Цветок Гондора

— Не жалеешь, что принял решение? — полюбопытствовала Далрин, сидя у стола и наблюдая, как слуга расставлял на столе тарелки с едой. Пиппин стоял рядом, едва способный скрыть свой волчий голод, и улыбка его была совсем по-детски неуверенной. — Ничуть, — впрочем, довольно твёрдо проговорил он, бодро тряхнув кудрями. — Когда уже можно будет начинать? — Постой, дай ему закончить, — тихонько ответила Далрин, указывая на слугу, — ты ведь знаешь, какая это ответственность? Непростая это задача для полурослика из Хоббитона — служба в цитадели… Но ты справишься, — она улыбнулась, потрепав его по голове, и Пиппин радостно закивал головой, внутренне ликуя при виде того, как слуга с поклоном удаляется. Он уже готов был прыгнуть за стол, но Далрин вдруг поднялась и, развернувшись в противоположную от балкона сторону, замерла в тишине. Вошедший в покои Гэндальф жестом велел хоббиту сделать так же, и тот повиновался, недоумевая. Спустя минуту Далрин со вздохом опустилась на своё место за столом, и маг с хоббитом тоже заняли свои места. — У нас так принято, — сообщила девушка, разламывая ломоть хлеба, — перед трапезой обращать свой взор на Запад, к погибшему Нуменору и Предвечной отчизне. В Шире ведь нет такого обычая? Пиппин покачал головой. — Зато мы кланяемся хозяину перед едой и благодарим его, когда встаём из-за стола, — он замялся, потом вскочил, поклонился Далрин и снова сел, уткнувшись носом в свою тарелку. Хоббит был явно смущён, и это не укрылось от девушки. — Всё в порядке, юный Страж цитадели, — рассмеялась она, наливая ему похлёбки, — не робей: здесь, в Гондоре, ты такой же воин, как и все мы. — Юный? — переспросил Гэндальф, утирая губы полотняной салфеткой. — Сколько лет тебе, Перегрин Тук? — У нас в Хоббитоне «входят в возраст» к тридцати трём годам, — отозвался Пиппин невнятно, так как не мог ни на миг перестать жевать, — я же войду лишь спустя четыре года. Далрин с интересом покосилась на него. — Выходит, ты старше меня… старше, и тоже на четыре года, — она усмехнулась и легонько похлопала лежащую на столе руку хоббита. — Дивные дела творятся нынче. Однако же у меня был разговор к тебе, Митрандир. Гэндальф как раз закончил обедать и, отставляя тарелки, взял себе веточку винограда. Взгляд его устремился на девушку в ожидании того, что она скажет. — Что тебе известно о Зрячих камнях? Пиппин поперхнулся хлебом. Гэндальф нахмурился. — Откуда тебе известно об этом? Не от твоего ли отца? — Я застала его за этим камнем, — коротко пояснила Далрин. — Меньше недели тому назад. Я видела его. Его, Гэндальф, его Око! — то, что она не назвала его Митрандиром, выдало волнение девушки. — Не знаю, что и думать теперь. — С давних пор Денэтор пользуется палантиром, — не спеша начал наконец маг, — пожалуй, с тех самых, как стал наместником. Саурон не смог переманить его на сторону тьмы, но всё же силу духа он в нём подорвал. Силён был твой отец и устоял перед ним — оттого и состарился так скоро. Далрин не ответила. Ей припомнилась вдруг фраза, слышанная от отца: «Я использовал его впервые, когда ты пропала» — и обида за ложь всколыхнулась в её сердце. — А если хочешь поговорить с кем о палантирах, — продолжал, не дожидаясь ответа, Гэндальф, — то лучше тебе не ко мне обратиться, а к новоявленному Стражу цитадели — он в них знает толк. Пиппин поднял виноватый взгляд на мага, потом перевёл его на девушку. Хоббиту тут же припомнился ужас, с которым он столкнулся, решив по глупости заглянуть в палантир Ортханка — всё от видения будущего, с пылающим Белым Древом и городом, до его самого, его взгляда и мучений, что он обрушил на него. Шмыгнув носом, Пиппин снова принялся за еду, а Далрин, почувствовав, что тот меньше всего хочет быть расспрошенным, не стала допытываться ни о чём. В этот миг со стороны балкона, то есть снизу, с улиц, послышались крики. Все втроём они подбежали к парапету и на полях Пеленнора увидели мчащуюся со стороны Осгилиата дружину гондорских воинов: их оставалось не так-то много, а над ними — у Пиппина перехватило дыхание, и вдруг странно заболел живот — кружились на крылатых чудовищах чёрные тени. — Это они, — прошептал хоббит, — Чёрные всадники. Мы видели их по дороге на Ривенделл, правда, Гэндальф? Гэндальф? Но мага уже не было рядом с ними. Спустя пару минут Пиппин и Далрин увидели, как вылетел на кручёные улочки Минас-Тирита всадник белее снега с посохом наперевес и помчался вниз, к воротам, откуда уже через мгновение нёсся по полю. Посох сиял белоснежным светом, и этот луч бил прямо в лицо назгулам, отгоняя их от остатков войска. Под одобрительные крики со стен: «Митрандир, Митрандир! Белый всадник!» Гэндальф в мгновение ока разогнал чёрных чудовищ, освобождая дорогу для дружины — и та въехала в ворота, которые тут же захлопнулись за ними. Далрин и Пиппин уже стояли там, наблюдая, как из стана воинов выехал вперёд человек на гнедой лошади и остановился перед Гэндальфом. — Митрандир, — хрипло прозвучал его голос, и Далрин обомлела: перед ней стоял Фарамир. — Они прорвали нашу оборону, — продолжал он, — захватили мост и западный берег. Отряды орков переправляются через реку. Он ещё говорил, но взгляд его был направлен на стоящего рядом с Далрин хоббита. — Это не первый полурослик, которого ты видишь? — с тревогой задал вопрос Гэндальф, и Фарамир кивнул, тяжело дыша. И тут же взгляд Пиппина просиял. — Ты видел Фродо и Сэма! — восторженно воскликнул он, и тот кивнул. — Где? Когда? — В Итилиэне, — отозвался Фарамир, — меньше двух дней назад. Они отправились в Моргульскую долину. — Через перевал Кирит-Унгол?! Лицо Гэндальфа побледнело. Пиппин завертел головой, оборачиваясь к магу и спрашивая, что же в этом плохого, а Далрин, не слушая их, подошла к лошади Фарамира — и тот спрыгнул с неё прямо в объятия девушки.