Алле-гоп!

                    В воскресенье — аристократическая программа: Северинов посвящает день конно–спортивному клубу «Корнет». Нельзя сказать, что Влас увлекался верховой ездой, но пару раз в сезон выезжал в Подмосковье и объезжал хорошо знакомого коника — андалузца рыжей масти Гвидо — зимой в манеже, а летом в полевых условиях. Георг и Дэн тоже частенько выбирались в «Корнет», но в этот раз поехал только Георг. Денис опасался, что встретится в клубе с Анжелой, ведь коннозаводчик — её отец, поэтому девушка заядлая наездница. Славик тоже не обрадовался этой поездке, начал ныть:       — Там воняет! А если я нае… упаду? Лучше свози меня к мамке. И в кинуху. И в клубешник, в тот же самый! Нафига кони? Я и так как конь каждое утро бегаю, ты меня ещё и стегаешь…       Но разве можно переубедить Власа и изменить его железобетонно выстроенные планы? Единственное, что он пообещал и выполнил — так это заехал перед «Корнетом» в районную больницу. Там он вновь выдержал атаку местных фотоколлекционеров брендовых автомобилей и просто любопытствующих больных, уныло гуляющих в толстых фланелевых халатах. Славка опять отсутствовал около получаса, вернулся довольнющий. Потом они ещё заехали в магазин, чтобы приобрести для Славки обувь для езды верхом: ботинки и краги. Подходящие штаны и клетчатую рубашку Влас нашёл подопечному среди своих вещей.       За городом совершенно другое лето — не такое угорелое. Оно варевом солнечных лучей выпаривает запахи травы и земли, заполняет истомой и ленью воздушное пространство, переносит флотилию пуха одуванчиков, щекоча лица обалдевших горожан и раздражая местных жителей, хозяев лета. За городом тихо, и природа здесь как бы не обращает на тебя, на жалкого человечка, внимания, кем бы ты ни был: банкиром или безработным. Влас это чувствовал. Похоже чувствовал и Славка, так как парень приумолк и поначалу всё скрывался за спиной Северинова, нервно оглядываясь вокруг. И только в конюшне любопытство победило насторожённость. Славке явно нравились лошади, он устремлялся к каждому деннику, чтобы «поздоровкаться» с каждым представителем непарнокопытных. Конюший — пожилой уже Матвей Петрович (он же просто Петрович) — всякий раз недовольно реагировал, опасаясь, что животные испугаются и навредят этому беспокойному мальчишке. Но лошади как раз приветливо встречали того как родного, не фыркали и не били нервно копытами. Севериновский красавец Гвидо уже ждал своего седока, а вот для Славика коня придётся подбирать.       Но Славка сам определился: повис на заграждении денника с надписью: «Ахалтекинская порода, Барс, 3 года». Конь доверчиво потыкал мордой в лицо Славке, а тот без страха и сомнения начал чесать того за ухом.       — Барсик! Черныш! Красавчик! Умница, хороший мальчик, — выводил славословия Славка.       — Нет–нет! — попытался остановить его Петрович. — Барс слишком ретив для новичка, он будет слушаться только уверенного наездника, да и вообще он с характером, упрям. Выбирайте–ка другого, вон Матрёшка, кобылка спокойная…       — Не–е–ет! Хочу Барсика! Я справлюсь! — И тут Славка выдал: — Я так–то умею, ездил, знаю.       — Умеешь? Да ты аристократ! — поддел его Георг.       — Я, в отличие от некоторых, в деревне рос: умею и косить, и доить, и на лошадках запросто!       И Влас согласился, чтобы привередливый ахалтекинец Барс стал Славкиным другом, хотя и видел раньше, что этот жеребец чересчур горячий и мятежный — не чета его рассудительному и чуткому к командам Гвидо. «Ничего, небось шею не сломает, — размышлял Влас, — но самоуверенность–то этот конь у него укоротит».       Не тут–то было! Барса как подменили: никакого пыха ноздрей и яростного глаза, никакого брыкания и недоуменного разворота шеи с короткой гривой к надоедливому седоку. Славка, во–первых, очень лихо вскочил в седло, при этом сам укоротив стремена, как будто для галопа. Во–вторых, неожиданно верно стал разговаривать с животным, причмокивая и присвистывая так, что тот тут же повиновался ему. В–третьих, продемонстрировал сразу правильную посадку спины, положение ног. В–четвёртых, тут же припустил, спокойный шаг его не устраивал — скомандовал и погнал рысцой. Георг немедленно отстал, он любит только неспешный ход и обломовское философствование на фоне среднерусской равнины. А Власу пришлось следовать за вертлявым воспитанником, который так неожиданно оказался лошадником.       