Цветок Гондора

Крепостные валы не были разрушены до основания. Кое-где они полностью превратились в дымящиеся руины, но большая часть города всё же уцелела, и теперь, выбравшись на стены, они втроём могли это видеть. С тех самых пор, как Смотритель Палат врачевания разрешил им покидать пределы лечебницы, они были неразлучны в прогулках по городу. Точнее, Далрин была как бы в стороне, издалека наблюдая за расцветающим общением двоих других, и эта роль третьего лишнего полностью её устраивала. Она без труда поспевала за тихо гуляющими по крепостным стенам Фарамиром и Эовин и большую часть времени просто стояла неподалёку от них, не мешая их разговорам. Если кто и видел, что происходило между ними, то только Далрин — и тихая грустная радость заполняла её встревоженное сердце. Они стояли рядом у бойниц, наблюдая за собирающимся на полях Пеленнора новым воинством. Здесь были уцелевшие гондорские воины, выжившие рохиррим и вооружённые кто чем мирные жители: небольшое, но гордое войско, готовое нанести последний сокрушающий удар по врагу. Далрин удалось увидеться с Эстелем прежде, чем он выехал из города; ни Эовин, ни Фарамиру об этом знать не было необходимости. Арагорн всё больше походил на короля, сменив лохмотья следопыта на приличествующие воину Гондора одежды — тёмно-синие, с Белым Древом на груди, и его шелковистым тёмным волосам, спадающим на плечи, не хватало, по мнению Далрин, лишь короны. Она едва ли была ему близкой знакомой или подругой, но сейчас никак не могла отделаться от невольной гордости за него. — Совет постановил применить отвлекающий манёвр, — коротко сообщил Арагорн ей, торопясь на внешний двор, к своему коню, — приковать всё внимание Саурона к нам, отвлекая его от Роковой горы, — он был спокоен, и это хладнокровие, с которым он называл Врага в открытую по имени, невольно успокаивало и вселяло надежду. — Значит, вы будете драться насмерть, — негромко отозвалась Далрин, — драться за Фродо. Такая битва стоит всех жизней, утраченных в ней. Иди же, веди своих людей в последний бой, король Элессар, а я буду дожидаться вас здесь. Арагорн молча улыбнулся, положив руку ей на плечо, а затем зашагал, не оборачиваясь, к своим воинам. Далрин никогда ещё не было так обидно оставаться в стороне от битвы. Это должна была быть уже третья битва, которую она пропускает, оставаясь в тылу, и хоть и была у неё уважительная причина остаться там, сердце её сжималось от горечи и желания быть там, с ними, у Чёрных Врат. Ей ещё не разрешили снимать бинты с рук, и девушка томилась, не зная, чем занять себя в отсутствие друзей. Волнение Далрин передалось и Эовин, и та всё чаще говорила о том, как мечтала бы отправиться со всеми в битву и погибнуть там, как её дядя. Фарамир утешал её, как мог, и их сближение одновременно радовало и удивляло Далрин. Сама того не замечая, она стала своеобразным покровителем для их зарождающегося чувства, и это дарило ей ощущение того, что жизнь — та жизнь, что у неё осталась — всё же была не бесцельна. Перед отъездом к ней в Палаты прибежал Пиппин: уже совсем готовый, одетый в доспехи гондорского солдата, сжимающий в руке шлем. Он был взъерошен и встревожен, и на его лице была написана странная смесь воинской решимости с нервным напряжением. Далрин обняла его и тихо шепнула на ухо хоббиту: — Только попробуй не вернуться, Перегрин Тук, страж цитадели. Я сама тебя убью, если ты вздумаешь умереть,— она надрывно рассмеялась, и Пиппин неловко улыбнулся, не зная, что ещё сказать. Они уехали днём. Стоя на крепостной стене и наблюдая за полем, усеянном телами врагов после недавней битвы, Далрин видела, как тянется на восток колонна всадников. Теперь над ними реяло знамя короля, вместо белого знамени наместников, и это нововведение даже в какой-то мере радовало девушку. Они ехали неторопливо, словно зная, что едут на верную смерть, и не было в толпе провожающих войско гондорцев ни цветов, ни радостных возгласов. Далрин даже удалось найти среди воинов хоббитов: Мерри ехал с Эомером, Пиппин — с Гэндальфом, и их крошечные фигурки совсем терялись в этом море доспехов, знамён и лошадей. Прислонившись к колонне и закрывая глаза от солнечного света, Далрин слышала, как Эовин сказала стоящему поодаль Фарамиру: — Город погрузился в тишину. Солнце больше не греет. Становится холодно… — Просто сырость первого весеннего дождя, — ободрил её Фарамир, подходя ближе. — Верю, что эта тьма когда-нибудь рассеется, — и Далрин не увидела, а скорее, почувствовала, что он взял принцессу за руку. Эовин подняла на него светлые глаза, и крошечный укол ревности пронзил сердце Далрин: она даже не поняла, кого из них ревнует больше, но тут Эовин, не выпуская руки Фарамира, приблизилась к нему и прижалась к его груди, и он обнял её, не говоря больше ни слова. И, глядя на их умиротворённые лица, Далрин больше не хотелось чувствовать обиду или зависть — все эти эмоции казались мелочными и смешными на фоне такой тёплой и доверительной любви двух одиноких людей, наконец-то нашедших друг друга. Ей было грустно, но как-то по-другому, по-хорошему грустно, как бывает, когда сам остаёшься не у дел, радуясь за успех друга. И так они и стояли, всматриваясь в горизонт на востоке, стояли, наблюдая, как постепенно опускается солнце и близится вечер, а войска всё не было видно, и никто не возвращался с победой к Минас-Тириту. На какой-то минутный миг девушке даже подумалось, что надежда утрачена, и в это же мгновение словно серый вихрь промчался по городу со стороны Мордора, и солнце, уже было закатившееся, засияло ярче и сильнее. И Эовин обернулась к ней и спросила: — Что это, Далрин? Что случилось? — Кажется… — начала та неуверенно. — Я могу ошибаться, но… — Всё закончилось, — подвёл итог Фарамир, и глаза его блеснули. — Теперь всё позади. А потом они вдруг увидели какие-то точки в небе. Их было несколько, и они приближались со скоростью ветра, становясь всё больше и отчётливее на бледно-сером небе, пока наконец силуэты не стали вырисовываться совсем ясно, и тогда Далрин, перегнувшись через парапет, вытянулась в струнку, махнув им приветственно рукой — и крылатые силуэты начали приближаться. — Это орлы, — со вздохом восторга проговорила девушка, обернувшись к друзьям, — к нам летят орлы!