***
В каминный холл больницы святого Мунго Сметвик вывалился в тихом бешенстве, шёпотом кроя по матушке-Моргане собственное мягкосердечие. А ещё ему очень хотелось проконсультироваться у знающего прорицателя, но таковых в Британии не водилось вот уже тридцать лет – последний сдёрнул во Францию аккурат за сутки до избрания Нобби Лича министром магии. Годный был прорицатель, хоть и редкий гадёныш, склонный к дурацким мистификациям. Денёк сегодня выдался, какой потом долго снится в кошмарах – непонятный и нелепый, когда все твои поступки приправлены мерзким ощущением неотвратимости, будто судьба ухватила тебя за шкирку и потащила на убой. Стоило Сметвику, поддавшись на льстивые уговоры Шафика, показаться в Министерстве, как он тут же напоролся на Верховного чародея, тридцать три Авады ему в гузку. Альбус Дамблдор со свитой прихлебателей шествовал по атриуму, а Сметвик как раз выскочил из лифта, мечтая покинуть эти негостеприимные стены как можно скорее и никогда более сюда не возвращаться. Поводом для визита стал пополнившийся до критического уровня список запрещённых зелий и ингредиентов к ним. «Думал ли я когда-нибудь, что благородное искусство исцеления телесных немощей будет сведено к Фините Инкантатем на все случаи жизни? – жалобно спрашивал Шафик и смотрел на Сметвика скорбным взором пнутого под зад книзла. – Иппи, умоляю, сходи ты к Фаджу, попроси за нас. Мол, сделайте исключение, господин министр. Сам-то я с ним просто поругаюсь, а ты для этого акромантула в котелке вроде как авторитет – личный и доверенный целитель героя магической Британии». Фадж принял Сметвика, промурыжив в приёмной почти час, а потом долго и многословно доказывал, что талантливому целителю для плодотворной работы никаких зелий из сомнительных ингредиентов не требуется: «Мы маги, сила в нас самих!» Сметвик поначалу пытался вежливо переубедить кретина, а потом не выдержал и обложил матом. Побагровевший Фадж в качестве последнего аргумента сослался на авторитет профессора Дамблдора, и Гиппократу снесло голову окончательно – он прекратил орать, принял официальный вид и холодно пообещал господину министру досрочные перевыборы по причине его, министра, бесславной и безвременной кончины. Из приёмной Сметвик отбыл со всем возможным достоинством, но в лифте его опять накрыло злостью. В этом дивном состоянии Гиппократа вынесло в людный атриум, и вот нате вам – навстречу, раздвигая почтительно перешёптывающуюся толпу, чинно вышагивает небезызвестный белобородый хмырь, а следом подобострастно семенит стая лишайных жмыров в форменных мантиях Министерства, аврората и Визенгамота. Сметвик холодно кивнул процессии, подавив страстное желание плюнуть Дамблдору под ноги, но господин Верховный чародей радушно раскинул руки и двинулся навстречу: – Мистер Сметвик, добрый день! Вас мне сам Мерлин послал! «А мне тебя – сам Мордред!» – рявкнул про себя Сметвик, а вслух хохотнул: – И вам здравствовать, профессор! Какими судьбами в этом неуютном, насквозь прогнившем местечке? – Что-то случилось, мистер Сметвик? – острый взгляд поверх изукрашенных каменьями очков мигом заставил Гиппократа опамятоваться и взять себя в руки. – Небольшой спор с министром, – улыбнулся он невесело, – по поводу расширения списка запрещённых зелий. Мистер Фадж убеждён, что для полноценного лечения пациента достаточно чар и заклятий. На вас ссылался, профессор. – Увы, – Дамблдор развёл руками, – ограничения продиктованы участившимися случаями употребления зелий для достижения дурманящего эффекта. Но думаю, для больницы можно и нужно сделать исключение. Министр