Мимо маленького леска по просеке, свернув на широкую утоптанную тропу, смахнув пыльцу с каких–то высоких розовых цветочков, мимо опушки с загадочным кособоким уродским строением и по песчаной дороге вдоль бесконечного поля, засеянного какой–то кормовой культурой. Сначала рысцой, потом Славик развернулся и нагло продемонстрировал «фак» своему властному хозяину, что смотрелся знатным баронетом на точёной фигурке густогривого Гвидо. Парень принял лихую стойку, прижавшись коленями к корпусу Барсика, поднявшись на стременах, пригнувшись к самой шее, свистнув протяжно сквозь зубы — это он пустил жеребца галопом. Барс по–ребячески взлягнул и, взбив копытами песок и пыль, припустил вскачь, стремительно отдаляясь от чопорного преследователя.       — Вот паршивец! — вскричал азартно Влас и тоже пришпорил коня и в манежной манере, прямо удерживая спину, погнался за наглым «будёновцем» — неуловимым мстителем.       Проскакали мимо рукоплещущего ароматами поля, вновь погрузились в рощу, где терялись все звуки и порой по лицу скользили берёзовые липкие веточки. Вылетели на чудную ромашковую лужайку, напугав каких–то больших птиц. Славка улюлюкал и свистел, выбившаяся из–за пояса рубаха развевалась горбатым парусом. Влас преследовал молча, сжав зубы и весело прищурившись. Его редкой в России породы конь, казалось, тоже прищурился и сжал зубы, бежал, красиво вздымая ноги, почти не раскачивая корпус, врезаясь во встречный ветер широкой грудью, красуясь шёлковым хвостом и длинной гривой. Не то что Славкин Барсик, тот если бы мог, то тоже улюлюкал! Конь–гепард с азиатским глазом, конь–юноша, сухой и стремительный, резво удирал от конкурента голубых кровей, яростно раздувая ноздри. «Догоню! Догоню и…» — стучало в голове Власа. «Догони! Догони и…» — отзывалось аллюром в Славкиной кипящей крови.       Они уже давно свернули с обычного, утверждённого маршрута: летели через угодья захудалых фермерских хозяйств и брошенное колхозное поле, поросшее наглым бурьяном и разлапистой мать–и–мачехой. Они уже отстучали громкую чечётку по деревянному мостику над живописной речушкой–ручьём. Они уже были близко к горизонту, к печёному солнцу, оставляя за собой незасмотренные пейзажи. Выпендрёжник–каскадёр Славка вдруг отцепился от поводьев, расправил руки, как будто на носу «Титаника», и заорал:       — Я властелин мира–а–а…       Выкрутасы тут же сказались потерей скорости, и Гвидо стремительно нагнал вороного Барсика. Подчиняясь только какому–то хозяйскому рефлексу, Северинов протянул руку и ухватил преследуемого за рубаху, но остановить или перетянуть к себе лихого наездника оказалось невозможно. Тот вцепился в конскую шею, прижался и резко перевёл Барса на иноходь, так что Влас оказался впереди, а так как при этом он ни за что не хотел отпустить Славкину рубаху, то вдруг вылетел из седла, инстинктивно перекатился по земле, чтобы не оказаться под копытами Барсика, и затих. Славка же проскакал ещё по инерции почти сотню метров параллельно с высокомерным Гвидо, перехватил его поводья и остановил ход. Спрыгнул с высоты седла практически по–каскадёрски и впилил к лежащему среди разноцветья и изморённой солнцем травы Власу. Тот лежал бревном, и глаза закрыты.       — Бля–а–а! — заорал Славка и бухнулся на колени рядом с предполагаемым трупом. — Влас! Ты чо? Я щас скорую, я щас, я быстро! — И свистит своему конику. Но умчаться за подмогой не получилось. Северинов вдруг мгновенно ожил, схватил парня за грудки и дёрнул на себя. Тот чуть было не вмазался лбом в подбородок притворщику, опёрся на руки и выпучил глаза.       — Какого чёрта ты сегодня ныл, что не хочешь ехать в клуб? — неожиданно зло процедил Влас. — Какого чёрта ты изображал робкого неумёху, если ты скачешь как заправский жокей? И не нужно мне рассказывать о деревенском детстве. Сейчас в деревне скакунов не разводят, только на конезаводах! Отвечай! — И держится крепко, и смотрит испытующе, и увильнуть не даёт.       — Я думал, ты умер… — жалобно и как будто с сожалением прошептал Славка.       — Не слышу внятного ответа!       — Ну–у–у… Я это… Э–э–э… — И, похоже, туманится не только речь, но и голубые глаза, и беспутое сознание парня. Славка наклоняется ниже над Власом и… захватывает его губы своими сухими губами. Целует. Всё. Влас рассыпался, распылился: период полураспада его страсти оказался слишком мал и слишком реактивен. Наплевать, откуда у мелкого такие навыки! Северинов даже удивиться не успел такой инициативе Славки, зарычал в него, оттолкнул так, что тот приземлился рядом на спину. А сам навалился на него всем своим нетерпением и вобрал в себя его мягкие губы, скользкий язык, судорожное дыхание, тонкую кожу под глазами, острый подбородок и гудящую стоном шею. Издалека никто ничего бы не заметил, только пасторальная картинка: в высокой траве мордами друг к другу стоят два жеребца рыжей и вороной масти: один презрительно смотрит на что–то вниз, другой игриво шевелит ушами и кивает горбоносой мордой, беспрестанно переступая как будто готовый вновь к лихому бегу.       — Вла–а–ас! Эге–гей! Вла–а–ас! — послышалось из рощи. Этот вполне узнаваемый голос нарушил всю идиллию и отрезвил обоих. Это Георг. Он пустился на поиски и тоже сбился с маршрута. — Вла–а–ас! Где вы, черти?       Этот голос расцепил два тела. Оба лихорадочно рукавами вытерли губы, хотя румянец и красноту все равно не скрыть. Поднялись и оба заскочили одновременно на своих скакунов. Помчались, не сказав ни слова друг другу. Теперь первый Влас, а за ним серьёзный Славка. Каша в голове у обоих, но выдохнул довольный только один.       ***       Этот поцелуй на лоне природы всё испортил. Всю методу воспитания провинциального ниочёмыша. Влас впал в предпаническое состояние (если такое бывает). Не нужно было целовать парня: ощутить его на вкус — это неосторожно, испить его — это даже опасно… В то же воскресенье Влас не мог заснуть, ворочался, крутился, истерзал одеяло, не мог прогнать надоедливые мысли. Его мягкость губ, дрожащие ресницы, блестящая мокрая полоска глаза, сладкое дыхание, поддающаяся плоть — всё это мешало заснуть, свербило в мозгу, злило и душило. Вдобавок посреди этой борьбы с бессонницей Влас услышал тревожный крик, взрезающий покров ночи. Крик Славки.       Северинов мгновенно подскочил с кровати и устремился в комнату для гостей. Славка сидел, подтянув одеяло к подбородку. Глаза незряче выпучил, не шевелился.       — Ты чего? — встревоженно спросил Влас. — Чего кричал?       Парень ответил не сразу. Несколько секунд собирался с мыслями, испуганно рассматривал вошедшего.       — Н–н–ничего… Я нечаянно.       — Приснилось что–то страшное? — Влас сел на край Славкиной кровати, участливо взглянул тому в глаза, приподняв лицо за подбородок. — Ну? Расскажи.       Славка вывернул лицо из рук своего хозяина, развернулся к нему спиной и лёг в позу зародыша, укрывшись одеялом, только вихрастая макушка торчала из–под этого уютного сугроба.       — Приснилось, что я умер, — глухо донеслось изнутри. — Ты меня убил. И я в гробу, наручниками этими утрешними связанный. Ужас.       — Слав, ты меня так боишься, что ли? — Тёплый сугроб безмолвен. — Э–э–эй! Ну! Это тебе первый раз такое снится? — Славка даже башкой не кивнёт. — Ты же понимаешь, что я не причиню тебе зла. Сла–а–ав! Повернись. — Но тот замурован одеялом и не реагирует никак. Тогда Влас пододвинулся к мягкому кокону, лёг на бок и обхватил этот кулёк с трясущимся парнем внутри. — Ну? Не трясись. Ты боишься не меня, а смерти. Ночью бывает с каждым. Смерти бояться глупо: пока ты жив — её нет, когда она придёт, тебя не будет… Это не я сказал. Это Эпикур.       — Смешное имя… Кур… Ебикур. Как он с ним жил? — философски изрёк Славка из кокона.       — Придурок… — нежно ответил Влас и улыбнулся в русый затылок. — Спи. Не убью.       Так Влас и остался в постели у Славки. Сначала обнимал вместе с одеялом, успокаивая. А потом не заметил, как сам заснул. Да и как оказался под одеялом, тоже не заметил. Скорее всего Славка ночью укрыл, ведь форточка всегда открыта, а ночью прохладно.       Ночью и днём одни и те же вещи воспринимаются абсолютно по–разному. Никакого сексуального подтекста в ночи Влас не видел, когда обнимал парня. А вот утром… Хотя это, наверное, оттого, что сейчас он обнимал его не через одеяло, а непосредственно. Славка был просто оплетён руками и ногами Северинова, окутан его жаром, поэтому и проснулся рано. Лежит, тупо в стенку смотрит, своего пробуждения не выдаёт. А когда открыл глаза Влас и нервно завозился, пытаясь быть осторожным, высвободил от себя подопечного, то тот, наоборот, глаза закрыл и задышал ровно. Влас проверил, спит ли Славик, и поспешно удалился в ванную, стараясь не шуметь. А ему надо под душ. Надо что–то делать со стояком.       