– Входите, Аргус, – директор Дамблдор раздражённо смахнул вправо все костяшки на небольших конторских счётах. Финансовый отчёт никак не сходился, и к концу вечера Альбус горько сожалел об отсутствии в своей родне гоблинов. – Что-то случилось?
– Навозные бомбы, профессор Дамблдор, – проскрипел Филч, присаживаясь на краешек гостевого кресла, – в коридоре седьмого этажа. Это всё близнецы Уизли, сэр, я это доподлинно знаю. Миссис Норрис, сэр, никогда не ошибается.
– Полно, Аргус, – отмахнулся Дамблдор, – миссис Норрис, при всём моём к ней уважении, обычная кошка. Пошлите эльфов, и они наведут порядок.
– Надо наказать негодников, сэр, – насупился завхоз. – Не дело спускать такие вещи. Пусть паршивцы сами уберут, это им урок будет. Это они напакостили. Миссис Норрис их почуяла.
– Как славно, что у вас нет кресла в Визенгамоте, – засмеялся Альбус. – Миссис Норрис со своим чутьём заселила бы три Азкабана.
– Славно, сэр, очень славно, – мрачно буркнул Филч, медленно поднялся с места и зашаркал к выходу, – когда у кошки больше мозгов, чем у всего Визенгамота.
Дверь захлопнулась, а Дамблдор мученически застонал и с досадой хлопнул ладонью по столу.
– Вы слышали? – спросил он у пары вычурно украшенных древних вредноскопов. – Ни капли уважения, что за люди?
– Презренный полукровка, – процедил со своего портрета Финеас Найджелус Блэк, – сын висельника. Дерзкий сквиб заслужил знатную порку, но тебе, выкидыш грязной утробы…
Дамблдор взмахнул палочкой, и дракклов портрет заткнулся. Он, единственный среди нескольких десятков портретов усопших директоров Хогвартса, был написан на зачарованном некромантом холсте. Проклятый кусок полотна сохранил отпечаток личности Блэка настолько хорошо, что временами Альбус всерьёз задумывался о поджоге собственного кабинета.
– Ты ещё на мою голову, – пробормотал Дамблдор, – мне и живых слизеринцев хватает, чтобы аппетит себе испортить. Итак, считаем заново. Рейвенкло сходится. Ещё бы. Слизерин сходится. Лаборатория отдельной ведомостью… Так, где ты тут? Годрик, ну и цены! Вроде бы всё в порядке. Гриффиндор… Ох, Минерва, это в скобках было, в скобках! Гриффиндор пересчитываем. Хаффлпафф… Да что ж это, а?! Помона, я тебя прокляну! Остекление теплиц было? Было. А счета где? А счета у нас прошлогодние и почему-то на саженцы! Разорительница!
Директор закряхтел, отпихнул гору пергаментов, сделал себе крепчайшего чёрного чаю и всыпал туда изрядную порцию дорогого тростникового сахара.
Если Минерва просто слегка недолюбливала арифмантику, то в отчётности Помоны Спраут сам директор Гринготтса мог сломать обе ноги. Ни один счёт не соответствовал строкам в сводной ведомости, а в вычисления соваться и вовсе было опасным для жизни. Пенять Помоне на прискорбную небрежность в ведении учётных книг оказалось делом безнадёжным.
– Помилуйте, Альбус, – возмущалась она в ответ на директорские упрёки. – Как это можно высчитать, когда в руки мне дают галлеоны, покупаю я штуки, вырастает оно в футы и ярды, а Северус потом переводит это добро в унции? Вы издеваетесь!
Совсем недавно такое положение дел не слишком волновало директора. Каждое полугодие он кое-как подгонял отчёты деканов под общую сумму расходов и прикладывал выписки из банка – попечительскому совету хватало.
Однако нынешний председатель Совета попечителей, огнекраба ему в задницу, взялся за дело серьёзно. Теперь финансовые отчёты следовало подавать каждый месяц с приложением расходных документов и заявок на будущие траты. Отчёты за сентябрь, октябрь и ноябрь неоднократно возвращались директору на переделку – они были сплошь исчёрканы изумрудными чернилами с серебристой искрой. Однако даже явно глумливый цвет чернил не бесил Дамблдора так, как ненавистный малфоевский почерк.
Почерк, как и самого Малфоя, Альбус невзлюбил давно, ещё в начале семидесятых. Высокомерный павлин, одолеваемый поклонниками, которых сам же и поощрял на ухаживания, повадился возвращать адресованные ему любовные записки с издевательскими репликами на полях. Нежные и чистые чувства, изливаемые в этих трогательных посланиях, жестоко высмеивались бессердечным красавчиком. У мадам Помфри скопилась целая коллекция измятых и залитых слезами писем, пока она не отдала их Дамблдору с требованием «вразумить ублюдка» и пополнить в Больничном крыле запас успокоительных зелий.
Где там. Вразумить Малфоя могла только Авада в лоб – после беседы с директором он был так же преисполнен себялюбия и нахальства, как и до того. А заставить Слагхорна, тогдашнего профессора зельеделия, покинуть уютное кресло ради неоплачиваемой работы в лаборатории, Дамблдору и раньше никогда не удавалось.