просто немного упустил из виду этот аспект проблемы. – Благодарю вас, мистер Дамблдор, – Сметвик сдерживался изо всех сил: где это видано, чтобы взрослым магам указывали, что и как им надо пить? – Я передам Главному целителю, что недоразумение разрешилось. А у вас ко мне какое дело? – Ваш доклад о состоянии здоровья мистера Поттера произвёл большое впечатление на министра, – неторопливо сказал Дамблдор. – Он настаивает на постоянном медицинском наблюдении за Гарри. – Насколько я знаю, мадам Помфри так и делает, – прикинулся идиотом Сметвик. – Да, но Корнелиус желал бы видеть на моём отчёте вашу визу. – Не вопрос, профессор, – Сметвик расписался на услужливо поданном кем-то из свиты пергаменте. – Но к Фаджу больше не пойду. Я уже пообещал ему скорую отставку, боюсь, он будет не рад моему повторному визиту. – О, мистер Сметвик, – лукаво улыбнулся Дамблдор. – Как нехорошо с вашей стороны шутить с Корнелиусом на такие деликатные темы. Слово «отставка» заставляет бедолагу нервничать больше обычного. – Пусть зелий попьёт, – буркнул Гиппократ, торопливо распрощался и поплёлся к каминам. Задание Шафика он хоть и криво, но выполнил, а больше его в Министерстве ничего не держало. Позднее, прогоняя эту сцену в голове, Сметвик долго не мог надивиться собственной агрессивности. С чего бы его на рожон понесло? С Фаджем можно и нужно было разговаривать по-другому – мягко и деликатно, не забывая о лести. А то Сметвик не знал, что за тип числится в министрах и какие мыслишки роятся под знаменитым котелком – можно было порешать всё тихо и чинно, ко всеобщему удовольствию. Дамблдора же он и раньше недолюбливал за попытки привить магловские законы и обычаи, совершенно бесполезные в магическом мире. Например, зелья эти дурацкие. Ну пережрёт кто-нибудь зелий, и что? Авось не сдохнет, вылечат. Если же набедокурит под «дурманящим эффектом», то прибьют или Азкабан обеспечат – все взрослые, все с палочками. Беречь людей от самих себя – занятие бесперспективное, а дураков и негодяев надо выбивать сразу, не плодя для них соблазнов «вторыми шансами». Лучше бы Верховный чародей обязал Гильдию зельеваров снабжать свою продукцию подробными аннотациями, чтобы каждый точно знал, какой именно эффект будет при передозировке. И для маглорождённых нужно устраивать открытые процессы с демонстрацией пары-тройки дементоров, чтобы проняло и отвратило. «Или нормальную дуэль показать, – думал Сметвик, – когда лучший боец пострадавшего семейства нарезает обидчика на куски с полного одобрения аврората». Кстати, в последнее время упорно стал замалчиваться тот факт, что в магическом мире дуэль по-прежнему является одним из самых распространённых способов разрешить спор или загладить обиду. Большая часть молодых маглокровок, получив вызов, теперь с воплями несётся в аврорат, а не на поиски секундантов. Авроры, понятно, пожимают плечами и шлют неженок на хрен, но тенденции настораживают. Оскар Эйнар жаловался, что у него не хватает людей срываться на вызовы по каждой ерунде – такое впечатление, будто за Барьером уже и гадят по команде. «А вчера какая-то дура вызвала нас книзла снять с дерева, – сокрушённо мотал головой Оскар. – Авроров! С дерева! Каюсь, Иппи, книзла я не грохнул – не он себе хозяйку выбирал. А вот дерево сжёг и дуре штраф ввалил за ложный вызов. И что в благодарность за мою доброту? Истерика до падучей и «Сука чистокровная!» в спину. Охренеть!» Повинен в таких казусах был только Дамблдор – и никто больше. Маглорождённые выпускники Хогвартса были совершенно не приспособлены к здешней жизни и смотрелись