — тихо, но страшно произнёс Северинов. Тот бухнулся сразу и даже руки за спину убрал, плечи сжал, глаза зажмурил. Влас медленно подошёл к дрожащему парню, упругой петлёй садистского кнута провёл по спине, по шее, по подбородку, приблизил сложную тугую косицу ко рту. — Попробуй! — Славик надкусил зубами твёрдый хвост кнута, чмокнул, поднял глаза на Власа. В них испуг и какое–то затмение:       — Я прошу тебя: не нужно кнутом, — жалобно произнёс наказуемый. Влас присел перед ним на корточки:       — А чем ты хочешь?       — Многохвостой или ремнём хотя бы, или даже рукой, только не этим…       — Проси.       — Влас…       — Скажи по–другому.       — Как?       — Подумай.       — Х–х–хозяин… — выдавил–таки из себя Слава. — Накажи меня ремнём или рукой.       — Нужна формула вежливости. Плохо просишь. — В глазах Власа огонь, азарт, неудержимость. Он уже забыл зарок оставить девайсы и Тему в покое, воспитывать Славку как–то иначе.       — Хозяин, пожалуйста, накажите меня рукой или ремнём. Я очень прошу. — И уже эти слова вдруг замутили сознание Славкино, он даже дышал тяжело. Как так?       — Встань. Иди за мной. — Влас подвёл парня к предмету мебели, похожему на скамейку, но со столбиками по двум сторонам, с которых свисали кожаные ремни–наручники. Штуковина напоминала какой–то непонятный тренажёр. — Ложись на спину.       Славик неловко лёг спиной на холодную кожу, его начало трясти сильнее. Северинов же умелыми движениями затянул ремни вокруг его запястий. И двумя руками ухватил за щиколотки ноги парня. Поднял их вверх. Так же уверенно и быстро спустил с потолка верёвку, прокатив её на шарнирах, к скамейке. И перемотал ею в крепкий захват ноги Славика. Бедного виновника такая поза — с зафиксированными руками и подтянутыми кверху ногами — пугала ещё больше. Дрожь не проходила, глазищи раскрыты страхом.       — Х–х–хозяин, пожалуйста, пусть ремнём… — вновь осмелился Славик и повернул голову за Власом, который направился к маленькому столику. Тут–то парень и увидел себя в зеркало на всю стену. Ширма, ранее закрывавшая стекло, была сегодня им же, любопытным, открыта. И теперь он с удивлением разглядывал себя в зеркале: тело под прямым углом закреплено на верёвке. Оно белое до голубизны, беспомощное, жалкое, худое: никакого мужества и брутальности. Брутальность только стояла колом, близко к животу — это Славка тоже изумлённо подметил. И всю фильму он смотрел дальше на этом широкоформатном зеркале. Славка себя не узнавал. Он как будто смотрел кино с плохим актёром в главной роли. Актёр явно переигрывал — зажимчик налицо: слишком много страха и дрожи, слишком растерянный взгляд, слишком конвульсивные колени и сжатые кулаки.       Славик увидел, как другой актёр — тоже переигрывающий важность и льдистость — подошёл со стороны стыдно–оголённой задницы, в руках у него что–то типа ремня. Этот второй актёр прищурился и занёс ремень над телом… Ух! Пять дэ! Картинка, да ещё и ощущения. Нежная кожа задней стороны бёдер защипала, загорела, зажарила. Методичные удары покрыли ягодицы и бёдра ярко–розовым. Славик именно в зеркале увидел, как это всё невыносимо сексуально, и колом стоящий член заныл и запульсировал. «Могу ли я попросить, чтобы он что–то сделал с эрекцией? Не разозлится ли? Надо, чтобы он расстегнул ремни, позволил самому всё сделать. Хотя лучше бы он…» — Славка иногда останавливался в таких мыслях, одёргивал себя, но проваливался в них вновь и вновь. Наказание ремнём оказалось больнючим, Славке представлялось, что кожа под ягодицами лопнула, из ремённых следов сочится кровь. Только созерцание сего действа со стороны позволило ему не орать, а переносить стоически и даже эротически. Тем более Влас был хорош: прямая спина, вздувшиеся вены на шее и руках, работающая спина, неизменная маска холода на лице. Нет, у такого нельзя просить подрочить. Сколько раз ударил Влас, Славка не считал. Наверное, много. Когда же всё прекратилось, Славик и не рассчитывал, что свобода близка, что сейчас–сейчас нежные руки загладят вину. Он с удивлением заметил в зеркале, как Влас (или какой–то актёр?) вдруг сел на колени, как раз там, где горела кожа и где было стыднее всего, и… Раз, два, три, четыре — лёгкими касаниями несколько раз поцеловал отодранное тело, коснулся саднящей кожи мокрыми губами. Склонил голову, и его жёсткие волосы ощекотали задницу Славки. Парень даже застонал от кайфа. Но Влас, по–видимому, не стремился загладить боль. Он просто сидел напротив практически подвешенного Славика, схватившись за пах и медленно качая головой, как бы говоря: «Нет. Нет. Нет». И никакого удовольствия и торжества что–то Славик не разглядел в лице садюги.       