Цветок Гондора

Дым поднимался из Роковой горы. Далрин видела это, сидя на мраморных ступеньках цитадели и наблюдая, как клубится тьма над кроваво-алой огненной вершиной горы там, вдали на востоке, куда только хватало взгляда. Эти утренние наблюдения за вражеской землёй странным образом утешали её, вселяя нервную уверенность в своих силах и злость. Злость кипела в сердце Далрин с каждым днём всё больше, и ей, этой злости, не было причины вырваться наружу, оттого она и терзала девушку. Сложив руки на коленях, она всматривалась вдаль, за фонтан и Древо, где темнели ворота седьмого яруса, и в этот момент их створки вдруг зашевелились и отворились, впуская на двор цитадели белого всадника на белом коне. Белым пылал его посох в руке, и внезапная догадка обожгла Далрин в ту же секунду — она уже видела такого всадника с неделю назад, рано утром на холме за Хельмовой Падью. И ещё перед всадником на коне сидел кто-то совсем небольшого роста, словно ребёнок. Далрин вскочила. — Митрандир! — воскликнула она, видя, как поспешно приближается спешившийся всадник, а следом за ним шёл кто-то до боли знакомый. На мгновение девушке даже показалось, что это Фродо, но тут же она одёрнула себя: у полурослика, шедшего ей навстречу, волосы были не чёрными, а тёмно-русыми и куда более кудрявыми. — Привет тебе, Далрин, дочь Норниона, — добродушно проговорил маг, подходя к лестнице и снизу вверх глядя на стоящую на верхней ступеньке девушку. — Должно мне сегодня увидеться с твоим названым отцом. — Он в тронном чертоге, — махнула рукой Далрин, и тут же умолкла, увидев, кто стоит рядом с Гэндальфом. — Ты? Ты ли это, юный Перегрин, сын Паладина? Она склонилась, но хоббит первый протянул к ней руки и крепко обнял её за шею. Она задержала его в объятиях на минуту, поглаживая растрёпанные волосы Пиппина, а потом легко отпустила и встала, чтобы ещё раз сверху взглянуть на него. Далрин постучала в дверь костяшками пальцев, и она отворилась, впуская всех троих в чертог. — Ада, к тебе гости, — негромко произнесла девушка, но эхо отразило её голос от сводов, и он прозвучал сильнее и громче. Она бегом пересекла чертог и тихо встала за креслом отца. — Привет тебе, Денэтор, сын Эктелиона, владыка и наместник Гондора, — приветствовал Гэндальф, стукнув посохом об пол. — В этот тёмный час я пришёл к тебе с новостями и советом. — Час поистине тёмный, — отозвался Денэтор, — твой любимый, Митрандир. Гондор теперь на краю бездны, но мне моё горе горше сейчас. Говорят, ты привёз свидетеля гибели моего сына. Это он и есть? Далрин в изумлении взглянула на наместника — эти слова были для неё новостью. — Их было двое, свидетелей, один сейчас с Теоденом Роханским. Оба полурослики, но пророчество было не о них. — О них или не о них, мне всё равно, само слово это отравляет мой слух с тех самых пор, как пророчество смутило наш Совет и Боромир бросился невесть куда навстречу своей гибели… — Выходит, тебя уже оповестили о ней? — спросил Гэндальф. Денэтор молча поднял лежащие на коленях обломки рога. — Его принесла Великая река, — вмешалась Далрин, — тринадцать дней назад. Что ты скажешь на это? — Тринадцать, тринадцать дней назад, — залепетал Пиппин, — я был с ним, когда он трубил в рог, хоть подмога и не явилась. — Как же так случилось, что ты спасся, а он погиб? — задал вопрос наместник, пристально глядя на хоббита. — Ты, маленький полурослик? — И величайшего из воинов можно убить стрелой, — вспыхнул Пиппин, потеряв всякую робость, — а Боромира пронзили с десяток стрел. Он погиб, спасая нас, меня и моего друга. И если вы думаете, что какой-то там хоббит у трона повелителя людей! А всё ж я отплачу мой долг. Примите мою жизнь, — и он откинул плащ, извлёк меч из ножен и опустил его к ногам Денэтора. — Откуда он у тебя? — поинтересовался тот, поднимая меч. — Он нашей северной ковки, так ли, полурослик? — Он из могильников на север от нашей страны, — отвечал хоббит, — там теперь одни умертвия, но о них я лучше не буду рассказывать. — Смотрю, нагляделся ты чудес на своём веку, — произнёс Денэтор, — однако же я принимаю твою жизнь. Итак, принеси клятву! — он возложил меч себе на колени, и Пиппин взялся за рукоять, опустившись на одно колено. — Я клянусь верно служить Гондору, — повторял за наместником Пиппин, — в мире и на войне, жизнью и смертью, отныне и впредь, пока меня не освободит мой владыка, или не возьмёт смерть. — И я не забуду этого, — с улыбкой отвечал наместник, — и не замедлю, как должно, воздать как должно: любовью за верность, почестями за доблесть, а за измену — отмщением, — и Пиппин вложил свой меч в ножны и поднялся с колен. — Меня ждут неотложные дела, — проговорил Денэтор, — но с тобой мы ещё поговорим ближе к вечеру: я желаю знать всё, что известно тебе о сыне моём Боромире, расскажешь мне без утайки — но позже. Поклонившись снова, Пиппин следом за Гэндальфом побежал прочь из зала, и Далрин, коснувшись наспех руки отца, тоже направилась к выходу. Двери не спеша растворились, и они вышли на Фонтанный двор. Пиппин вертел головой во все стороны, а Гэндальф, оглядываясь на него, начал небольшую экскурсию по Минас-Тириту. — Этот город стоял тысячи лет, а теперь падёт, и Белое Древо, древо короля, больше никогда не зацветёт… — А почему они его охраняют? — задал вопрос неугомонный хоббит. — Охраняют потому, что надеются, — за Гэндальфа ответила Далрин. — У нас ещё брезжит слабая надежда, что однажды оно зацветёт, что придёт король и этот город снова станет таким, каким был прежде. — Мудрость прежних лет покинула их, — добавил маг, подводя своих спутников к краю крепостной стены. — У королей были гробницы роскошнее, чем дома у живых людей. Они больше считались с именами предков, чем с именами сыновей. Бездетные правители размышляли в древних залах о своём величии или в высоких холодных башнях вопрошали звёзды… Так угасал народ Гондора. Королевский род прервался, Белое Древо засохло, а правители Гондора измельчали. — Гэндальф! — укоризненно взглянула на него Далрин, но тот лишь улыбнулся. Пиппин пристально наблюдал за пылающей на горизонте горой, и в глазах его блеснуло опасение. — Мордор… — протянул он неуверенно, поднимая глаза на девушку. — Мы всегда жили в его тени, — отозвалась та. — И когда тень его достигнет города — начнётся битва, — закончил за неё Гэндальф.