Цветок Гондора

Ни на минуту Далрин не могла оставить Эовин. Теперь, когда они встретились спустя столько лет, дружба, скрепляемая любовью, пылала в её сердце сильнее прежнего. Казалось, только на мгновение отойдёт она от принцессы — и та растает, развеется дымкой, исчезнет. Эовин означала для Далрин память. Она тесно связывала её с воспоминаниями о безмятежной юности, проведённой в визитах в соседние княжества, с воспоминаниями, в конце концов, о тех временах, когда всё ещё было хорошо. И больше всего боясь натолкнуться на непонимание подруги, она ходила за ней следом, время от времени удерживая за руку, боясь отпустить её даже на шаг от себя. Далрин, как думалось ей, любила Эовин. Любила странной порывистой любовью, односторонней, пожалуй, и преданной. Они виделись всего несколько раз, но встречи эти были безмерно ценны для неё. И потому она, Далрин, сидела сейчас рядом с принцессой, помогая ей перебирать картофель, отделяя прогнившие плоды от свежих, и передавала их дальше, на кухню, где уже готовился обед для новоприбывших роханцев. Они сидели, склонившись над мешками, рядом с другими простыми женщинами, и время от времени бросали тревожные взгляды в сторону входа. Посматривая уголком глаза на подругу, Далрин отмечала, как пристально вглядывается та в дверной проём, словно ожидая, что свершится чудо и вот-вот войдёт Арагорн. В глубине души Далрин хотелось бы, чтобы всё так и случилось: Эстель остался одним из немногих её друзей, и потерять его теперь, когда не осталось почти никого, было бы слишком тяжёлой утратой. Думая об участи Арагорна, девушка порой одёргивала себя, вспоминая, что ещё не посвятила ни минуты тому, чтобы оплакать гибель своего жениха. Странное оцепенение охватывало её, едва она вспоминала Боромира и их рваное, поспешное прощание в Лориэне. Казалось, Далрин всё ещё не могла свыкнуться с мыслью, что его нет, что он погиб — а её не было рядом. Корить себя за то, что она уехала, было бы пустым занятием: ведь она была убеждена, что её отъезд сможет хотя бы отчасти предотвратить виденное в зеркале, но тщетно Далрин пыталась успокоиться. Руки её потемнели, под ногтями забилась грязь, но она всё так же ожесточённо перебирала овощи, словно они могли усмирить её скорбь. Покончив с этим, они с Эовин принялись раздавать найденные в чуланах и тайниках крепости тёплые одеяла: мартовская ночь могла оказаться холодной. Укутывая плечи какой-то маленькой девочки и не слушая благодарности её отца, Далрин через плечо увидела, как Эовин внезапно отбросила свёрток с одеялами, что держала в руках, и бросилась к колоннам. За ними среди толпы мирных жителей стояли двое. Светловолосый принц Лихолесья и другой, измождённый человек в тёмной одежде. Он стоял в профиль, и Далрин не сразу разглядела его лицо — и тут же едва не вскрикнула от радости, поняв, отчего подруга так заспешила к ним. Рядом с Леголасом стоял не кто иной, как Арагорн — выживший, живой и невредимый. Он о чём-то переговаривался с эльфом, потом взял что-то из его руки. Эовин замерла поодаль, не решаясь подойти ближе. Арагорн прошёл дальше, к залу, где находился король, а она так и осталась стоять, взволнованная и тонкая, как тростинка — но в этой тростинке, знала Далрин, скрывался металл. Спустя минуту Эовин вернулась, притихшая и смущённая, и лицо её было отчего-то грустным. Теоден с советниками обходил крепость. Следом за ним следовали Арагорн, Леголас и Гимли, словно желая помочь чем-то. Они вышли за ворота — Далрин увидела их со сторожевого поста, затем вернулись, и сверху она расслышала приказ короля укрыть женщин и детей в пещерах. Старики оставались — во всяком случае, те, что были способны держать оружие. Провожая семьи одну за другой под своды пещер, Далрин с удивлением заметила, что Эовин сторонится этой работы. Она не отходила от кузницы, всеми силами стараясь показать, что она не имеет ничего общего с теми, кого отправили в укрытие. Прямого приказа прятаться в пещере Эовин никто не отдавал, но и то, что ей не дали меча, оскорбило принцессу до глубины души. Боясь потерять подругу из виду, Далрин поспешила к ней, в глубину толпы, и тут на противоположном конце галереи показались Арагорн с Леголасом. Их слова не долетали до слуха Далрин, но слово «резерв» она, скорее, угадала по губам, чем услышала. Леголас что-то повторял Эстелю на ухо, но тот отмахивался от друга, шагая вперёд. Перед ним все невольно расступались, и он продвигался всё дальше, пока вдруг откуда-то сбоку не зазвучал мягкий голос Эовин: — Господин, господин! Арагорн! Она выбежала ему навстречу, расталкивая спускавшихся по лестнице стариков, и встала перед ним, возбуждённая и разгневанная. Далрин подошла к ней сзади и незаметно переплела свои пальцы с её, боясь вновь потерять её в толпе. — Меня посылают в пещеры вместе с женщинами, — заговорила она, и в голосе её звенела обида. Арагорн покачал головой. — Это почётное поручение, — возразил он, глядя на принцессу сверху вниз, и во взгляде его было какое-то снисхождение, которое отчего-то не понравилось Далрин. Она вопросительно взглянула на Эовин, но та уже вспыхнула гневом: — Присматривать за детьми, готовить пищу и ночлег, пока мужчины не вернутся? Какая в этом слава?! Лицо её пылало, на лбу выступила испарина. Арагорн выждал паузу. Терпеливая улыбка наконец тронула его губы, и он проговорил: — Госпожа, может настать время для доблести без славы. На кого ещё ваш народ может надеяться в решающий момент? — Позвольте мне остаться с вами, — умоляюще прошептала Эовин, горячо глядя на собеседника, но тот уже готов был идти, не слушая её. — Не в моей власти отдать такой приказ, — отозвался он, качая головой, и повернулся, чтобы уйти. Эовин не могла смириться с этим. — Но вы не приказываете другим остаться! Они сражаются рядом с вами, потому что не могут без вас! — и, сделав шаг к нему, она вдруг опустила глаза и добавила горько: — Ведь я люблю вас. Арагорн не ответил ей. Лицо его выражало замешательство, но, казалось, он словно чувствовал, что сказать тут было нечего, и Эовин, робко шепнув слова извинения, бросилась прочь, вырвавшись из рук Далрин. Та лишь взглянула непонимающе на Арагорна, не зная, кого винить в сложившейся ситуации: свою подругу ли, безоглядно полюбившую образ Странника, или же его самого, не способного ответить взаимностью. Далрин вдруг отчётливо вспомнилась Арвен, её всегда печальное, но красивое лицо, её тёмные глаза и строгий взгляд, делавший её похожей на отца. Далрин не слишком привязалась к ней во время своего пребывания в Ривенделле, но теперь воспоминания об эльфийке были живыми и тёплыми. Невольно хотелось сравнивать её с Эовин — неблагодарное, бесцельное занятие, от которого Далрин становилось неловко. К роханской принцессе прикипело её сердце, но Арвен была другой, более холодной, более величественной, более взрослой — и рядом с ней Далрин всегда казалась младше своих лет. Что теперь сличать их друг с другом, воительницу с леди, когда заранее известно, что Арагорн не изменит своих предпочтений? И Далрин оставила эту затею.