Ощущение растерянности и опасности, так несвойственное Северинову, нарастало. Не нужно было ложиться в его постель. Нужно вернуться к холодным схемам, через полторы недели банкет после переговоров с америкосами. Влас обещал именно там продемонстрировать преображение Славки, представить его как своего помощника. Задача такова: нужно, чтобы Славик выглядел своим среди элиты. И теперь Влас убеждал себя, что нужно сосредоточиться на подготовке к этому приёму. Придумывал задания, ставил мини–цели в воспитании. Но было трудно сосредоточиться. Мешала мысль: «Дэн прав, я к нему привязался. Спор выиграю — и нужно будет отпускать парня. А смогу ли?»       Пробежку с утра никто не отменял, правило непреложное. А на завтраке Влас и рассказал Славке о предстоящих планах.       — Задача сложная, но ты справишься, ты способный. Будешь всегда рядом со мной, выучишь несколько фраз по–английски. Прочитаешь контракт, я тебе объясню суть некоторых профессиональных понятий, в серьёзные же разговоры всё равно не придётся вступать, так как контракт уже будет подписан. В субботу свожу тебя в закрытый клуб, там приличные люди отдыхают, посмотришь за манерами. Пожалуй, научу тебя правильно с дамами танцевать, а то обжиманцы деревенские диковато будут смотреться. Узнаю, какое будет меню. Сходим в ресторан, ты исполнишь правильное поедание. Принесу тебе список музыкальных произведений, что на фуршете будут исполнять, по фотографиям познакомлю со всеми фигурантами, чтобы там челюсть не отвесил. Ну и порепетируем некоторые праздные светские разговоры. Запомни, за слово «чо» буду бить!       Славка перестал дрыгать ногой.       — Влас, а если я облажаюсь?       — Не облажаешься. И это слово тоже забудь, хотя бы на время.       — И всё же. Раз — и пёрну, не удержусь! — Парень тут же получил затрещину. — Да я образно же выражаюсь! Чо, я дурак пердеть? — Теперь он получил неслабую пощёчину, да так, что слетел со стула.       — Я тебе сказал про твоё «чо». Ты меня не слышал, что ли?       — Слышал, — Славик надулся и сел назад. — Если ты из–за этой переду… ерунды так психуешь, то как только опарафинюсь, так вообще убьёшь. — И всхлипнул.       — Не убью, — через паузу добавил Влас, вспомнив ночные бдения и неожиданно испугавшись всхлипа. — Но ты постарайся… Пожалуйста.       Новый этап подготовки начался со списка расхожих английских фраз. Большая часть из которых сводилась к тактичному знакомству и корректному уходу от разговора. Влас даже транскрипцию по–русски написал, но Славка фыркнул и заявил, что уж английский он в школе и в колледже «знал как бог». Бог — не бог, но к вечеру он отлично сдал экзамен на первую десятку фраз. Особенно хорошо давались предложения с сожалением о незнании языка. У Славки это получалось с грустинкой и искренне:        — Sorry, my english is bad. I think my English is very poor. I only speak a little English.       Да и беседа на тему «let me introduce myself. Pleased to meet you»* тоже удовлетворила Власа. Целый вечер был убит на оттачивание английского the assistant of Mr. Severinov. Напоследок Влас таки не выдержал и приказал Славке встать на колени. Когда тот, горько вздохнув, сполз с дивана и приземлился на пол, то Северинов, потянулся к розовой мочке уха мелкого, хозяйски понежничал с ней и велел:       — Скажи: «I'll obey».       — А что это означает? — недовольно косясь на руку, завладевшую его ухом, поинтересовался Славка.       — Просто скажи.       — I'll obey, — обречённо повторил парень и тихонько прибавил: — My master…**       Влас не расслышал, подумал, что тот очередное обзывательство прошептал.

Эффектный номер с конной группой! Наши лошадки парой бегают по кругу, Выполняют синхронно разные танцевальные па. Полюбуйтесь, каков экстерьер, какое понимание, какая элегантность. Воистину, без коней цирка нет!

_____________________       * Позвольте представиться. Приятно с вами познакомиться (англ.).       ** Я буду повиноваться… Мой господин (англ.).