Ясно, что изящный летящий почерк, памятный по поруганным письмам студентов, на выстраданных директором финотчётах смотрелся самым издевательским образом. Причём в последней записке к отчёту за ноябрь Малфой, бессовестный клеветник, посмел высказать подозрения в хищении преподавателями школьных средств.
Альбуса едва удар не хватил от подобной наглости. Да, жалованье у профессоров Хогвартса сравнительно невелико, но каждый из них едва ли не лучший в своей специальности. Регулярные публикации в уважаемых печатных изданиях, патенты и авторские отчисления, выполнение платных заказов – да мало ли достойных источников дохода у именитых учёных!
А ужесточившиеся требования к отчётности крохобору Малфою следовало бы уравновесить ставкой счетовода, потому что у деканов абсолютно нет времени заниматься ещё и этим безобразием.
Теперь составление идеального декабрьского отчёта стало делом принципа – Дамблдор был не намерен уступать какому-то павлину. Поэтому он вновь приготовил чистый пергамент для записи вычислений, протёр очки, взялся за счёты и отважно ринулся в пучины хогвартской бухгалтерии. Вперёд, Гриффиндор!
Однако уже через четверть часа Дамблдора, едва вошедшего в счетоводческий раж, опять прервали. Винтовая лестница доставила нового посетителя, Минерву Макгонагалл. Декан Гриффиндора никогда не беспокоила директора по мелочам, и потому Альбус слегка встревожился:
– Что случилось, Минерва? Присядь, пожалуйста. Выпьешь чаю?
– Нет, Альбус, благодарю, – Макгонагалл сосредоточенно поджала губы, нервным жестом разгладила складки мантии на коленях и внезапно выпалила: – Я не смогу на каникулах заниматься Поттером!
– Почему? – озадаченно спросил Дамблдор. – Прости, но ты сама настояла на том, чтобы Гарри остался в Хогвартсе. Северус подал прошение об отпуске, и я уже ответил ему согласием.
– Не могу! – явно через силу выговорила Макгонагалл. – Альбус, прошу вас!
– Минерва, ничего не понимаю, честное слово, – директор откинулся в кресле и огладил бороду. – Насколько я помню, твоя идея состояла в том, чтобы Гарри провёл Рождество в Хогвартсе, погостил в гриффиндорской башне и нашёл общий язык с мальчиками Уизли. Что же случилось?
Макгонагалл замотала головой, и Альбус с изумлением заметил слёзы в уголках её глаз.
– Минерва, – он вскочил с места и призвал фиал с успокоительным зельем. – Минни, ну же, девочка, успокойся. Выпей, милая.
Дамблдор пересадил Минерву на диванчик и сам присел рядом. Он был растерян и немного испуган – даже на похоронах своего супруга эта женщина держалась с большим самообладанием.
– Что произошло? – мягко спросил Альбус, выждав, пока Минерва успокоится.
– Это давно началось. Мне следовало сразу сказать вам об этом, – голос Макгонагалл ещё подрагивал, но уже обрёл привычные интонации, и директор еле слышно перевёл дух. – Я… О, Мерлин! Я плохо отношусь к Гарри Поттеру!
Дамблдор оторопел и не нашёлся что сказать. Он только в волнении дёрнул себя за бороду и суетливым жестом поправил очки.
– Дико звучит, я понимаю, – кивнула Макгонагалл, – но мне не нравится мистер Поттер. Настолько, что в его присутствии я частенько не могу удержать себя в руках. Это ужасно, я несу такую чушь! Умом понимаю, что мальчик ни в чём не виноват и ему изрядно досталось, в том числе и по нашей вине… Но эта неприязнь! Она какая-то… Не смейтесь, Альбус! Это что-то первобытное, неконтролируемое.
– Я не смеюсь, Минерва, – Альбус опять потянулся к бороде, но усилием воли отдёрнул руку. Что за год! Неприятная привычка, почти искоренённая, вернулась как ни в чём не бывало. Придётся опять вплетать в бороду колокольчики, чтобы вовремя ловить себя на дурацком жесте. – Какое уж тут веселье. А ты ничего не путаешь?
Макгонагалл взмахнула рукой, силясь подобрать слова, и с силой выдохнула:
– Нет! Увы, нет, Альбус. Я в ужасе. И отчётливо понимаю, что не смогу общаться с ним так, как он того заслуживает. Умный, упорный и любознательный мальчик. Немного упрямый, конечно, но когда это было недостатком для мужчины? А я… Альбус, что мне делать?
– Минерва, давай по порядку. Когда ты заметила у себя… э… странную реакцию на Гарри?
– Да в первый же вечер! – воскликнула Макгонагалл и продолжила едва слышно: – Я ещё имени его не знала, а уже отчитала за какую-то ерунду. Ещё до распределения. Хотя я никогда так не делала раньше, никогда. Но самое страшное, Альбус, в том, что я не могу удержаться от агрессии в своей анимагической форме. Вы знаете, я всегда оборачиваюсь на вводном занятии у первокурсников. Детям это нравится, а ещё они сразу получают представление об анимагии. Так было и в этом году. Я обернулась и едва не сошла с ума – Альбус, я без малого не вцепилась Гарри в лицо! Дикий страх, иррациональный… Мне показалось, что я становлюсь кошкой.
