Алле-гоп!

                    — Хи–хи–хи… Ты отдавил мне ногу! А где у тебя лифчик? Хи–хи–хи! Вот умора!       — Ты же сейчас дошутишься! Встал ровно, спина! Рука куда поехала?       — Так лифчик искать.       — И не смотри себе под ноги. И–и–и! Раз–два–три, раз–два–три… Это слишком широкий шаг, мягче вступай, вкрадчивей. Веди меня!       — Так ты не ведёшься! Тебя же с места не сдвинешь!       — Это потому, что ты вечно идёшь не туда. Я тебе говорю, по часовой стрелке! И рука, выше талии. Поехали, и–и–и! Раз–два–три, раз–два–три… Голова! Не пыхти! Раз–два–три, раз–два–три…       — Какие идиоты танцуют подобный антиквариат?       — Не отлынивай. Давай ещё раз.       — Я уста–а–ал! Вон Сучара и Черножопик тоже удивляются. Блин! У меня синяк на плече будет!       — Никто твоего плеча, кроме меня, не увидит. Встань ровно. Подбородок выше и смотри на партнёршу.       — Пф–ф–ф… Умора! Влас — партнёрша! Властелина Садюговна, разрешите вас пригласить подрыгаться!       — И–и–и! Раз–два–три, раз–два–три… Хорошо! Вниз не смотри, я сказал! Чувствуй ритм, считай! Раз–два–три… Чёрт!       — Бля–а–а! — это оба повалились на пол, столкнувшись больно коленями. Влас, конечно, тяжелее, поэтому, пытаясь удержаться, повалил–таки Славку на себя. Так и рухнули, счастливо миновав угол журнального столика. Славка, правда, въехал своим лбом Власу в губу. Улёгся на своём вальсомучителе и от смеха сотрясается.       — Ой! Умора! Вот грохнусь так же на этом приёме! На столик с мороженым! Обля–а–апаюсь! У–ха–ха! Вла–а–ас! Пусти! — последнее это потому, что Влас хотя и брякнулся головой, но мелкого как обнимал, так и удерживает. Славик высвободился от его рук и уселся верхом на ударенном теле. — Влас, ну на самом деле, нафига нужен этот вальс? Ладно вилки! Схвачу ананасину мясной рогатиной, все в обморок от негодования попадают. Но это! — Он выразительно показал на лежащего Власа. — Даже если меня пригласили, хотя ведь должны приглашать мужчины, я шары прикрою и тихо скажу: Сори, ай доунт дэнс! Айм дэбил! И всё.       — Ты не понимаешь. Мне нужно, чтобы ты танцевал.       — Зачем?       — Ну… Нужно… — Влас предусмотрительно не раскрыл Славику сущность спора, пусть парень думает, что это просто блажь, ничем не подкреплённая.       — Финтишь! Колись! Нахрен тебе мои танцульки?       Наверное, можно было действительно обойтись без вальса. Но, во–первых, Влас уже пообещал Георгу и Дэну, что продемонстрирует полный комплект дрессуры: и манеры, и речь, и движения, и… — это самое сложное — безоговорочное послушание. Во–вторых, Влас просто хотел танцевать со Славиком, ощущать его тепло, его кожу, его упёртость и двигательное тупоумие. Пожалуй, «во–вторых» — это во–первых… Влас сбросил мелкого с себя и вновь устроил тренировку, которая была щедро пересыпана зубодробительными комментариями подопечного. Того бесконечно веселило, что Северинов выступает в роли партнёрши; он с приступами хихикания припадал к плечу Власа, щекотал «мужикастую даму», играл флирт. Короче, Влас добился того, чего хотел.       Именно этой ночью он вдруг понял, что счастлив. И вовсе не оттого, что развеялась скука, нашлось занятие. Он торопился домой каждый день: ведь нужно было тренировать мелкого, повторять английские фразы, смотреть, как он ест, подслушивать, как разговаривает с рыбами, пересказывая им новые понятия, с которыми его познакомил Влас. Пару раз Влас серьёзно врезал Славке за «чо» и за «бля». Но тот даже дулся прикольно: назло «истинному господину» завывал в своей комнате блатные песни под гитару:       — Друзья, друзья, купи–и–ите папиросы, подходи, пехота и матросы. Подходите, не робейте, сироту