жальче, чем маги в метро. Раньше Сметвик, как и многие, считал Дамблдора блаженным. Теперь же, после писем Гарри Поттера и разговоров со знакомыми аврорами, он понял, что хитрый старикашка водил всех за нос. На самом деле Великий светлый маг тихо и ненавязчиво перекраивал обычаи магического мира «под маглов», а эти идиоты с книзлами на деревьях – его первые подданные: глупые, пассивные, разобщённые и совершенно не осознающие своих реальных возможностей. Собственная дурость бесила, хотелось немедленно куда-то бежать и что-то делать, но Сметвик сдерживал себя, понимая, что борьба за магическую Британию будет долгой и трудной. Если вообще будет – обезглавленные УПСы сидели тихо, а Монтегю всё устраивало. Нейтралитет собственной семьи тоже было не переломить, и Гиппократ с тоской осознавал, что имеет хороший шанс стать отщепенцем вроде Джейми Поттера. «Связался с некромантом, – думал Сметвик, – и тут же вся жизнь наперекосяк. Интересно, это совпадение или вокруг этих ребят действительно начинает сама собой закручиваться всякая хрень?» К каминам Министерства тоже было не пробиться из-за толпы, и Гиппократ пристроился в очередь за каким-то старичком в пыльной бархатной мантии. Мысли привычно свернули на Поттера, в последнее время о нём думалось почти постоянно. Сметвик и Тики, снедаемые беспокойством за Гарри, перечитали о некросах всё, что сумели найти. Правду сказать, искреннее беспокойство проявлял лишь Тики, Сметвика же одолевали сомнения – не взялся ли он охранять будущую погибель магической Англии? Иногда он делился своими невесёлыми мыслями с Тики и неизменно нарывался на суровейшую отповедь. Янус твёрдо верил, что человек, выросший в атмосфере ласки и любви, никогда не станет негодяем. Сметвик молча тыкал пальцем в страницы фолиантов, описывающих ужасы некромантских войн, а Тики закатывал глаза и объяснял, что триста с гаком лет, прошедших после последней заварухи с некромантами, пошли на пользу магическому обществу. Прогресс восторжествовал – никто не расчленял врагов для кровных ритуалов, никто тайно не душил сквибов, а в атриуме Министерства вместо зачарованных колодок для позорных наказаний воздвигли фонтан – нелепый, но безобидный. Новые поколения магов, утверждал Янус, вовсе не испытывают всепоглощающего ужаса перед некромантами и не станут убивать направо и налево, как их косные пращуры. Сметвик задумчиво кивал и старательно отгонял свои военные воспоминания – современные и просвещённые маги зверствовали так, как и не снилось их неотёсанным предкам. Кроме того, итог прочитанного всё равно был неутешителен – шила в мешке не утаишь. Некросы чересчур отличались от прочих магов, их знания и умения невозможно было выдать за что-то другое. Любимцы Смерти получали от неё в дар редкую живучесть – некроманты порой регенерировали лучше ликантропов. Особо сильные могли поделиться этой способностью и с лёгкостью заживляли почти любую рану – Сметвик убедился в этом на собственном опыте. Кроме того, власть над неживым давала им почти неограниченные возможности в артефакторике. Недаром стоимость всех вещиц, сделанных некромантами на заказ, едва не вшестеро превышала стоимость любых аналогов, хоть светлых, хоть тёмных. Смутно поговаривали и об экспериментах некросов над живыми существами – достопочтенный Фламель неоднократно намекал на искусственное происхождение оборотней, однако никаких доказательств не приводил. Ну и, само собой, некросы каким-то загадочным способом контактировали с так называемым тонким миром. Эти ребята могли заглянуть за Грань, но никогда не распространялись