– Глупости, Минерва. Я не владею анимагией, но, если ты помнишь, имею учёную степень по трансфигурации. Какой-нибудь экзальтированный анимаг, конечно, может отождествить себя с животным, но это сходство живёт лишь в его воображении. Даже если такой безответственный человек «отдастся на волю инстинктов», это всё равно будут инстинкты высшего примата, – Дамблдор тяжко вздохнул и вдруг лукаво улыбнулся: – Помнишь, как долго ты училась чесать ухо задней, а не передней лапой?
– Альбус! – возмутилась Макгонагалл. – Вы это мне рассказываете? Идиосинкразия на одного-единственного человека вовсе не делает меня идиоткой! Я, вообразите, всё ещё помню базовые основы теории анимагии!
Дамблдор смущённо крякнул и собрался извиниться, но Макгонагалл не дала ему и рта раскрыть:
– Я испугалась до умопомрачения. Я чувствовала эти самые чуждые инстинкты, будь они неладны! Даже не помню толком, как обернулась назад, и остаток занятия просто пыталась прийти в себя. С тех пор я ни разу не оборачивалась – боюсь потерять контроль над аниформой. Я. Мастер трансфигурации. Анимаг. Боюсь.
Она закрыла лицо руками, а Дамблдор осторожно приобнял её за плечи:
– Минерва, а ты давно показывалась колдомедику? Я бессовестно свалил на тебя кучу дел, может быть, ты просто переутомилась?
– Я не Спраут, – фыркнула Макгонагалл, – и не Слагхорн, чтобы стенать всякий раз, когда приходится пошевелиться. Уж такой порок, как лень, меня не возьмёт!
– Никто не говорит о лени, что ты! Усталость – это совсем другое. Ты хорошо спишь?
– Нет, Альбус! Я плохо сплю! А ещё я плохо объясняю! Или вы меня плохо слышите? Проблема в том, что я схожу с ума, когда вижу Гарри Поттера! Я превращаюсь в истеричку, грубую и… – Макгонагалл замолчала, перевела дыхание, собираясь с силами, и всё-таки выговорила: – И несправедливую. Будь живы Лили и Джеймс, они бы меня уже прокляли.
– Кстати, о проклятиях, – осторожно вставил Дамблдор, увидевший возможность деликатно озвучить самую вероятную причину этого странного недомогания. – Только не сердись, Минерва, но ведь бывают и тёмные проклятия, а их не так просто распознать.
– Я уже думала об этом, Альбус, – кивнула Макгонагалл. – Многим выгодно, чтобы Гарри невзлюбил друзей своих родителей. Я консультировалась у сослуживцев моего покойного мужа, никаких проклятий они не обнаружили. Правда, мне посоветовали обратиться к ещё одному специалисту по тёмным чарам, – Минерва поморщилась, но продолжила: – К Сметвику. Мол, только он в состоянии найти следы любого проклятия.
– И ты?
– Вот ещё!
– Минерва, что за глупости? Да, тип он неприятный и наглый до невозможности, но слывёт весьма компетентным колдомедиком нужной тебе специализации.
– Ни за что!
– То есть, ты и дальше собираешься бегать от Гарри Поттера?
Минерва опять закрыла лицо руками и помотала головой.
– Понятно. Минерва, я сам вызову мистера Сметвика и объясню ему суть проблемы. Тебе останется только дать себя осмотреть. Договорились?
Макгонагал потерянно кивнула и застыла, жалко сгорбившись. Альбус тяжко вздохнул, трансфигурировал тёплый плед, бережно укрыл Минерве плечи и пошёл к камину. После получаса переговоров по камину Гиппократ Сметвик ступил на ковёр директорского кабинета.
– Желаю здравствовать, профессор! – гаркнул он. – Минни, детка, я скучал! Дай обниму, радость моя!
Макгонагалл зло прищурилась, но промолчала.
– Добрый вечер, мистер Сметвик! – негромко сказал Дамблдор и жестом указал целителю на гостевое кресло. – Рад, что вы откликнулись на моё приглашение.
– Что-то с Гарри?
– И да и нет, целитель, – Дамблдор коротко пересказал всё, что услышал от Минервы. – Как видите, ситуация крайне деликатная.
– У меня, профессор, других ситуаций не бывает, – пророкотал Сметвик. – Миссис Макгонагалл, согласны ли вы на обследование?
– Да, – прошелестела Минерва, – но в Мунго я не пойду.
– Моя палочка при мне, Минни, – пожал плечами Сметвик. – Только ты, я и она. Мистер Дамблдор, трансфигурируйте ширму в рост человека, будьте добры. Минни, разоблачайся, моя красавица. Палочки и амулеты долой.
– Я не из твоих обожаемых Пожирателей, Сметвик, – огрызнулась Минерва из-за ширмы, – у меня только одна палочка.
– Минни, злюка, твои обожаемые авроры тоже практикуют подобное святотатство, – усмехнулся целитель. – Хуже нет, чем оказаться в бою со сломанной палочкой. У меня эта уже восьмая. Олливандер стоя аплодирует, как только я у него в лавке показываюсь. Ну, готова, радость моя? Э, нет, панталоны тоже долой – тут все свои, правда, мистер Дамблдор? Как зачем? Они из лавки Малкин, только эта курица бельё на свежесть оптом заговаривает. Я так считаю, твои подштанники – твоя и забота. Верно, мистер Дамблдор?