меня согрейте! Посмотрите, мои ноги босы… у–у–а… Подходите, не робейте…       Или вот это (из особо полюбившихся):       — На лесоповале–е мальчишка смышлёный, прощается с жизнью, не верит в сИбя–а, ведь девочка с воли ему написала, что больше не любит, что больше не любит такого тИбя–а…       На двенадцатом куплете сей заунывной баллады, когда «смышлёный мальчишка» вернулся уже вором в законе к девочке, а она воспитывала типа его ребёнка, Влас не выдержал и ворвался в комнату. Отобрал гитару, наорал. Славка вякнул в ответ. Короче, повод нашёлся и Северинов выпорол упёртого шансонье. На кресте.       Тот сначала стал орать проклятия, и Влас решился применить кляп. Ловко вставил в разъярённого и удивлённого Славика силиконовый членик на кожаных ремешках. Теперь раздавались только мычание и то только первые три удара. Так быстро Влас никогда не возбуждался, так серьёзно он никого не бил. Никогда. Он и БДСМ никогда толком не увлекался, так, со скуки взял в руки плётку, посетил несколько ролевых вечеринок в закрытом клубе да заказал себе комнату. Если и развлекался с девчонками, то как–то всё несерьёзно: шлёпки и флоггеры, наручники и трах на качелях или ещё в каких унизительных позах. Не подсел он на эту субкультуру, хотя антураж уважал, смысл понимал, силу удара умел контролировать. А тут. Даже не считал. Опомнился благодаря стояку и испугался. Сколько раз ударил? С какой силой? Славка хоть жив?       Тот был жив, зол, косил на мучителя яростным взором, матершинно раздувал ноздри, мычал ругательно. Видимо, Влас немного успел отработать плёткой, даже спесь и дурь не успели из этого тельца выскочить. Северинову удалось не показать свой срыв. Он гордо удалился из комнаты, оставив голого Славку висеть на кресте. А сам в душ — объясняться с самим собой, уговаривать самого себя и утешать себя же.       Славик провисел почти два часа! А потом всё тот же церемониал: обессиленное, сдутое тело относится в комнату на кровать, натирается разогревающей мазью, вытягивается из этого тела сладостный стон. Влас снял кляп, обратив внимание, что глаза у мелкого закатились, дыхание кроличье, небольшой член задрался победно к самому животу, изнемогает. Парень в ауте. Мучитель обхватил розовый горячий ствол, бурлящий кровью, и стал разгонять эту чужую кровь ещё быстрее. Когда главный момент уже был близок, Власу вдруг пришла в голову «светлая мысль» — силиконовый членик изо рта Славки облизал и с нажимом вставил в анус парню, того затрясло. То ли от оргазма, который выплёвывался белым на простыню, то ли от боли в заднице, то ли ещё от чего… Северинов не понял. Полотенцем вытер свою руку, его член, кляпо–фаллос, пятна на белье. Заботливо укрыл ушедшего в нирвану Славика, даже пригладил волосы на макушке, посидел немного на краю постели с пустотой в груди наедине. Наклонился к уху с маленькой нежной мочкой, прижался к ней губами и прошептал:       — Прости, но я никуда тебя не отпущу после приёма. Даже если справишься.       Славка лишь сонно почесал ухо и ткнул его локтем аккурат по губам, где ещё с прошлых «танцев» зиял след от встречи с твердолобым.       В субботу Влас, как и обещал, водил Славика в «Нормандию», эдакий английский клуб — место встреч и отдыха деловых людей. С ними пошёл Дэн, хотя был и не в настроении. Слава весь вечер сидел как пришибленный, впечатляясь серьёзностью людей, что присаживались к ним за столик, восхищаясь искусством так непонятно выражаться, когда всё яснее ясного, просто скажи: «Молодчик ты, Северинов, опять нас наебнули, спиздили контракт из–под носа!» Именно этим своим наблюдением Славка шёпотом и поделился с Дэном, когда Влас ушёл провожать очередного научно–заковыристо говорящего чела в дорогом, но мятом костюме.       — Это ты прав! — повеселел Денис, представив, как Паратов, держатель заводов–пароходов, так бы прямо и сказал. — У нас вообще всё не просто. Люди говорят не то, что думают. Главное достоинство человека — вовремя промолчать, а не сказать.       — Фу–у–у… Это скукотень и зассыканство! Ну, трусость, то бишь. Если не можешь сказать то, что думаешь, и так, как думаешь, то ты как в рабстве.       — Наверное, ты прав. Обеспеченность не даёт свободы. Только скуку и трусость потерять то, что есть. Или даже немногое из этого. — Дэн воспринимал Славку серьёзно. — Мы не свободны.       — А где же любовь–морковь? Она ж это… окрыляет! — И Славка изобразил мультик старой рекламы «Red Bull».       — Да… — Дэн даже махнул рукой. И вдруг он решил посоветоваться с этим подзаборным Конфуцием. — Слушай. Ты бы простил девушку, если она увлеклась другим, бросила тебя, но потом сама оказалась брошена? Обожглась.       — Ну… Красивая?       — Да, — ухмыльнулся Дэн.       — С буферами?       — А разве бывают девушки без буферов?       — Бывают! — Славик махнул ручкой с видом знатока. — Корочи, я бы простил. Она же не специально. Её же увлекли. Пожалей её по–нормальному, не один раз. И всё! И будет тебе этот… веримент*!       — Что?       — Веримент! Это ж ваш базар! И потом, ежели ты её любишь, взаправду только, то по–любасу простил уже и без моих ценных советов. И тем более без советов этого… — Славик кивнул на возвращающегося Власа. — Он тебе насоветует! Он в этом нифига не понимает.       — Ты чудной! — успел вставить Дэн.— Знаешь, я тебе свой телефон оставлю. Ты мне звони, если помощь понадобится потом. Хорошо?       — О’кей!       Дэн сел ближе к Славке, на его диванчик, и, показывая взглядом, тихо характеризовал некоторых персонажей. Позже и Влас присоединился. Он обращал внимание своего подопечного в основном на то, кто какие жесты применяет, как держатся люди, с каким выражением лица говорят, как орудуют вилками и фужерами. Перманентное обучение.       Вечер в «Нормандии» испортил Григорий Тимофеевич, батюшка–барин. Появился неожиданно и сразу направился к молодым, издалека раскрывая по–отечески руки.       — Мамочки! — пискнул Славик и пододвинулся к Власу.       — Не мамочки, а папочки, — тихо ответил Северинов–младший. — Сейчас начнёт морали читать.       Но «моралей» не было. Григорий Тимофеевич выместил с дивана Дэна, тяжело уселся, перевесив ногу на ногу, ослабил галстук, повелел принести портер («большенькую»). Усмехнулся, разглядывая троицу:       — Вот ведь как… и птенчик здесь. Зачем?       — Хочу показать ему наше общество, — спокойно ответил Влас.       — Зачем?       — Во–первых, возьму его с собой на подписание контракта и приём с «E–TRADE Bank».       — Зачем?       — Ты придёшь с матерью?       — Куда я без Софочки? Да и ей свальсировать хочется.       — Ну вот, а я с Вячеславом.       — Неплохо. В духе времени, я бы сказал. Ты забыл сказать «а во–вторых».       — А во–вторых, пусть привыкает. Ему ещё понадобится.       — Хм… А у птенчика ты поинтересовался, что ему надо?       — Пап, не начинай.       — Хорошо. — И дальше нудные разговоры про банк, про банк и опять про банк. Если Дэн ещё был в тренде обсуждаемого, то Славик совсем заскучал. И всё время пытался спрятаться за спину Власа. Не нравилось ему, как Григорий Тимофеевич посматривал на него. Вроде с улыбочкой, но в то же время с подозрением и не по–доброму. Так что Славка еле дождался, когда сие «удовольствие» закончится.       