Славик пристально всматривался в своего «хозяина» — плохо ему, что ли? Может, сейчас попросит прощения и выпроводит вон, осознав свою садистскую сущность? Но Северинов, просидев в рефлексивном трансе минут пятнадцать, ничуть не смущаясь своей коленопреклонённой позы, жёстко высказался:       — Завтра пойдёшь со мной в банк, а в доме займутся восстановлением системы. А сейчас лежишь смирно ещё час. Уверяю тебя — это благоприятное время и отличная поза для размышлений о своём поведении.       ***       — Здрасти! Здрасти! И вам здрасти! Здоровеньки булы! — Славик громко здоровался со всеми, источая предвкушение весёлого дня. Пару раз он даже попытался сделать поклон при виде симпатичных дам. Но Влас, с утра раздражённый и недовольный собой, пёр его мимо всех сотрудников прямо к себе в кабинет. Своё решение взять Славку на работу Северинов объяснял тем, что не оставит почти незнакомого человека в квартире, где не функционирует кодовый замок в кабинет, ведь там у него все ценности: ценные бумаги, ювелирка, включая необыкновенной красоты и дороговизны колье его погибшей сестры, оригинальные рисунки Валентина Серова, за которыми без устали охотятся коллекционеры, деньги, в конце концов. Отец частенько заводил песню о том, что ему, банкиру, негоже держать дома ценности, но Влас сопротивлялся. Он любил рассматривать брильянты и рубины, листать Серова, иметь наличность, а не только электронную карту. Да и некоторые документы с коммерческой информацией, бывало, брал домой. Рисковал. Он понимал это, поэтому и оборудовал кабинет не только сигнализацией, но и замечательным сейфом высшего класса взломостойкости с американским сертификатом защиты. Пароль дома не хранил, механический ключ всегда с собой, а механический код имел весьма запутанную систему ввода. Короче, открытая дверь в кабинет ещё не означала угрозы ценностям, тем более от Славки. Но Влас ухватился за эту мысль и повёл одетого прилично парня к себе в банк.       На самом деле это решение ему далось непросто, врать самому себе — занятие бесперспективное. Северинов понимал, что причина в другом: все последние дни образ мелкого мешал ему работать. Он постоянно думал о том, что сейчас тот делает, одёргивал руку, которая тянулась к телефону, и мчался на обед домой, чтобы побывать там всего десять минут. Влас устал от такого режима. «Пусть будет на глазах. Попробую. Вдруг так будет лучше», — вывел итог размышления Влас.       И вот теперь он позорит его на весь банк: слишком громко говорит (в офисе нужно цедить слова, а не разевать рот), слишком активно вертит башкой, не идёт, а подпрыгивает, назвал Анатольского из кредитного отдела «дядечкой», а Нинель Рихманн, пережившую около десяти пластических операций, хотя и шёпотом, но на весь лифт окрестил «мумией». Конечно, весть о том, что Северинов–младший привёл какого–то парня с собой, быстро облетела всё заведение. Поэтому целый день народ ломился с разными важными и абсолютно никчёмными делами и вопросами. И даже пожаловал отец.       — Ух ты, какой птенчик! — сразу с порога начал он. — И чем это он занимается?       — Архивирует устаревшие документы, — защищаясь, ответил Влас.       — Странно, делопроизводителей нет, что ли?       — Пап. Так надо.       — Надо ему… Вся контора на ушах. Этого надо тебе? — И подошёл к застывшему над компьютером за боковым столиком Славику. — Обижает тебя мой сынок?       — Ага! — радостно кивнул головой тот.       — Это он может. — Григорий Тимофеевич очень внимательно вгляделся в Славкино лицо. Даже показалось, что они в гляделки играют, только один нахмурившись, а другой озорно направив взор. И вдруг гранд–хозяин банка, хитро прищурившись, выдал: — А ты ему сдачи давай!       — Ага! Какой он и какой я! Зырьте! — нисколько не смутившись, отреагировал Славка, соскочил, скинул пиджак и начал расстёгивать штаны. Власа прошиб холодный пот: это мелкий сейчас следы от ремня будет демонстрировать? Еле остановил засранца. Еле выпроводил отца, заинтересовавшегося физическими параметрами подопечного. А после дал тому леща, понятно же, что тот специально шокировать Северинова–старшего хотел. Не такой Славка и дурень. Совсем не такой…       В целом же Влас выдохнул в конце рабочего дня. Славик смирно сидел в кабинете, выполнил всю «мелочёвку», освоил шрёдер, радостно смотрел кино, пока Влас носился по банку, ругался по телефону и укатывал на совещание. На обеде парень развлекал его закадычных друзей. Те с удовольствием с ним болтали, на самом деле ёрничая над ниочёмышем. Всё прошло нормально. Влас после работы даже повёз Славку в рыбный ресторан так, чтобы быть вдвоём. Чтобы теперь самому насладиться трёпом этого занятного воспитанника.

Достопочтенная публика! Перед вами выступает знаменитый канатоходец! Он балансирует без страховки на опасной высоте! Почти под куполом цирка! Смертельный номер!