– Мадам Малкин специализируется на одежде для маглорождённых, ничего удивительного, – дипломатично ответил Дамблдор. – На первых порах дети вряд ли сумели бы самостоятельно позаботиться о различного рода… гм… нюансах.
– Ах, если так... Минни, детка, все нюансы при тебе? Начинаю, милая, – Сметвик выхватил палочку и чёткими, экономными движениями под мерный речитатив на латыни принялся творить свою загадочную волшбу.
Дамблдор с интересом наблюдал – большая часть заклинаний была ему неизвестна. Сметвик, несомненно, был талантливым мастером с богатейшей практикой. Кончик его палочки описывал сложнейшие траектории с минимально возможной амплитудой, а речь лилась так быстро и плавно, что даже директор с трудом различал отдельные слова. За ширмой же было тихо, Минерва явно застыла не шевелясь.
– Что могу сказать, – Сметвик ловким движением, больше свойственным аврору, нежели целителю, сунул палочку в чехол на предплечье. – Нет на тебе, моя радость, ничего, кроме остатков анимагических превращений. Тебя, похоже, даже Пивз облетает по хорошей дуге. Ни-че-го! Можешь одеться, кстати.
Дамблдор опешил:
– Не хочу сомневаться в вашем таланте, мистер Сметвик…
– Не хотите и не надо, – перебил его целитель. – Мой талант несомненен. Шевелись, Минни, разговор есть.
Макгонагалл вышла из-за ширмы, которая тут же стала диванной подушкой, и чинно уселась в кресло напротив директорского стола. Сметвик плюхнулся в соседнее и душераздирающе зевнул, прикрывшись своей громадной лапищей.
– Я после смены, – пояснил он в ответ на фырканье Минервы. – Можешь не учить меня манерам, гиблое дело. Итак, уважаемые профессора, что вы знаете о гиперчувствительности некоторых светлых волшебников к тёмной магии?
– Смотря что, мистер Сметвик, вы полагаете под гиперчувствительностью, – Дамблдор поправил съехавшие на кончик носа очки. – Тёмную волшбу в момент её совершения чувствуют почти все. Ощущения разнятся от мага к магу: кого-то пробирает холодом, кто-то ощущает невнятный зуд, и так далее. Все сходятся лишь в одном – эти ощущения весьма неприятны.
Сметвик слегка поёрзал в кресле, оперся левым локтем о мягкий подлокотник и театрально воздел указательный палец правой руки:
– Не скажите. Сейчас я использовал несколько тёмных заклятий. Вас пробрало холодом, или чем вас там обычно пробирает?
– Пожалуй, нет, – задумчиво произнёс Альбус, тщательно проанализировав свои недавние впечатления. – Нет, я чувствовал себя вполне комфортно.
– Большинство магов ощущает лишь самые сильные всплески потенциально опасных тёмных заклинаний, – усмехнулся Сметвик. – Лет шесть назад в «Британской колдомедицине» была опубликована серия интереснейших статей на эту тему.
– Не знал, что ведутся такие исследования. И кто автор? – заинтересовался Дамблдор.
– Группа анонимных авторов, читай, сотрудников Отдела тайн, – сказал Сметвик. – Склонен согласиться с их мнением. Большинство страшных историй на тему сосуществования светлых и тёмных магов есть результат обычной предубеждённости. Я сорок с лишним лет женат на светлой ведьме, и меня ни разу не выставили из супружеской постели по причине невнятного зуда.
Макгонагалл опять фыркнула.
– Но? – улыбнулся Альбус. – Не может быть, чтобы не было ни одного «но».
– В точку, профессор. Но имеется некоторое количество светлых магов, которых буквально корёжит от проявлений тёмного колдовства. Ни от силы мага, ни от его чистокровности это не зависит – индивидуальная реакция.
– Вы хотите сказать, что неприятие тёмной магии зависит от… эм… особенностей физиологии? – Дамблдор сплёл ухоженные пальцы и внимательно посмотрел на Сметвика. – Я как-то слышал об этой точке зрения и не нахожу её сколько-нибудь верной.
– Это потому что вы не колдомедик, профессор. От физиологии зависит всё – от пищевых пристрастий до выбора сексуального партнёра.
– Да ну. Я люблю сладости, потому что старик? Но я их и в молодости любил, мистер Сметвик.
– Вы ментальный маг, мистер Дамблдор. Вы с рождения любили сладкое, а сейчас просто обожаете, потому что теперь вы ещё и старик. Бич магов разума – вечный дефицит глюкозы. Ваши пристрастия в еде не уникальны. Мало того, они весьма предсказуемы и, увы, неистребимы. Некий Ричард Пьюси, не к ночи будь помянут, тоже с собой конфетки постоянно таскал. В маске, в плаще и с бонбоньеркой – авроры, завидев такое дело, аппарировали на рекордные расстояния.
– То есть, вы хотите сказать… – Дамблдор почувствовал себя идиотом. Мастерство в магии разума он никогда не афишировал и полагал, что это знание является достоянием довольно узкого круга лиц.
– Я хочу сказать, что рацион мага выдаёт его с головой.
– Никогда бы не подумал, – ошеломлённо потряс головой директор. – Мистер Сметвик, вы меня не разыгрываете?
– Вы выдающийся маг, профессор, во многих областях, а потому ваши трапезы обильны и разнообразны, – засмеялся Сметвик. – Но количество сладостей, поглощаемых вами, меня, например, уложит в сахарную кому.