об увиденном или услышанном, иногда платя собственными жизнями за сохранение тайны. Максимум, на что они были согласны, – сообщить родственникам умершего важные сведения, какие те не успели передать сами: где спрятан клад, кто отец ребёнка и тому подобное. Плату за такие сеансы некроманты брали огромную, проще было накопить деньги заново или зачать другое дитя. Мелочи, вроде поднятия мёртвых и создания нежити, пугали обывателей, но оставляли равнодушными учёных – это ничем не отличалось от создания амулетов и тоже относилось к артефакторике. Другое дело, эти поделки – от подвесок до личей – частенько бывали полуразумными, чего до сих пор не смог добиться ни один «нормальный» артефактор. Знаменитая Распределяющая шляпа вот уже тысячу лет функционировала исправно и со временем даже обрела некое подобие личности. Поскольку Шляпа не имела устрашающего вида, не кусалась и не выжигала людям мозги, её происхождение за давностью лет подзабылось. Насчёт же своего истинного предназначения Шляпа упорно отмалчивалась, изредка радуя особо настырных учёных крайне непристойными стишками. Надо думать, у Дамблдора собралась целая коллекция таких сочинений. Сметвик даже не сомневался, что после малого совершеннолетия Поттер начнёт выдавать фокусы, какие и не снились никому из ныне живущих магов. Он уже сумел превратить камень в какую-то горючую ерунду, что будет дальше? Инфернал вместо Снейпа? Кстати, как там Биннс-покойник поживает? Вот будет номер, если Гарри его упокоит или, наоборот, заставит вспомнить земное существование. Тихоня-профессор в своё время был весьма ушлым малым, имел доступ к хроникам многих чистокровных семей, как живущих ныне, так и давно угасших. Обширнейший архив Катберта Биннса, надо сказать, так и не нашли, несмотря на контракт, до сих пор открытый в Лютном переулке. В любом случае, скоро настанет момент, когда Гарри нужно будет хватать и прятать, а Сметвик так и не придумал, как и куда. Тики, как и ожидалось, взглядов Сметвика не разделял. – Иппи, нужно сказать мальчику, кто он, – говорил Янус, настойчиво заглядывая Гиппократу в глаза. – Иначе мы его не убережём. Если он будет знать, то сумеет имитировать светлого середнячка, мы научим. Даже трансфигурацию, как я понял, можно будет подтянуть, чтобы не цеплялись. – Тики, – морщился Сметвик. – Как тебя в академию-то приняли? Трансфигурация – это изменение формы. Стол не становится свиньёй, и еду из несъедобного трансфигурировать нельзя, ибо камни жрать неполезно. Волк-анимаг не отправляется в лес рвать зайцев и плодить щенят, потому что принял форму волка, а не стал волком. – И что? – А то, что некросы так не умеют. Они трансмутаторы, дурень. Они изменяют не вид вещей, а их суть. Некромант – это инстинктивный алхимик и сам себе философский камень. А ты, Тики, – балбес, если думаешь, что Макгонагалл не отличит трансфигурированную вещь от сотворённой. Она убьёт пацана на месте, в Шотландии испокон веков с некросами разговор короткий. Нет, от этой бабы и её предмета надо держаться подальше. – Но сказать Гарри нужно! – Нужно, но попозже. Ведь проболтается, выдаст себя. Янус, заешь тебя мантикора, он не аврор под прикрытием, он просто ребёнок! Это мы с тобой должны что-то придумать! И срочно! О, Мерлин, во что я ввязался? – А мадам Помфри ты почему не скажешь? – Слушай, Тики, она мой друг. Первый же сеанс аврорской легилименции – и Поппи в сообщниках у некроса, не понимаешь, что ли? Кстати, у невыразимцев тоже будет много вопросов ко всем причастным. А в методах их сроду никто не ограничивал. Эти разговоры в разных вариациях