***
— Проходи, располагайся, — Талия сбросила кеды и принялась «распаковывать» щенка из толстовки. Песик покидать нагретое местечко не желал, ворчал и упирался, вцепился зубами в мягкий вельвет. Девушка чертыхнулась, попыталась разжать крошечные челюсти, и собачонка принялась демонстративно порыкивать. Этот зловещий рокот, рождающийся в хиленькой грудке щенка, напоминал Данте, в лучшем случае, бульканье кипящей воды в чайнике. Пока Ти боролась с упрямым зверенком, мужчина огляделся. Квартирка у малютки неплохая, просторная светлая гостиная, обстановка статичная: диван, пара кресел, журнальный столик, телевизор, книжный шкаф. Пол застелен светло-бежевым ковром, на окнах кружевные занавески. Было весьма уютно и мило, если бы не царящий здесь беспорядок. Даже бардак — всюду валяются книги, карандаши, кисти, баночки с красками, всякие маечки-кофточки. Блондин покосился на рыжую, все еще пытающуюся выковырять собачку из толстовки. — Детка, тебя ограбили? — задумчиво протянул он. — Уф... нет! — дочь архонта обиженно надулась и упала на диван. — Черт с тобой, сиди хоть до посинения! — Хотел бы я посмотреть, как синеет собака, — фыркнул наемник, подцепив двумя пальцами ядовито-зеленую футболку. — А тебя точно не грабили? А то твоя берлога выглядит так, будто тут торнадо или парочка демонов пронеслась. — Вот кто бы говорил! Сам-то часто блеск в своей конторе наводишь? — не дожидаясь ответа, Талия резво направилась на кухню. — Ты голодный? Хотя чего я спрашиваю, конечно, да. — Эй! Зарываешься, малявка! — грозно рявкнул охотник, на что девушка игриво вильнула бедрами и скрылась за дверью. Данте усмехнулся. Стерва малолетняя… хотя какая она малолетняя? Всего на семнадцать лет младше его. Мелочи. Из кухни доносилось приглушенное мурлыканье Ти и бряцанье посуды. Интересно, что она там наколдует? Вряд ли она будет потчевать гостя кулинарными изысками, но все-таки. Решив не отвлекать хозяюшку от готовки ужина, Данте развалился на диване, вытянув ноги. Район тут приличный, да и квартирка немаленькая. Откуда у малютки столько кэша? Или папочка подкармливает? Талия не рассказывала ему о своем приемном отце, да охотник не особо и спрашивал. Знает, что у нее семья есть, и ладно. У кого-то нет даже этого. На столе в вольном беспорядке валялись рисунки – всякие натюрморты, пейзажи, пара портретов, и все в акварели. Мужчина одобрительно хмыкнул, с любопытством рассматривая работы девчушки. Миленько, талантливо… внимание зацепилось за портрет мужчины, жутко похожего на него самого. Но сын Спарды точно знал, что не его Ти увлеченно малевала на бумаге. Сглотнув вставший поперек горла колючий ком, наемник положил рисунок на место и прикрыл его еще парой листов. Непонятное чувство тревоги растекалось медленно колючей, вязкой волной по телу полудемона. — Данте!.. чай или кофе? — Коньяк, — гаркнул блондин, почесывая за ушком без пяти минут домашнюю дворнягу. — Коньяка нет, есть виски. — Валяй вис… чего? Это на хрена это тебе алкоголь дома?! — А братьев мне чем поить? Они и трезвые не сахар, а пьяные хоть засыпают быстрее и ко мне не лезут. — Ну, охерительная логика! Сразу видно, женская! — Газировка есть? — Есть. — Давай ее. — С коньяком? — Слушай, я не твой брат! Нечего меня спаивать! — мрачное настроение постепенно развивалось, и день вновь заиграл радужными красками, невзирая на хмурое за окном небо и неминуемую расплату долга. У малышки куча видеоигр и прочих прелестей, скучать ему точно не придется. Еще было бы неплохо переночевать у Ти. Сытый, сонный, разморенный, Данте уж точно не захочет возвращаться в агентство под дождем. В соседней комнате что-то грохнуло, щеночек выскочил из уютного гнездышка скомканной толстовки и разразился писклявым заливистым лаем. Потрепав доблестного охранника по холке, мужчина поднялся и, неслышно ступая по ковру, направился к двери, ведущей, скорее всего в спальню. Любопытно, что прячет там малышка. Комната встретила его тишиной, мягкими зыбкими сумерками, дрожащими в свете уличного фонаря, просачивающегося сквозь щель между тяжелыми портьерами. Здесь такой же беспорядок, как и в гостиной, только более… личный, что ли. Обоймы, пустые гильзы, исписанные