– Целитель, вы меня заинтриговали, – Дамблдор даже руки потёр, предвкушая предстоящие наблюдения за обедами в Большом зале. Только нужно будет предварительно ознакомиться с соответствующими научными трудами. Поразительно, почему этот интереснейший вопрос прошёл мимо его внимания. Альбус без сожаления сдвинул на край стола незаконченный финансовый отчёт, достал большую потрёпанную тетрадь и принялся записывать основные пункты озвученной целителем теории. – Как же я проморгал, ведь целый раздел…
– Насколько я знаю, основные ваши исследования велись в совершенно другой области, – пожал плечами Сметвик. – Но рад, что сумел вас развлечь.
– Не пойму, – холодно сказала Макгонагалл, – при чём здесь Гарри и моё недомогание.
– Очень просто, Минни, – Сметвик перевалился на другой бок и уставил в подлокотник правый локоть. – Ты относишься к тем немногим бедолагам, кому физически плохо от тёмной магии.
– Гарри Поттер! – чётко, едва не по слогам произнесла Макгонагалл. – Он что, тёмный маг?
– Он полукровка, Минни, включи мозги, – укоризненно сказал Сметвик. – Гарри светлый маг. Но вот проклятие, искалечившее его – оно тёмное, да.
– Всё-таки проклятие? – поднял глаза от записей Дамблдор.
– Искалечившее? – ахнула Макгонагалл.
– А что ты хотела, радость моя? Десять лет под проклятием без всякой медицинской помощи! Видимо, изначально пацан был очень силён, всё-таки наполовину Поттер и на четверть Блэк. Проклятие я снял, оно не активно. Но тёмной магией фонит до сих пор. И потому ты, Минни, реагируешь на Гарри, как на хорошо поколдовавшего Пожирателя.
– А я, значит, не реагирую, – Дамблдор покусал губы и скорбно покачал головой. – И оттого так страшно ошибся в ту ночь.
– И всё же я тебе не верю, – решительно сказала Минерва. – Я преподаю много лет и должна была заметить...
– Ой, Минни, – махнул рукой целитель, – давно заметили все, кроме тебя. Слизерин ты, мягко говоря, не жалуешь.
– Вы не смеете, мистер Сметвик, обвинять меня в несправедливости!
– Справедливость и симпатия имеют мало общего, детка, – усмехнулся Сметвик, а Дамблдор захлопнул тетрадь и в задумчивости огладил бороду. – Взять, к примеру, меня. Я хороший семьянин, ну, по здешним меркам. Я никого не бью и не проклинаю без веской на то причины. У меня благородная профессия, в которой я добился немалых успехов. И жизней я спас уж куда больше, чем ты. Но всё равно я тебе неприятен.
– Ты наглец и хам, – буркнула Минерва, покраснев.
– Дружище Шизоглаз в обеих ипостасях делает меня вчистую, – заржал Сметвик. – А уж рожа у него, мать моя Моргана!
– Причём тут ро… его внешность, – разозлилась Макгонагалл.
– Ни при чём, – кротко произнёс Сметвик. – И внешность ни при чём, и характер ни при чём. Просто он светлый маг, а я тёмный. От его магии тебя, грубо говоря, не тошнит. Нет реакции. Вот мистера Дамблдора не корёжит от тёмной магии, а тебя – да. Неизвестно, отчего это происходит. Лотерея.
– Это очень, очень любопытно, мистер Сметвик, – вздохнул Альбус. – Но что нам делать?
– Проблема не нова, профессор, – целитель опять зевнул и тут же извинился. – Есть в Косом переулке лавчонка амулетов. Я могу договориться с хозяином, чтобы он принял профессора Макгонагалл в любое удобное для неё время и взялся за заказ. Сохранение тайны этот парень гарантирует. В Лютном мастера лучше, но, полагаю, Минерву туда не затащишь.
– В Лютный? – возмутилась Макгонагалл. – Никогда! И не нужен мне вообще никакой амулет, шарлатан!
– Минни, – вкрадчиво произнёс Сметвик, – попробуй. На худой конец, мы просто поймём, что я ошибся, и ты будешь искать причину своей идиосинкразии к Поттеру в другом направлении.
Дамблдор согласно кивнул. Он не видел изъянов в версии целителя, а Минерва в последнее время вела себя весьма странно.
– Ерунда, – не унималась Макгонагалл. – Я почти сорок лет веду занятия у Слизерина, и никогда такого не происходило. Я всегда держала себя в руках!
– Поинтересуйся у Тики, – пожал плечами Сметвик и опять зевнул. – Психологические проблемы по его части. К тому же, при всяком отсутствии проклятий, у тебя имеются признаки нервного истощения.
– Так и сделаем, – Дамблдор решил взять дело в свои руки. Эта парочка могла препираться сутками, Альбус даже подозревал какую-то давнюю амурную проблему. – Минерва, пожалуйста, не возражай. Мистер Сметвик, очень благодарен вам за консультацию, я ваш должник. Если позволите, я буду вам писать, уж очень меня заинтриговала ваша теория.
– Она не моя, – засмеялся Сметвик, – но буду рад помочь. До свидания, мистер Дамблдор. Прощай, Минни, я буду чахнуть в разлуке!