повторялись изо дня в день, но выхода Сметвик по-прежнему не видел. Существовала ещё одна сложность, в которую Гиппократ не посвящал даже Тики. Он совершенно не мог предсказать реакцию самого Поттера на известие о своих способностях. В истории бывали случаи, когда опьянённые могуществом некроманты ставили себя выше окружающих и принимались наводить порядок – по своему разумению, как Кимбол Изувер, или по божьему слову, как Лудо Архангел. Не факт, что пацану не сорвёт резьбу, каким бы тихим и воспитанным тот ни был. И тогда… Что будет тогда, Сметвик боялся даже думать – он целитель, а не убийца. Гиппократ дождался очереди к камину и перенёсся в свой любимый трактир «Весёлый авгурей». Заведение стояло в самом центре Лютного переулка, но хозяин клиентуру отбирал весьма придирчиво, а готовил превосходно – простую и сытную пищу, без французских придумок. Сметвик привычно занял давно облюбованный столик, приветственно кивнул степенной подавальщице и опять углубился в невесёлые размышления. Он даже не обратил внимания на подошедшего к столику человека, краем сознания отметив лишь, что тот ведёт себя спокойно и в руках у него ничего нет. Однако когда этот человек без приглашения отодвинул стул и уселся напротив, Сметвик сначала стряхнул палочку в ладонь, и лишь затем поднял глаза от тарелки. – Как вы это делаете? – только и спросил он грустно. – Добрый вечер, целитель, – незваный гость сиял знаменитой улыбкой, и Гиппократ, вздохнув, убрал палочку: всё равно не поможет. – Делаю что? – Подкрадываетесь незаметно, – ответил Сметвик. – Я этот финт у вашего сына наблюдал, голову потом сломал – как? Ведь не Конфундус же? – Было бы что замечать, – пожал плечами визитёр, – не вейла, слава Мерлину. А что так торжественно, целитель? На «вы» даже, а не «эй ты, ебло железное, свалил со своими хуесосами, у меня тут семеро раненых». – Эхм… – Сметвик подавил смешок, – обознался я, видно, лорд Нотт. Тогда, в горячке, мог и перепутать. Вы, я прошу прощения, тогда все на одно еб… лицо были, вот и прилетело вам нечаянно. Уж простите дурня, виноват. – Вы меня простите, – ухмыльнулся Магнус Нотт. – Негоже занятому человеку под руку соваться, моя вина. Дело у меня образовалось к вам, мистер Сметвик. Страшно деликатное. Гиппократ предвкушающе потёр руки и приготовился торговаться. Вдруг удастся Бэддока заполучить хоть на месяцок? А там и втянется, голубчик, нечего ему в Ковене делать. – Деликатное, мистер Сметвик, в том смысле, что прямо сейчас вам нужно дать Непреложный обет о неразглашении. – А клятвы моего тёзки мало? – нахмурился Сметвик. – Гринготтс в процессе обнесли, что ли? – Хуже, – буркнул Нотт, – с зеленорылыми я бы справился. Я, целитель, нижайше прошу вас согласиться на обет, а взамен готов услужить вам, чем скажете. – Бэддок? – Людьми не торгую. Уговорите – ваш. Я имел в виду свои услуги – убить там кого, напугать. – Не соблазняйте, – Гиппократ тряхнул головой, отгоняя милый образ обугленного трупа Дамблдора. И тут его осенило: – А защитить? – С дорогой душой, мистер Сметвик, всеми доступными мне способами, не жалея сил и денег. Сыновья? – Н-нет, – Сметвик опять вздохнул, от сыновей теперь нужно быть как можно дальше. – Ученик. Будущий. – Поттер, – кивнул головой Нотт. – Сын рассказал мне о вашей просьбе. У Сметвика достало совести смущённо потупиться – по-хорошему, он не имел права договариваться с пацаном без отцовского на то соизволения. – Я согласен, – между тем просто сказал Нотт. – Тем паче, мальчишка интересный и нравится моему охламону. Срок поставим до принесения им клятвы Гиппократа, или