тетради. Лица, смазанные, с размытыми от темноты чертами, смотрели на него с фотографий черными провалами глаз. Данте шагнул, пытаясь рассмотреть людей на снимках, и едва не запнулся об упавший мольберт. Картина валялась неподалеку. На ней изображена женщина, даже в полумраке охотники видел, какие яркие у нее волосы. Огненно-рыжие, совсем как у Ти, но короткие и вьющиеся. Она стояла спиной к нему, повернув голову. Самое странное, что фон у картины раскрашен полностью, а вот у женщины готовы только голова и рука — на нежном предплечье красуются замысловатые узоры. — Данте… какого хера?! — от тона Талии веяло холодом почище чем из морозильника. Мужчина спешно обернулся, снова едва не наступив на мольберт. — Тут что-то упало, и я пошел посмотреть. Я ничего не трогал, честное слово! — но девушка его будто не слышала. Оттолкнув его в сторону, она бросилась поднимать картину. Наемник неловко переминался с ноги на ногу, пока рыжая бережно поднимала портрет. — На хрена ты сюда пошел?! Кто тебя просил? — глухо бросила она, поднимая мольберт. — Я уже говорил. Что-то упало, испугало твою псину, и я пошел посмотреть. Расслабься, детка, я ничего не видел. Тут же темно. — Ты и этого видеть не должен! — рыкнула Талия с неожиданной злостью, синие глаза тускло сверкнули алым. — Выметайся вон! — Тихо, тихо, малютка, осади назад, — мужчина попытался улыбнуться и протянул руку, но дочь архонта отшатнулась, шипя, словно дикая кошка. В тусклом свете фонаря сверкнула голубая сталь ее пистолета.***
— Вот теперь, когда ты успокоилась, — процедил Данте, прижимая холодную банку колы к внушительной шишке на лбу. — Может, объяснишь, чего ты вдруг так взъелась. Девушка смущенно молчала, почесывая животик щенку, расположившегося у нее на коленях. Запрокинув голову, он уперся лапами в живот охотницы и тихо посапывал. Не сводя с Талии тяжелого взгляда, наемник перевернул банку другой, прохладной стороной. — Ну, чего молчим? Неужели стыдно стало? — язвительно заметил он. Рыжая передернула плечами. — Это портрет моей матери, — глухо произнесла она, отворачиваясь. — Эм… прости, что? — Данте думал, что ослышался. Ти взглянула на него исподлобья. — На картине — моя мать. Отец рисовал ее в первый год их брака. Он был художником… Повисла напряженная тишина. Талия нервно кусала губы, а блондин прихлебывал лимонад. Да уж, как-то некрасиво получилось… — У меня осталось всего штук пять его работ. Остальные погибли в пожаре. Мамин портрет, мой и несколько абстракций. Они даже не закончены. Фон я смогла сама, раскрасить, а вот остальное… рука не поднимается, боюсь, что испорчу все. И я… не люблю, когда на них смотрят. — Малышка, это же картины. На них и принято смотреть. А ты хоронишь их в своей комнате. — Это единственное, что осталось мне от отца. И от матери, если уж на то пошло. Я не хочу это ни с кем делить, — девушка прижала песика груди, невзирая на его недовольное ворчание. Теплая рука Данте опустилась на ее худенькое плечо. — И не надо. Ты права. Это только твое и ничье больше. Талия в ответ вяло улыбнулась. Дождь продолжал жалобно скрестись в окна, словно умоляя впустить его. — А твой приемный отец? Как он к этому относится? Девушка криво усмехнулась. — Он потомок жрецов, которые служили в храме моей матушки… так что он готов терпеть любые мои закидоны. — Потомок… кого? — А ты думал, он удочерил меня по доброте душевной? Не смеши! Юэйя никогда ничего не делает без выгоды для себя. — Твоего отца зовут… Юэйя? — уже который раз за вечер у Данте такое ощущение, будто ему шарахнули под дых. Ну, зашибись! Шикарно просто! Ее папочка — один из самых зубастых его кредиторов. Блеск! — Ну да. А что не так, ты прямо в лице изменился, — сапфирово-синие глаза чуть расширились. — Не говори, что ты ему денег должен. — Не скажу… так, ты меня ужином кормить собираешься или нет?! — Я могу поговорить с папой… — Что ты там про виски говорила? — Данте чуть ли не бегом бросился на кухню. Конечно, будет он перед ней свои проблемы демонстрировать, бежит и падает! Чтобы девчонка за него заступалась?! Ну уж нет! Он сын Спарды, гроза демонов… который по уши в долгах. — Так, говоришь, замолвишь за меня словечко перед своим папочкой?