Цветок Гондора

Она спустилась в пещеры следом за подругой. Возвышавшиеся над землёй сталагмиты устремлялись в вышину, к самым сводам пещер, откуда свисали почти до самой земли каменные сосульки сталактитов. Кое-где они даже срастались, образуя своеобразные колонны и надёжно подпирая свод. Людям здесь не было числа. Они всё прибывали и прибывали, в основном женщины и маленькие дети, едва научившиеся ходить — даже двенадцатилетние мальчишки уже отправлялись наверх, воевать, и они с трудом вырывались из объятий рыдающих матерей, следом за воинами поднимаясь по крутым спускам наверх. Где-то в глубине заплакал ребёнок, и голос его был таким пронзительным, что Далрин передёрнуло. Эовин стояла рядом, завязывая распущенные волосы в тугой узел на затылке. Кто-то из воинов окликнул её, и она поспешила помогать спускать в пещеры раненых. Ухватившись за один край носилок, Далрин всматривалась в лицо человека, лежащего на них: совсем юное, оно было непроницаемым и умиротворённым, и это доверительное спокойствие невольно передалось ей. Вдруг она почувствовала, как совсем успокоилась, и, молча помогая установить носилки на ровное место, выпрямилась и оглянулась на спуск. Опираясь на деревянный посох, ощупывая им дорогу, оттуда спускался воин в летах с повязкой на лице, закрывающей оба глаза, и, увидев его, Далрин просияла. — Сигмунд! Тот замедлил шаг, поворачивая голову то влево, то вправо, пытаясь угадать, в какой стороне находится девушка, но она сама подошла к нему, протягивая руку и помогая спуститься. Пальцы воина вцепились в кисть Далрин, и, опираясь на неё, он сошёл вниз, остановившись в стороне у сталагмита. — Далрин? Далрин из Осгилиата? — и та радостно кивала, пожимая его жилистую руку. Поддерживая слепого, она отвела его вглубь пещеры, где усадила на мешки с мукой, сложенных про запас. Здесь раненым не должно было ничего угрожать. Среди них Далрин узнавала своих старых знакомых по лазарету — деву Ульфрику, раненную в ноги в битве при бродах Изена, молодого Эодреда, пережившего смертельное ранение, двух братьев из Вестфолда с пробитыми головами и многих, многих других. С ними она чувствовала какое-то жгучее воодушевление и твёрдую уверенность, что всё сложится благополучно, пусть и вышли несколько тысяч врагов на несколько сотен роханцев. — Этот последний, — проговорила Эовин, закрывая дверь следом за пожилым воином с обеими руками на перевязи. — Раненые укрыты вместе с нами, остальные сейчас в оружейной. Там совсем дети, Далрин! — она взяла ту за руку и крепко стиснула. — Там дети, а мы с тобой здесь, словно трусливые зайцы в лютую зиму. Не могу я так. — Владыка Теоден не разрешит тебе взять меч, — заметила Далрин, прижимая руку Эовин к своей груди, — нам место здесь, так уж решили. — Ты хоть ранена, — снова зазвучала обида в голосе принцессы, — а у меня нет оправдания. Что скажу я брату, когда он вернётся? — Где он? — поинтересовалась Далрин. — Его не было с вами. Эовин вздохнула. — Дядя изгнал его, когда был ещё под сарумановыми чарами… а теперь никто не знает, где он с дружиной. Я слышала, маг отправился его искать… — Маг? — глаза Далрин подозрительно заблестели. — Что ещё за маг? — Он прибыл с Арагорном. Белый маг в белых одеждах, с посохом, сверкающим, словно молния. Да я ведь даже помню, как его звали, постой-ка. Гэндальф — так его называли. — Но этого быть не может! — воскликнула Далрин. — Гэндальф Серый сгинул в морийских глубинах от руки врага более смертоносного, чем все, кто нынче обрушился на Рохан. Как может быть, что он был с вами в Эдорасе? Эовин пожала плечами, удивлённо глядя на подругу. Быть того не может, что Гэндальф возродился! С одной стороны это вызывало изумление и непонимание у Далрин, с другой — она знала, что маг не так-то прост, и допустить его воскрешение можно было легко, если вспомнить, сколько чудес они видели от него во время похода. Решив доверять лишь собственным