вы свой назначите? И вот тут Сметвик понял две очень важных вещи. Во-первых, он кретин. Во-вторых, он никогда больше не будет прохаживаться насчёт умственных способностей боевых магов. Стенать о невозможности контролировать Поттера и забыть о том, что шкет мечтает стать целителем? Клятва Гиппократа – самая человечная и самая безжалостная одновременно – удержит юного некроманта от соблазна перекроить мир по собственному желанию. – Срока до принесения клятвы будет достаточно, милорд. – Договорились, – Нотт жестом подозвал хозяина трактира, и тот, ничуть не удивляясь, засвидетельствовал Непреложный обет. Значит, ждали. Как только Сметвик заявился в кабак, трактирщик тут же связался с Ноттом, хитрая морда. Сменить трактир, что ли? – Итак, – Гиппократ сцепил руки в замок, – что за деликатное дело? Неудачный поход в бардак? – Похоже на то, – глава Ковена неторопливо поднялся и направился к камину. – Однако вам, целитель, лучше самому взглянуть. Нотт-мэнор! Камин привёл Сметвика в какую-то тесную развалюху, заставленную разномастной мебелью. Судя по массивному овальному столу, дюжине стульев и громадному креслу-сундуку времён Столетней войны, это была гостиная. Потрёпанный резной поставец без половины стёкол в дверках, оббитая лепнина каминной полки и несколько свеженьких латок на потолке – Нотт явно был разорён вчистую. Поговаривали, что после смерти Лорда дела у Ковена стали очень плохи, и барыги Лютного якобы галлонами раскупали успокоительные зелья – а ну как молодой Нотт начнёт промышлять разбоем? После Метки терять ему было нечего, грабить преступников много ума не нужно, а силы и наглости двум лордам-душегубам, Нотту и Флинту, всегда было не занимать. Однако слухи оставались слухами, Нотт заперся в мэноре и наведывался в Лондон крайне редко, буквально по паре раз в год. Три года спустя он продал лондонский особнячок, а ещё позже по Лютному расползся слушок, что Ковен взялся за некоторые контракты, а сам Нотт потихоньку распродаёт книги и артефакты. Поэтому Сметвик был готов увидеть печальную картину тщательно скрываемых денежных затруднений: потёртые ковры под иллюзионными чарами, многажды чинёную Репаро мебель, чахлых домовиков с дрожащими лапками – всё то, что он, к сожалению, всё чаще и чаще наблюдал во время своих визитов в дома старых чистокровных семей. Однако картина неприкрытой нищеты одного из самых древних родов магической Британии заставила его буквально остолбенеть на месте. Да этот дом и домом-то назвать было нельзя! Нотт правильно понял его замешательство и невесело усмехнулся: – До Мраксов мне ещё далеко, надеюсь. У меня хотя бы с башкой пока всё в порядке. Сюда, прошу вас. Он толкнул низенькую дверцу, за которой оказалась комната поменьше и, слава Мерлину, почище. Обстановка состояла из кровати, двух кресел вполне современного вида и небольшого комодика, на котором громоздились фиалы с зельями. В одном из кресел, вытянув ноги в шнурованных дуэльных сапогах, дрых Бэддок собственной персоной, а в кровати… – Нотт, кретинская рожа, ты что, Малфоя похитил?! – Мистер Сметвик… – И ты ещё будешь утверждать, что у тебя с башкой всё в порядке? – Целитель, послушайте, – Нотт вскинул ладонь, вокруг которой явственно задрожало горячее марево, и Сметвик, сглотнув, невольно отступил на шаг. – Люций ранен, и что бы мы ни делали, он уходит всё дальше. Помогите. Гиппократ коротко выдохнул сквозь зубы, резко выдернул палочку из чехла и бросил в неподвижно лежащего Малфоя связку диагностирующих заклинаний. – Ебать! – версия с похищением отпала сразу же, потому что Малфой был