Уже дома, а приехали они рано, по детскому графику, когда Влас попросил Славку почитать Гюго вслух, мелкий вдруг оторвался от одного из самых ярких эпизодов, когда в пыточной камере опознали Гуимплена и назвали его лордом Ферменом Кленчарли, бароном, маркизом и пэром Англии, так вот, Славик вдруг поднял глаза на Власа и неожиданно спросил:       — Почему ты сказал отцу, что «мне это понадобится»? Я же просто Гуинплен и вряд ли буду пэром.       — М–м–м… — Северинов растерялся. — А вдруг кто–нибудь опознает в тебе принца голубых кровей?       — Разве что голубых… Ты отпустишь меня после среды?       — Смотря как ты справишься. — И Влас понял, что Славка справится безукоризненно. У него что–то заныло в груди и засосало под ложечкой. — А что бы ты сам хотел?       — Я сразу уйду!       — Читай давай дальше. — И Влас больше не слушал. Он вдруг решил, что не будет больше воспитывать мелкого, пусть оплошает. Пусть будет хотя бы повод, хотя если он захочет уйти, разве Влас сможет его остановить? Не сможет. Он понимал — не сможет.       Оставшиеся до приёма дни Славка сам вызывался вальсировать, докладывал об успехах в простом английском, выучил по фотографиям имена всех участников — как работников фирмы, так и американских партнёров. В общем, был молодцом. Только Власа это не радовало. Он уже даже не лгал себе, не пытался загородиться от правды всякими рациональными обоснованиями. Единственное, чего он не проговаривал себе в беспокойных ночных часах сидения на кровати с открытой книгой рядом — это слова о любви. Да, он привязался, да, Славка интересный и с ним легко, и даже да, он хочет его. Но нет, это не любовь. Ведь успешный, самодостаточный, умный аристократ не может влюбиться, во–первых, в парня, во–вторых, в Славку — чокающего, болтливого, наивного, простоватого, неинтеллектуального субъекта. «Не–е–ет! Это я увлёкся. Это быстро пройдёт. Это всё от скуки. Это от легкодоступности всех благ, богатство — оно развращает, удлиняет список и без того безграничных желаний», — внушал себе Влас.       В понедельник Северинов повёз Славика за «нормальным» костюмом и туфлями. Парень искренне недоумевал, чем «старый» костюм плох:       — Такие деньжищи! Это ведь на один день! Тебе деньги некуда девать?       — Почему на один день? Ты будешь носить, на меня твой размер всё равно не налезет.       — Ну уж нет! В джинсухе пришёл, в ней и уйду. Мне не нужны твои костюмы! Я возьму кроссовки, джинсы, олимпийку с полосочками, футболку — и харэ! Ну и тридцать тыщ, ты обещал! Я по–о–мню! Не отказался бы от какой–нибудь бутылочки из бара — в качестве подарочка!       Влас видел, что Славик ждёт не дождётся окончания севериновского рабства. Он уже напридумывал, как отправится к Стасу, что научит того пить абсент, что расскажет своим друганам о «непыльной работёнке», где пропадал, как будет всю неделю смотреть сериалы и найдёт книжку Гюго про Квазимодо. Влас слушал эти разговоры хмуро, не перебивал, но чувствовал, что просыпается в нём то ли злость, то ли безнадёга.       Первая половина вторника прошла в грандиозных организационных приготовлениях. Влас лично встречал мистера Роберта Хилла с семейством и отрядом адвокатов и вице–президентов «E–TRADE Bank». Лично провёз по центру, показал Красную площадь, вид с Большого Каменного на реку и на Храм Христа Спасителя, лично расселил в апартаментах гостиницы, согласовал завтрашний регламент. Вечером мистера Хилла будет развлекать Северинов–старший и ещё пара российских партнёров. А у Власа ещё была куча дел — он не доверял секретарям и специалистам по связям с общественностью, предпочитал во всё вникнуть самостоятельно. И вникал, и «был на созвоне», и выговаривал пресс–секретарю за бездарный ньюз–релиз, и сам перепроверил меню фуршета, и лично съездил со вторичным приглашением к одному правительственному лицу, без заинтересованности которого встреча с американцами не состоялась, и было ещё несколько дел, но Марина–секретарша таки успела вставить в перечень «горящих вопросов»:       — Влас Григорьевич, уже минут сорок до вас не могут дозвониться из вашего дома, там ЧП. Вам нужно срочно связаться с ними. — Это сообщение резко охладило забитую горячими решениями голову. Северинов тут же позвонил охране.       — Алло, это Северинов. Что случилось?       — Влас Григорьевич, тут такое дело… — заблеял кто–то на том конце. — Протечка у вас. Славик нас сразу вызвал. Мы воду, конечно, подсобрали, господин Григорьев снизу не пострадал, но электричество пришлось по стояку всему вырубить. Там прямой наводочкой в аппаратик и термодатчик тёплого пола водица лилась. Опа–а–асно!       — Не понял. Какая водица?       — Так из аквариума.       — Что с аквариумом?       — Вы только не беспокойтесь, все рыбы живы. — Человек с той стороны контакта, по–видимому, считал, что ничего дороже карпиков у Северинова нет. — Славик их спас.       — Славик, значит…       — Он очень переживает.       — Передайте ему, что я еду, пусть переживает, — угрожающе двусмысленно ответил Влас. — С электричеством что? Включили уже?       — Нет, ждём вашего разрешения, чтобы электрика вызвать. Там же платный вызов.       — Какая тупость! Вызывайте! Я еду! — уже взревел Влас. Он бросил трубку, рявкнул Марине: — Всё, без меня тут! Дойди до Столетова, пусть он лично проверит прессу и позвонит в «Мариотт» через час, пусть отчитаются, всё ли исправили.       Влас мчался домой словно одержимый: возбуждён и пьян от злого куража. Ему даже было неинтересно, что там стряслось. Главное, в этом виноват Славка. Мелькнула шальная мысль: «А что, если предъявить парню счёт за испорченный тысячелитровый аквариум? Можно присовокупить ещё какой–нибудь мифический ущерб от этой аварии… И потребовать остаться, чтобы отработал… Как отработал? Чёрт!» Всё перемешалось в сознании Власа: и любимая лихорадка от близкого триумфа в банке, ведь сделка почти полностью его детище, и азарт обмануть дорогу, подрезая вялых водителей и пугая их своей агрессивной машиной, и предчувствие, что со Славкой всё решится уже сегодня, что он возьмёт над ним верх.       Быстро добраться всё равно не удалось: тысячи и тысячи машин на раскалённых, лоснящихся от асфальтового пота дорогах не понимали, что быстрее нужно именно тебе, а они могут и подождать. Плевать на все эти пикалки, засекающие камеры, плевать на все эти негодующие взгляды и матерящиеся рты, что появляются в ответ на нагло освоенные трамвайные пути. Влас распалялся с каждым оставленным позади кварталом, к дому он подъехал на пределе: искрил и фонил возбуждением.       В квартире чесали затылки охранник и меланхоличный тощий электрик, который уверил, что ничего страшного не произошло, что его вообще зря вызывали, велел просто не включать пока пол с обогревом, чтобы термостат просох. Аквариум был уныло пуст, только гордый искусственный коралл вздымался со дна, на котором мокрой кашей лежали водоросли. Ковёр чавкал от воды, на стене около аккуратного прибора–нагревателя тёмным пятном выделялись мокрые обои. Действительно, как специально, рана в аквариуме пришлась на шов и затопила аккурат термостат. Влас деловито распрощался с электриком и охранником, выслушав их ЦУ, и пошёл искать Славку. Хотя зачем искать? Было ясно, где он. В ванной.       