– А как же Гарри? – вздохнула Минерва, когда целитель ушёл. – Не думаю, что амулет изготовят назавтра же. Да и выводы у этого невежды сомнительные.
– Я знаю одно место, где Гарри будут рады, – заговорщицки улыбнулся Альбус и, не удержавшись, закинул в рот леденец из жестяной коробочки. – Он тоже будет рад, вот увидишь.
***
– Непорядок, Малфой, – Нотт снял сильно поношенную тёплую мантию, явно перешитую из отцовской, и развесил её на одном из стульев. – Письмо от аманта нужно вскрывать дрожащими от страсти руками и поминутно целовать бесценные строчки. А ты такую морду скроил, будто рыбу потрошишь.
– Придурок, – хмыкнул Драко, сунул роскошной белой сове пригоршню печенья и задумчиво почесал нераспечатанным конвертом висок. Скорее всего, в своём письме Гарри просто благодарит за рождественский подарок, однако заглядывать в послание Малфой немного опасался. Сокрушительные новости последних дней пошатнули его уверенность в себе и в своей способности стойко принять любые известия. А вдруг Поттер пишет, что подружился с Уизелами и решил жениться на лохматой Грейнджер?
– Малфой, ты будешь читать или нет? – Теодор чересчур аккуратно принялся стаскивать сапог. – А то лягу спать, и некому будет тебя из обморока вынуть.
– Опять, что ли, Боул нашему великому воителю ножку подбил? – ехидно спросил Драко.
– Угу. Только ты с темы не соскакивай, Малфой. Блядь, почему я поленился шнурованные сапоги надеть?
– Потому что ленивый идиот, – Драко положил конверт на стол и помог Нотту разуться. – Ни хрена себе! Одной мази тут мало будет, погоди.
Он бесшумно толкнул низенькую дверцу, зашёл в комнату к спящему отцу, наклонился, поцеловал Люциусу выпростанную из-под одеяла руку и взял с комода пару фиалов с зельями.
– Что там? – шёпотом спросил очнувшийся от дрёмы мистер Бэддок. Драко он понравился – умный, спокойный и очень добрый.
– Теодор, – одними губами пояснил Малфой.
– Посмотреть?
Драко кивнул, нога у Нотта выглядела нехорошо.
– Говорил я Магнусу, – ворчал Бэддок, осторожно трогая чуткими пальцами страшноватую с виду багрово-чёрную гематому, – не нужно было тебя на правшу переучивать. Ты теперь в горячке право и лево путаешь.
– И что делать? – напряжённо спросил Тео.
– Будем думать, – пожал плечами Бэддок. – Готово. Мажься мазью, пей зелья и вали спать.
– А мистеру Малфою зелий хватит?
– Хватит, – Драко взял со стола конверт и попытался рассмотреть содержимое на просвет. – Крёстный столько сварил, что на всех хватит. Я бы на твоём месте переночевал здесь. Можешь не доковылять в потёмках до кордегардии.
– Здесь места нет.
– Ночуй у меня. Кровать большая, а за одеялами домовика пошли.
– Ладно, – ухмыльнулся паршивец Нотт. – Поттеру похвастаюсь обязательно. Мол, я раньше успел.
– Придурок, – тяжко вздохнул Малфой и сунул в карман нераспечатанное письмо.
Оба прекрасно понимали, что домовики запросто переместят молодого хозяина в любое место Нотт-мэнора, но Драко не хотел оставаться один, а Тео искренне сочувствовал своему гостю из-за свалившихся на того несчастий.
Ночь перед Рождеством Драко провёл у постели отца, уткнувшись носом в его холодную ладонь. Заснуть младший Малфой так и не смог, горячо благодаря Мерлина за чудо – он всё-таки остался младшим, а не единственным. Мама сидела рядом, тихонько вздыхала и гладила его по голове.
К утру Драко успел привести мысли в порядок и обрести толику уверенности в завтрашнем дне. Во-первых, ему было твёрдо обещано, что папа выздоровеет. Во-вторых, мама выглядела настолько хорошо, что Драко был готов молиться на лорда Нотта и мистера Бэддока. Ну и в-третьих, что бы там отец ни натворил, он находился под защитой Ковена, а не прятался в Лютном – аврората можно было не опасаться.
Пошатнувшийся было мир вновь обрёл устойчивость, и совершенно неожиданно для себя Драко очутился в весьма любопытном месте. Малфой-мэнор был роскошен, но безлюден, и давным-давно воспринимался им, как место собственного заточения. После Хога наверняка было бы тоскливо в одиночку слоняться по анфиладе залов, торчать в библиотеке, слушать резкие вопли павлинов и считать часы до рождественского приёма, чтобы увидеть парней и Милли.
А в Нотт-мэноре проживала прорва самых разных людей, и все они занимались очень интересными делами – Драко заприметил настоящую кузницу, к речному причалу были пришвартованы две баржи, а за воротами восстанавливался посад.
Драко вспомнил крепость Малфой-мэнора и вздохнул – чистенькая и отреставрированная, она напоминала музей. Зелёная травка живописно прорастала сквозь булыжное мощение внутреннего двора, в донжоне не хватало только бархатных канатов вокруг сохранившихся старинных столов и кресел, а речная пристань со складами превратилась в изящные мостки с ажурной беседкой и деревянной купальней в восточном стиле.