буквально изрешечён пулями. Видно, стреляли с близкого расстояния из мордредовой придумки, выпускающей сотни пуль в минуту. – Автомат! – вспомнил Сметвик название страшного магловского оружия, и в его голове сразу всплыли невесёлые воспоминания о лете, проведённом в мэноре Эйвери. Домашний лазарет был битком набит раненными огнестрельным оружием, и выживали далеко не все. – Там ещё и аппарация неудачная, – сказал Нотт тихо и как-то совсем безнадёжно. – Совсем всё плохо, да? – Сколько времени прошло? – отрывисто спросил Сметвик, убирая одеяло. На теле Люциуса, казалось, не осталось живого места, и Нотт со свистом втянул в себя воздух. – Аппарация как раз удачная, выпал живым и в нужном месте. Милорд, вы не сомлейте только. – Неделя, – убитым голосом ответил Нотт. – Мы думали, раз не умер, сами справимся. Сметвик сосредоточенно кивнул и принялся творить исцеляющие чары. Скорость волшбы уже была не важна, и он сосредоточился на заживлении внутренних органов. Люциус каким-то чудом сумел удержаться на Грани, но без профессиональной помощи его гибель – вопрос двух-трёх суток. – Давай, Люци, куколка, – подбадривал его Гиппократ, иногда прерывая скороговорку на латыни, – без тебя в Британии станет скучно, засранец ты спесивый. Смотри-ка, гной и прочую херню тебе удалили уже, раны чистенькие. Жидкости в лёгких тоже нет, небось, лодырь Бэддок старался. – Угу, как бы коронный номер, – сонный и усталый Бэддок протёр глаза, зевнул и поддёрнул рукава рубахи. – Здорово, живодёр. Командуй, где помочь. – Лёгкие, кровоток, как всегда, – коротко обронил Сметвик. – Ну же, Люций, напряги силёнки. Сметвик работал почти три часа, временами понося бессознательного пациента последними словами. Потом упал в одно из кресел, напился воды, обругал паразита Бэддока за его нежелание всерьёз заняться целительством и устроил ревизию зелий. – Охренеть, – ошарашенно сказал спустя некоторое время, аккуратно закупоривая последний фиал. – Это Снейп, что ли, варил? Ещё один говнюк не желает своим делом заниматься. Минимум четыре зелья не запатентованы, стыд и позор. Нотт, всё это время молча простоявший у двери, отлепился от стены, бесшумно подошёл к Люциусу и нежно провёл ладонью по его исхудавшей щеке в серой щетине: – Что теперь, целитель? – Оклемается, – Гиппократ даже не старался скрыть своего изумления. Слухи о разрыве Малфоя со Снейпом гуляли давно, и в кабаках на личность нового малфоевского аманта уже делали ставки. Выходило, что никто не угадал. – Силищи навалом, очухается. На нём следы кровных ритуалов, кто делал и зачем? – Леди Малфой, дубина ты, – ответил Бэддок. – Удерживала мужа здесь, ясное дело. – Вот оно как, – Сметвик горько вздохнул. Чтобы заполучить кровного мага в Мунго, нужно было воскресить Лорда и избрать того министром, не меньше. Пока же адепты кровной магии были наперечёт, находились под неусыпным надзором аврората, и заказы им перепадали только после долгой мороки с получением разрешения из министерства. – Передайте миледи, что я сражён – филигранная работа. Нотт светло улыбнулся и кивнул так, будто восхищались им самим. Сметвик отвесил челюсть – до такого расклада точно не додумаются ни в одном кабаке: «Люци, сука блудливая, что ты затеял? Жена, Нотт, маглы … Мало мне некроса, так я ещё, похоже, в самую серёдку какой-то малфоевской аферы встрял». Настроение у него резко испортилось, он отказался от предложения отужинать, хотя от голода сводило кишки, и камином ушёл в Мунго. Тихое бешенство заливало его с головой – ведь сделали, как пацана. И кто? Боёвка тупая.***