глазам, она решила подождать возвращения мага, ведь, как слышала Эовин, он обещал вернуться с востока. Всё ещё не зная, что и думать по этому поводу, девушка обняла подругу за плечи и повела вглубь пещер, чтобы устроиться там на небольшом уступе скалы невысоко над землёй. Усевшись рядом с Эовин, Далрин негромко произнесла: — Я слышала в лазарете — Теодреда не стало. Он был славным воином, достойным своего отца. Эовин качнула головой, сжимая кисти до хруста пальцев. — Симбельмейны расцвели на погребальном кургане, — задумчиво сказала она, — белые, маленькие симбельмейны. Курган усыпан ими, словно дневными звёздами, и некому, кроме меня, было воспеть брата в песне. Далрин не стала ей отвечать, и Эовин склонила голову ей на колени, устраиваясь удобнее. Далрин робко коснулась её волос кончиками пальцев, распрямляя завязанные в узел пряди и поглаживая их. В пещерах было светло и тихо, и принцесса тут же уснула под ласковые прикосновения подруги. Далрин тихо сидела, осматриваясь по сторонам и отмечая то мать, успокаивающую ребёнка, то двух девочек лет семи, прижавшихся друг к другу, то одноногого старика, единственного в своём роде, не смогшего сражаться и оттого сидящего теперь с обречённостью во взгляде. Все они собрались здесь, все были едины. Смерть стояла у каждого за спиной, и едва ли кто-то не страшился оглянуться. … Эовин проснулась, когда вдруг оглушительный грохот разодрал тишину и сонный покой пещер. Своды дрожали, несколько камней, отколовшись, с громом упали наземь, люди едва успевали отскакивать. Эовин с тревогой во взгляде приподнялась с колен Далрин, не выпуская её руки. Старушки и дети переглядывались испуганно, матери теснее прижимали младенцев к себе. Грохот постепенно стих, и снова наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь дыханием тысяч спрятавшихся в пещерах людей да криками снаружи и сверху. — Кажется, они взорвали стену, — с ужасом в глазах проговорила какая-то женщина, пеленая своего ребёнка и нервно осматриваясь. Ей никто не ответил, да и некому было — все сидели, затаив дыхание. Прошло не более получаса, и в наступившей тишине послышался новый гром: сверху раздался топот сотен орочьих ног и удары тарана в двери главного зала. Отовсюду слышались всхлипы, женщины прижимали к себе детей, раненые переглядывались. Обернувшись к Далрин, Эовин заглянула ей в глаза и вдруг спросила: — Что станешь делать, если они прорвутся? Далрин молчала недолго. — Паду, защищая тебя, — коротко бросила она, серьёзно глядя на принцессу. Сверху послышался грохот: таран наконец пробил двери. И следом за ним, словно отвечая ему, раздался топот копыт, словно кто-то мчался во весь опор там, сверху, сквозь легионы врага. Сжимая рукоять меча, Далрин замерла, не отходя от Эовин. Шум слышался ещё несколько минут, затем топот стих, и как-то сердцем Далрин ощутила, что что-то произошло. Не слушая отговоров сидящих рядом старушек, она бросилась подниматься к двери, и спустя мгновение уже была там. Распахивая двери, она успела придержать её, чтобы Эовин вышла тоже, и побежала через бесконечные залы и галереи, через трупы урук-хаев — наверх, к солнцу. С крепостной стены она наконец увидела его — безбрежный, сияющий расплавленным мифрилом океан света, разливавшийся по долине с востока, и тогда сердце Далрин впервые за долгое время радостно сжалось. С холма к крепости неслось войско рохиррим, и впереди мчался белоснежный всадник, который вдруг показался ей и совершенно незнакомым, и старым другом. Гэндальф, Гэндальф Белый привёл на помощь войско, и теперь победа была предрешена. Рассеянное войско урук-хаев ускользало прочь, по равнине, направляясь к лесу Фангорн, который поглотил их мгновенно, зашевелившись и пробуждаясь. Далрин стояла, наблюдая за этой картиной, а Эовин уже спешила вниз, к поднимающемуся в крепость Арагорну, чтобы обнять его. И глядя на неё, Далрин не смогла сдержать улыбки.