От посада же за стенами не осталось даже воспоминаний. Земляные валы вокруг него давным-давно были срыты, и на месте некогда бойкого городка был разбит регулярный сад – с прямыми аллеями, каскадами фонтанов и причудливо остриженными кустами.
А вот Нотт-мэнор остался настоящей крепостью, и Драко намеревался облазить её вдоль и поперёк. Когда ещё получится безнаказанно исследовать знаменитое логово огненных магов?
Рождественский пир Драко понравился. Утром прямо в главном зале донжона из пахнущих сосновой смолой досок сколотили столы и лавки, женщины снесли скатерти и покрывала со всей крепости, а Маркусов папаша приволок огромную ель и долго ругался, когда выяснилось, что украшать её нечем – в суматохе последних месяцев короб с елочными игрушками где-то затерялся. Леди Флинт стукнула мужа веником, велела не портить светлый праздник сквернословием и принялась трансфигурировать щепки и прочий мусор в ёлочные украшения потрясающей красоты. Драко даже рот приоткрыл – маленькая и невзрачная женщина оказалась настоящей художницей. Каково ей, бедной, уживаться с троллями? Он вызвался помочь развешивать эти дивные игрушки и на час забыл обо всех своих тревогах.
– Это обязательно нужно зарисовать, мэм. Это же настоящее чудо, – твердил он, а леди Флинт краснела от смущения и удовольствия.
– Да полно, милый, это же ерунда, – сказала она, – только раз в год и пригождается. Моя семья ювелирную лавку до войны держала, вот и помню всякое.
Она вздохнула, смахнула слёзы и принялась распекать домовиков, бестолково расставивших столы.
Пир открыл лорд Нотт, он был весел и немногословен – поздравил всех с Рождеством, поблагодарил за помощь в восстановлении мэнора и пообещал свою защиту каждому, кто пожелает укрыться в мэноре, «если опять случится какая заваруха». По всему выходило, что древняя крепость действительно готовилась к осаде, но Драко не хотелось пока об этом думать.
Столы ломились от угощений, музыка играла беспрерывно, все сидели вперемешку – бойцы и арендаторы, мастера и работники. Потом начались танцы, и Драко с изумлённым восхищением смотрел на маму. Оживлённая, разрумянившаяся, она весело хохотала, когда лорд Нотт кружил её в кадрили. Затем был потрясающий по красоте фейерверк, а Драко восторгался не столько огненными цветами в ночном небе, сколько невероятной магической мощью маминого возлюбленного.
В конце концов из толпы его выдернул Теодор, продемонстрировал корзину с бутылкой вина и чем-то съестным и махнул рукой в сторону одной из башен. Драко подумал и согласно кивнул – поговорить стоило.
Красное вино, кислое и терпкое одновременно, Драко не понравилось. Зато сразу стало понятно, почему папа подолгу цедил каждый глоток – выпить такую пакость залпом и впрямь было непросто. Нотт тоже морщился и бурчал, что умнее было попросту набрать из бочки эля: «Только ты же у нас, Малфой, весь из себя утончённый». Драко снисходительно усмехался, кивал и терпеливо глотал гадкую кислятину – невесть откуда взявшаяся утончённость, будь она неладна, ко многому обязывала.
Они таки добили эту бутылку, обильно заедая её мясом и пирогами, благо Тео не поленился наполнить корзину закусками до верха.
– Завтра вечером Паркинсон явится с семьёй, – пробурчал непривычно мрачный Теодор наконец. – Папаня велел не возникать и улыбаться. Жду, блядь, не дождусь.
– Я думал, они сегодня будут, – хмыкнул Драко. Младший Нотт в душе так и не смирился с помолвкой, и, видит Мерлин, задаваку Паркинсон ждали очень непростые времена.
– Сегодня для своих праздник, – вздохнул Тео, пошарил в корзине и бросил Малфою крепкое ароматное яблоко. – Люди, похоже, сутками работали. Я уезжал, тут ещё и близко ничего похожего не было. Говорят, дальние фермы и мельницу первым делом восстановили, чтобы по весне посев начать вовремя. А приём будет завтра.
Он внезапно замер, потом ошеломлённо потряс головой и невесело рассмеялся:
– Приём. Охуеть! Слышишь, Хорёк, в Нотт-мэноре будет приём. Не пьянка по случаю выкупа домишки Причарда из залога за пошив наших школьных мантий, не гулянка в честь рождения или совершеннолетия чьего-то сына, и даже не попойка с горя, когда деньги за контракты закончились, а на завтра просто не за что купить муки и молока. Целый приём. С настоящими гостями.
Драко едва не поперхнулся яблоком. Он знать не знал, что Ковену приходилось настолько несладко. Лорд Нотт – удивительный человек. Любой другой, обладающий его силищей, уже вовсю громил бы Лютный. А он, молодец какой, сумел дождаться помощи и уберёг своё доброе имя. Ему и Тео повезло с отцами, что ни говори.
– Паркинсон – классный финансист, – сказал он вместо этого. – Отец говорит, редкий талант. Потерпи, Тео, это всё для твоей пользы. Мне кажется, того, что осталось от нашего состояния после войны, на ваш мэнор не хватило бы. Скорее всего, Паркинсон тоже участвует.