Сочельник праздновали тесной семейной компанией – Теодор фыркнул в тарелку и подавил истерический смешок – он сам, папаня, дедуля Джагсон, леди Малфой и Хорёк, непривычно молчаливый и бледный до синевы. Праздник вышел невесёлым, но богатым на новости, большая часть из которых не должна была выйти за пределы этой гостиной. Самым страшным секретом было, ясное дело, тяжелейшее ранение Люциуса Малфоя. О том, что старший Малфой вот уже вторую неделю без сознания лежит в соседней комнате, в замке знали только члены Ближнего круга и Джагсон. Недомогание скрыть, скорее всего, не удастся. Малфой исхудал вдвое против прежнего и ничем теперь не напоминал былого холёного красавца. Однако причина хвори разглашению не подлежала ни в коем случае – для всех прочих Люциус болел драконьей оспой. Переправить раненого в Малфой-мэнор опасались, тот был очень слаб. К тому же Теодор знал своего папаню как облупленного: уж если кто удостаивался его заботы, то не мог потом отвязаться до глубокой старости. Взять хоть самого Тео. Он зачем-то полдня пересказывал отцу собственные письма из Хогвартса, одновременно уворачиваясь от объятий и чмоканий в макушку. Невыносимо, честное слово. Старость, кстати, тоже не была гарантией освобождения от опеки старшего Нотта. Дедуля Джагсон бегал от папани по всей крепости и кричал, что сам знает, когда и как нужно спать, обедать, кашлять и беречься сквозняков: «Иди, внучок, своей дорогой. Мне так и так сдыхать скоро, не порть последние денёчки». Так что пусть семейство Малфоев не обольщается: папаня ни за что от них не отвяжется и не выпустит из Нотт-мэнора до полного выздоровления Люциуса. Хотя, кажется, леди Малфой ничего не имела против и – мучила Теодора такая догадка – даже рада была этому… гм… приключению. Уж очень подозрительно выглядели все эти переглядывания, перешёптывания и якобы случайные прикосновения. Как бы заветная мечта наследника Ноттов о молодой мачехе с пухленьким младенцем на руках и двумя щекастыми бутузами, цепляющимися за материнскую мантию, не пошла прахом. Тео украдкой взглянул на младшего Малфоя. Тот сидел с каменной мордой, что немного пугало. Обычно Хорёк, задавака и насмешник, кривлялся напропалую, даже когда пытался изобразить фамильную невозмутимость. Теперь же он сидел молча, абсолютно не обращая внимания ни на кого из присутствующих, и сосредоточенно смотрел куда-то в стену. Теодор прикинул, чем можно было бы вывести Драко из ступора. По всему выходило, бить следовало из главного калибра, не размениваясь на мелочи. – Интересно, – прошептал он, улучив момент, когда папаня принялся бормотать неуклюжие комплименты под тихий грудной смех смущённой леди Малфой, – как там Поттер поживает? Переселился, небось, в Гриффиндорскую башню и ни разу не вспомнил про тебя, хоря приставучего. Лучше бы он в Малфоя Бомбардой шарахнул – тот вскочил из-за стола и выдал длинную нецензурную тираду, от которой поперхнулся даже дедуля Джагсон. В гостиной повисло неловкое молчание, а Хорёк до крови закусил губу и закончил не своим, тихим и жалобным голосом: – Тео, ты ведь пошутил, правда? Скажи! – Да пошутил, угомонись, – растерянный Теодор тоже встал и неловко похлопал Драко по плечу. – Всё нормально будет, чего ты… Тут Хорёк зажмурился, до хруста сцепил зубы, уткнулся Тео в плечо и молча заплакал. ____________________________ * Битва при Тьюксбери (англ. Battle of Tewkesbury) – сражение между войсками Ланкастеров и Йорков во время войны Алой и Белой розы в западной Англии, на территории графства Глостершир. Состоялось 4 мая 1471 года и завершилось разгромным поражением Ланкастеров.