Он сидел на коленях перед чашей, свесив в воду локти. В воде плавали карпы кои. Славка с ними даже не разговаривал, просто наблюдал за тем, как «рыбанутые» осваивают новое жильё. То, что в ванную комнату зашёл Влас, парень понял сразу. Он вздрогнул, сжался, уцепился за ванну пальцами, но не повернулся.       — Как это случилось? — тоном надзирателя спросил Влас.       — Я нечаянно, — тихо ответил Славка, по–прежнему не поворачивая головы.       — Нечаянно невозможно. Это же специальное стекло. Если только молотком грохнуть.       — Я не молотком. Я сам. Я хотел Сучару поймать и упал туда. — Влас разглядел, что парень сидит в насквозь мокрых штанах и футболке.       — Мне кажется, что ты специально это сделал, ибо я не верю, что ты такой идиот.       — Идиот, — печально согласился Славка.       — Тогда, идиот, следуй за мной, — Северинов старался говорить как можно более равнодушно и презрительно. Он развернулся и пошёл в сторону БДСМ–комнаты, он был уверен, что мелкий пойдёт следом. И он шёл. Влас раскрыл приглашающе дверь и повелительным жестом показал в сторону креста. — Раздевайся!       Славка с трудом стягивал мокрые шмотки, отвернувшись от истязателя. Голый, подошёл к кресту и просунул руки в петли. Влас, ощущая себя железным человеком и, предвкушая экстаз от власти, наливаясь расплавленной сталью, накачиваясь током, рывками затянул ремни и веско бросил зеркалу:       — Кнут, — словно он хирург — «тампон», «зажим», «скальпель», ну и кнут…       Влас не собирался калечить Славку, он хотел ударить слабо, он хотел лишь наказать… И после показательного страшного всхлёста по полу он ударил дрожащее тело поперёк спины. На белой коже тут же образовалась красная дорога боли. Но Славка не вскрикнул, не выгнулся, не вздрогнул. Молчал. Влас даже помедлил, он прислушивался, приглядывался. И что–то заставило его взглянуть в большое зеркало. Всё железо в пыль, все жилы обесточили, вся решимость вон: Славка ПЛАКАЛ! Дальше Влас помнит смутно. Он откинул в угол кнут, подлетел к тельцу, захотел повернуть лицо к себе, но парень сопротивлялся, он не хотел, чтобы его слёзы хоть кто–то видел, тем более Влас.       — Слава, ты плачешь? Слава, прости меня, не плачь… Слава, не надо, — лихорадочно зашептал Влас, обнимая дрожащее тело. — Слава, я не буду тебя наказывать, только не плачь… — Слёзы мелкого произвели на Северинова шоковое воздействие, он пытался расстегнуть ремни, но почему–то получалось плохо. Он начал растирать Славку, желая согреть, унять дрожь, успокоить, но у того это вызвало обратную реакцию: парень теперь трясся от рыданий.       — Я–а–а… х–х–хотел–л–л оставить тебе п–п–подарок… думал, что п–п–позвоню потом, скажу, ч–ш–што С–с–суча–а–ара х–х–хранит подарок… Ч–ш–штобы ты поискал… А он сломался… Ы–ы–ы… Я ни на что не гожу–у–усь… Кому я ну–у–ужен ваще… Ы–ы–ы… — парень ревел.       — Дурачок, как это ты не годишься? Ты мне нужен. Не плачь, — Влас наконец ослабил ремни и высвободил запястья Славки, подхватил его на руки и понёс из этой комнаты, из этих идиотских отношений, от себя такого подальше. Насколько подальше? К себе в спальню.       Не бросил — осторожно положил на постель. Скинул свой пиджак, вытащил галстук и прижал собой голого Славку. Словно на излёте сознания он начал сцеловывать солёные следы со щёк и скул парня, бездумно повторяя только одну фразу: «Только не плачь. Только не плачь». Потом солёная кожа закончилась — ни на шее, ни на груди, ни в локтевых изгибах, ни на животе не было соли, только жар и гул. Славкин вкус — это свежесть огурца и арбуза, с нотами лета и озорства, а остатки слёз на лице — это брызги моря, что слетели с хвостов юрких рыб. Вдруг Влас остановился, вытянулся к Славкиному лицу, окунулся в его голубые глаза и спросил, уже не ревевшего парня:       — Слав, я увезу тебя на море, в жару, к твоим любимым рыбам и кораллам, туда, где ты будешь собой. Поедешь?       — Влас, — прошептал Славка, — мне немного страшно. Ты… будь осторожнее.       — Буду.       И Влас стал остервенело раздеваться: маленькие пуговки на жёстком воротничке не хотели поддаваться, носки лениво стягивались, упирались, штанины путались. Влас был не похож на себя. Где та царственная величавость, где та снисходительная улыбка и умело направленные действия? Их нет. Он словно слепой тыкался носом, губами в разные части Славкиного тела, судорожно сжимал его коленки, ягодицы, плечи, нежно кусал то в пупок, то в ключицы. Влас и не заметил, когда Славка начал ему отвечать, когда он протянул руки и раздвинул ноги, когда он притянул его к своему лицу и заставил поцеловать в губы. Здесь Влас задержался надолго. Здесь исчезла судорога и спешка. Он стал сосредоточенно изучать губы мелкого, гнаться за его языком. Не поцелуй, а сальто–мортале, смертельный номер для неприступности и самообладания Северинова. Вот, значит, как умеют целоваться за МКАДом, вот, значит, в чём крутость этого ниочёмыша Славика Бубенцова! Надо же, как можно совпасть! Какие неожиданные социально–сексуальные комбинации предлагает жизнь! Влас отчётливо осознал, что это те самые губы, это тот самый вкус, те самые соски, то самое дыхание, что показаны только ему. Что этот комплект ему жизненно необходим, и какое счастье, что всё это перед ним. В паху ухало всё сильнее, рука сама направилась вниз, чтобы сделать что–нибудь полезное, чтобы удержать и взнуздать эту силу, что рвалась гулом страсти. Да, это животная страсть, да, здесь нет ничего рационального. Но Влас упивался этим состоянием и упивался Славкой.       Непонятно как в его руках оказался презерватив. Наверное, мелкий залез в тумбочку, он же знает где что лежит: где Хемингуэй, где обойный клей, где фондюшница… Влас раскатал резинку по члену и хоть на секунду протрезвел, вспомнил о том, что нужна какая–нибудь смазка, нашёл в себе силы добежать до ванны, где было масло с ментолом для кожи. Не стал переворачивать Славку, хотел видеть эти развратные голубые глаза и опухшие губы, хотел контролировать по ним, чтобы не причинить много боли. Не надо боли! Поэтому долго растягивал, находясь уже на издыхании сам. И только когда Славкины руки перестали слушаться рассудка, а глаза стали закатываться, он в него вошёл.       — Ах–х–хуеть! — вскричал… Влас.       — Да уж, — подтвердил под ним Славка…       «Неважно, что будет завтра. Пусть он даже выкинет что–нибудь эдакое, от чего у американцев вытянутся лица. Он уже мой, он теперь и сам не уйдёт. С такими глазами не уходят. Такое довольное сопение не доверяют просто так. Такие поцелуи не оставляют даром. Он останется. Мы завтра будем вместе отмываться в душе, ведь в ванной рыбы. И не пойдём на пробежку. Пусть он поспит. Моё чудо. Какое счастье, что он сломал аквариум!» — размышляя так, уставший Влас долго не мог заснуть. Он всё разглядывал и разглядывал Славку. Он гордился им. Он уже много раз припадал к мочке уха и таял от нежности, от такого нового для себя чувства. «Завтра, завтра у меня будет новая жизнь, ведь начиная с этой ночи я счастлив!» — словно жар–птицу за хвост, поймал мысль Влас, падая в желанный тягучий сон.

Дамы и господа! Смертельный номер! Слабонервных просим удалиться! Головокружительный кульбит! Нижний и верхний акробаты отчаянно рискуют! Они действуют без страховки! Внимание… и… алле–гоп! Музыка! Туш!

______________________       *Веримент — вид банковской операции: перевод средств с одного текущего счёта на другой.