– А мы кругом в долгах, да? – Тео помрачнел ещё больше.
– Чушь, – твёрдо сказал Драко. – Просто настали времена, когда поодиночке не выжить. Отцы знают, что делают. Не психуй.
Потом они просто трепались ни о чём: сплетничали об общих знакомых, гадали, каким будет новый семестр, Тео подкалывал Драко «милашкой-змееустом», а Драко прохаживался насчёт «огневика-подкаблучника». Заполошно метались языки пламени в грубом очаге крохотной караулки, немилосердно дуло сквозь забитые досками бойницы, они сидели, прижимаясь друг к другу для тепла, и хихикали, как идиоты.
А наутро за завтраком лорд Нотт сознался, что платой за здоровье старшего Малфоя стало его покровительство над Поттером. Теодор и Драко переглянулись и заржали в голос под понимающим взглядом Магнуса и недоумевающим Нарциссы.
В этот же вечер, когда задавака Паркинсон, морщась, осматривала неказистое убранство главного зала и надменно задирала нос перед местными девчонками, подал голос воскресший из праха Драко Блэк.
«Какого хрена! – заревел он, потрясая воображаемыми кулачищами, раза в два больше реальных. – Да в этом зале сам Ублюдок сидел, мясо жрал, пиво пил и не кривился! В колодки суку! Маврам продать!»
И счастливый Драко Малфой понял, что жизнь потихоньку налаживается.
***
«Здравствуй, Драко!
Поздравляю тебя с Рождеством и желаю, чтобы все твои мечты исполнились.
Хочу сказать тебе большое спасибо за подарок – он чудесный.
Я слышал, будто Прытко пишущие перья запрещены в Хогвартсе, но я не буду носить его на уроки. Твой дар сэкономил мне много времени – я успел сделать все записи, какие планировал.
И даже это письмо я пишу твоим подарком. Вернее, я просто думаю, а перо пишет. Я не буду перечитывать и править послание, отправлю как есть. Прости, но мне почему-то кажется, будто тебе могут быть интересны мои мысли.
К сожалению, мне нечем тебе отдариться, прости, я как-то не подумал. Прости ещё раз, пожалуйста.
Каникулы получились вовсе не такими тоскливыми, как мне представлялось. Снейп ушёл в отпуск, а меня отдали под надзор мадам Помфри. Я опять в Больничном крыле, и это лучшие каникулы на свете. Не смейся.
Рождественский пир вышел забавным. Магические хлопушки – это нечто. Я просто влюбился.
С Уизелами отношения складываются не ахти. С Рональдом я пока не разговариваю, он наказан, и наказан за дело. Близнецы принялись было за свои шуточки, но я натравил на них свой браслет и ничуть о том не жалею. Они-то в методах не стесняются, ну так и мне нечего стыдиться. Персиваль меня игнорирует, и я с чистой совестью плачу ему тем же.
В рождественскую ночь на потолке Большого зала «включилось» какое-то откровенно тропическое небо. Я в жизни не видел столько звёзд разом. И Млечный путь, оказывается, действительно путь – широкий тракт, а не тонкая белесая полоска, едва заметная без телескопа.
Я всегда недоумевал, почему мы не используем эту красоту на уроках астрономии. Профессора Синистры на пиру не было, и я осмелился спросить у Маккошки – она выпила немного вина, вытерпела поцелуй в щёку от Хагрида и стала похожа на человека. «Мистер Поттер, – сказала она. – Учитесь обходиться тем небом, под которым вас поместил создатель. Чужие небеса суть мираж и вредный соблазн».
Несчастная Маккошка. Не бывает чужих небес – они едины и простёрты над каждым из нас. Каждый волен выбирать, каким ему видится небо. Кто-то выбирает жизнь под небом, скудным на звёзды и вечно затянутым тучами, а кто-то живёт под сверкающим великолепием мириад галактик, какого, по здравому размышлению, не должно быть видно с поверхности Земли.
Ой. Прости, мне какие-то глупости в голову лезут. В общем и целом, у меня всё в порядке. Надеюсь, у тебя тоже. Без тебя немного скучно, но каникулы короткие и закончатся быстро – не знаю даже, успею ли всерьёз соскучиться по занятиям. По трансфигурации точно не успею.
Ах, ещё одна новость. Мадам Помфри пригласили на благотворительный бал в Мунго, а она взяла меня с собой. Так неожиданно. Меня много фотографировали (или колдографировали?) и задали кучу вопросов. Красноречие – не мой конёк, поэтому не смейся, пожалуйста, когда будешь читать статью в «Пророке».
Слава Мерлину, в последний момент я нашёлся и объявил, что мой гонорар от интервью следует перечислить на нужды больницы святого Мунго. Дамочка Скитер остолбенела, а Главный целитель мистер Шафик и мистер Сметвик переглянулись так, что всем стало ясно – мой гонорар будет самым большим в истории магической Британии.
Я буду рад, если у них получится раскрутить мерзкую газетёнку на желаемую сумму. Хотя почему – если? У них обязательно всё получится. Как ты там говорил? Салазар своих детей не пальцем делал.
Других новостей пока нет. И вряд ли будут – книгами я запасся, а больше за пределы Больничного крыла мне выходить незачем.
Ещё раз спасибо за подарок.
Счастливого Рождества!
Гарри Джеймс Поттер».
