Цветок Гондора

— Вот он и уехал. Пиппин сидел на беломраморной скамье за колоннами тронного чертога, и глаза его были полны слёз. Далрин сидела рядом, держа его за руку, и молчала. Прощание с Фарамиром вышло коротким и грустным. Ещё несколько минут назад они вдвоём, девушка и хоббит, стояли в толпе провожающих отряд и вместе с другими жителями устилали каменистую дорогу воинов ветвями и цветами. Никто не говорил ни слова: все знали, что провожают их в последний путь. Даже Далрин уже и не верила, что брат вернётся. Оцепеневшая и едва живая сидела она на холодной скамье, стиснув руку хоббита, и дышала с трудом. Никого не было в этот полуденный час в тронном зале, и тишину ничто не нарушало. — Мне он полюбился не меньше Боромира, — вдруг тихонько пробормотал Пиппин, не глядя на девушку, — хоть и воин он, а силён другим — мудростью и рассудительностью. Жаль, что владыка этого не замечает. Далрин словно очнулась от сна. — Боюсь, когда владыка заметит это, будет слишком поздно что-то изменить, — отвечала она задумчиво. Они просидели так несколько часов, замирая в ожидании вести о возвращении Фарамира, но в чертог лишь входили гонцы с переправы и Каир-Андроса, сообщая горестные вести о том, что несметная рать движется из Минас-Моргула к Осгилиату, и ведёт её, как в древние времена, ангмарский король-чародей, главный из Кольценосцев и правая рука самого Саурона. — Я уже видел его, — встревожено вмешался Пиппин, слушая, как девушка разговаривает с гонцом, — он ранил Фродо на Амон-Сул, когда никого, кроме Странника не было, чтобы помочь нам. — Странник? О ком это? — вдруг блеснул подозрительный взгляд гонца, и хоббит смешался, опустив глаза, и ответил: — Был с нами такой человек. Следующий гонец принёс весть об отступлении Фарамира к пеленнорским укреплениям, но его уже никто не слушал: Далрин потащила Пиппина за собой на крепостную стену, где столпившиеся воины во все глаза всматривались в горизонт, где белели развалины Осгилиата. Подхватив хоббита под руки, девушка помогла ему взобраться повыше, чтобы он мог видеть Пеленнор, и сама встала рядом на цыпочках, боясь пропустить хоть минуту из происходящего на поле сражения. Один за другим падали с коней сбитые вражескими стрелами воины Гондора, и среди них особенно внимательно следили люди за скачущим впереди всадником на гнедой лошади. Тьма сгущалась над горизонтом. Назгулов поблизости не было, видимо, отряд оставили на растерзание оркам. Выглядывая из-за каменного парапета, Пиппин вдруг просиял и, обернувшись к Далрин, указал ей на приближающийся с юга новый отряд под стягами с изображением корабля-лебедя. «Дол-Амрот! Имрахиль скачет на выручку!» — кричали воины и жители на стенах, и впервые за прошедшие несколько часов Далрин ощутила, как крошечный огонёк надежды затеплился в её сердце. Витязи Дол-Амрота налетели на врага с новыми силами, покрывая поле трупами орков и харадрим с победным кличем на устах. Но это было не наступление. С востока двигались всё новые и новые полчища, и не было им конца и края. И пронзительно запела труба, призывая к отступлению. Конница Гондора перегруппировалась и под защитой воинов Дол-Амрота мерно направилась к городу, достигнув вскоре врат. Меньше трети воинов Фарамира уцелело — но его самого не было среди них. Не разбирая дороги, Далрин бросилась вниз по каменным ступеням, забыв про своего друга и горя лишь одним желанием: быть там, когда Фарамир въедет в город. Но тщетно она разглядывала лица солдат, пытаясь уловить родное знакомое лицо брата — его всё не было. В ворота въехали на полном скаку рыцари Дол-Амрота, и впереди на чёрном коне мчался их командир, князь Имрахиль, держа на руках неподвижное тело. Они пронеслись по улицам, во мгновение ока оказавшись у седьмых врат, и когда те растворились, Далрин бросилась чуть ли не под ноги коню, везшему князя с Фарамиром. Имрахиль, спешившись, остановился перед ней, глядя куда-то за её плечо — на ступени крыльца башни, откуда торопливо спускался наместник в развевающейся на апрельском ветру мантии. Шаги его были торопливы и беспорядочны, он едва не упал несколько раз, пока добрался до того места, где у фонтана стоял князь Дол-Амрота, держа Фарамира на руках. Не говоря ни слова, наместник взглянул в лицо сыну и махнул рукой, приказывая нести его за собой. Далрин проследовала за ними до самых покоев наместника, где Денэтор велел ей немедленно удалиться и оставить его наедине с умирающим сыном. Последними в ворота вбежали воины из заставы, охранявшей путь из Анориэна и Рохана, и врата затворились окончательно, не впуская и не выпуская никого. Враги осадили город. Раммас-Экор был разрушен, пеленнорские поля — захвачены. «Нет, не пройти рохирримам», — шептались люди на крепостных стенах. До самой ночи Далрин не покидала их, забыв про усталость и голод, слушая, как разбойничают внизу враги: выжигают всё живое, добивают раненых и рубят на куски мертвецов. Когда стемнело, количество пришедших полчищ стало не различить, и лишь в утренних сумерках оказалось, что их гораздо больше, чем могли себе предположить жители осаждённого города. Орки деловито сновали по равнине, выкапывая и поджигая рвы, а, укрывшись за ними, торопливо подвозили и строили катапульты, которые притаскивали на своих спинах неуклюжие пещерные тролли. Обстрел начался на рассвете. Снаряды, выброшенные катапультами, ударялись о стены города и разрывались, брызжа огнём, так что вскоре все нижние и верхние ярусы были охвачены колдовским огнём. Один из снарядов упал совсем рядом с Далрин, опалив ей волосы: она закрыла собой Пиппина и замерла, тесно прижавшись к нему. Едва только кончился огненный обстрел, тут же начался другой, и, увидев, что кидают враги за стены, редкий суровый воин мог удержаться от слёз. Изуродованные, иссечённые, разбитые отрубленные головы воинов, павших в боях за Осгилиат, Раммас-Экор и на пеленнорских полях, влетали на улицы города, и матери в ужасе закрывали глаза своим детям, прячась от распространяющегося пламени в каменных домах. Далрин не выпускала руки Пиппина, когда они вдвоём ускользали из-под обстрелов, задержавшись наконец под одной из крепких арок. — Что же это такое? — отчаянно спросил Пиппин, оглядываясь на пылающие руины, в которые превращался город. — Нам надо спешить, — хрипло отозвалась Далрин. — Наше место сейчас с государем. И они поспешили в цитадель.