Рисуя жизнь

Прошла еще одна неделя: утро незаметно сменялось днем, а вечер — ночью. Жизнь, которую Хиро взял в свои руки, превращалась в мир из фантазий на глазах. Не менялось лишь только то, что он до сих пор готовился к игре, несмотря на отрешение от команды, а Маса до сих пор работал в мастерской, но делал картины теперь на заказ. Хиро предчувствовал, что он выполняет последнюю работу, готовится к большим переменам в их будущем, но ничего не говорил вслух, только лишь дарил улыбку и получал в ответ искренность и доверие. Его по-прежнему ждал последний этап в карьере, а Масу — черта, за которую ему еще предстояло переступить, чтобы забыть о прошлом и жить только в настоящем, где нет страхов, где есть бесконечно теплые чувства к нему. «Я всегда буду беречь тебя» — однажды, когда не спалось, пообещал Хиро, и Маса верил ему. — Хиро, сиди смирно, прошу тебя, — попросил его Маса, аккуратно снимая с зажившей раны на скуле пластырь. Вечер медлительно накрывал город темнотой: солнце уже село, и взошла луна, а где-то сгущались тучи, предвещая летний дождь. Хиро не любил дождь, но знал, что Масе всегда нравилось наблюдать за ним сквозь оконное стекло. Бывало, он замыкался в себе и долгое время молчал, слушая, как холодные капли беспрерывно стучат по окнам. — Я уверен, что пойдет дождь, — Хиро не обращал внимания на легкое покалывание от оставшейся царапины и повернулся к окну, когда Маса лишь легко провел подушечками пальцев по его скуле. В который раз за эту неделю Хиро оставался у него: свой дом, где пустота в комнатах постоянно напоминала о былом одиночестве, давно перестал быть родным. Да и Маса не чувствовал себя комфортно, находясь там с Хиро. В его квартире не было ни картин, ни свеч, ни всего того, к чему привык Маса. — Ничего, мы ведь дома, а не на улице. Кстати, я все еще помню о твоем обещании быть осторожным, Хиро, — послышался мягкий голос над головой, когда Маса выпрямился, чтобы убрать небольшую аптечку на место. — Не беспокойся, все худшее уже осталось позади. Вот закончится игра, и я навсегда покину эту команду, — отныне признание об уходе давалось очень легко, и Хиро даже улыбнулся, зная, что Маса обязательно разделит его решение. Маса повернулся к нему, держа в ладонях зажженную свечу, огонек которой становился шатким от дыхания обоих, и неловко улыбнулся в ответ. — А я никак не могу свыкнуться с переменами, Хиро. Прошлое не дает мне покоя… — он поставил свечу на полку и опустил взгляд, когда страх и чувства внутри вновь начали свою борьбу. Голос дрожал так же, как в те дни, когда они только-только узнавали друг друга, а тон был тихим. Снова тихим. — Ты ведь знаешь, что я сделаю все, чтобы оно отпустило тебя. Только… — Не нужно, все в порядке, — Маса коснулся плеча Хиро и лишь тихим шепотом поблагодарил его за все, что тот уже сделал для него. Хиро и сам понимал, что жизнь, которую темными красками Маса рисовал раньше, была бы сейчас совсем иной, и неизвестно, что сейчас было бы с ним. Наверное, он бы вновь вернулся жить в мастерскую дядюшки и лишь изредка выходил бы из своей комнаты, огораживая себя от других людей. Он сам загнал бы себя в клетку, замкнулся бы в ней, и никто не нашел бы ключ от нее. Хиро и сам не заметил, как задумался, представляя себе, как бы они жили сейчас друг без друга. Без Масы, который вселял собой призрачную надежду и веру в лучшее будущее, он бы и сам перестал существовать, слившись серой тенью с улицами, по которым обычно ходил. Тогда жизнь имела лишь одно направление, а дни были похожи друг на друга, совсем не имея отличий. Тогда Хиро даже представить не мог, что есть то глубинное, что заставляет по-настоящему жить, то, что открывает новый путь и велит опрокинуть новые светлые краски на историю всей жизни. — Маса, а научи меня рисовать, — неожиданно попросил Хиро, приложив ладонь к руке Масы и подняв на него взгляд. — Научить? — Маса, несомненно, удивился просьбе, и, наверное, сам не поверил в услышанное. К тому же он наверняка вспомнил слова Хиро о том, что последний раз рисовал он только в детстве — настолько давно, что прежний интерес бесследно исчез. — Я хотел бы попробовать нарисовать что-нибудь, — кивнул Хиро, и мягкая улыбка, тронувшая уголки губ, лишь подтвердила его желание. — Хорошо, — согласился Маса. В следующий момент на столе перед Хиро лежали тонкий грифель, чистые листы и палитра с масляными красками, которыми Маса недавно пользовался. Но Хиро до сих пор не определился, что именно он хотел бы сейчас нарисовать, только внимательно наблюдал за действиями Масы, который разводил в палитре несколько новых цветов. В отличие от Хиро, у него всегда были какие-то идеи относительно того, что именно ему нужно было нарисовать. Дождь, который предвидел Хиро, начался незаметно, едва лишь слышно постукивая в закрытые окна и сливаясь легкой дробью с потрескиванием зажженных свеч. Голоса на несколько мгновений стихли, когда творчество становилось чем-то большим для двоих, в чьих сердцах цвело чувство. Маса опустился над Хиро, так, что тот чувствовал его теплое дыхание у шеи, и шепотом, словно боясь нарушить хрупкое равновесие тишины, предложил: — Давай нарисуем то, о чем ты думаешь сейчас. Мы можем заключить в зрительный образ что угодно. И Хиро захотел нарисовать свои чувства, когда образ для них был предопределен уже давно. Они казались ему красивым цветком, который распустился под теплыми лучами солнца и никогда не должен был завянуть. Он не сказал Масе о том, что задумал сейчас, он просто взял в руки грифель, делая первые наброски. Он знал, что Маса непременно догадается. Так и случилось: в следующее мгновение Маса тоже начал рисовать на белоснежном листе, добавляя пышному цветку изящные лепестки. Руки то и дело соприкасались, с губ не исчезала улыбка, а сердца согревались безграничным теплом, когда чувства, заключенные в верный образ, возникали перед их глазами. Желание скорее раскрасить их самыми насыщенными красками не отпускало до тех пор, пока последние штрихи не появились на листе. Хиро казалось, что сейчас он разговаривал с Масой, пусть даже из приоткрытых губ не высвободилось ни единое слово, — это был мысленный диалог, когда все несказанное вслух было очевидно… заметно в рисунке, в мягких прикосновениях грифеля к листу и во взгляде. Все то обыденное, что окружало Хиро всегда, оживлялось рядом с Масой, под его ладонью, и нельзя было отныне представить счастье без него. — Почему ты берешь именно красную? — осторожно вопросил Маса, когда Хиро обмакнул тонкую кисть в краску. — Мне кажется, что этот цвет лучше других выражает то, что я чувствую к тебе, — Хиро, как и Маса, боялся превратить тишину в лед и заставить ее разбиться осколками о пол, поэтому его голос был приглушенным, и казалось, что наряду со словами было слышно сбившееся сердцебиение. Обернувшись, Хиро заметил, как щеки Масы заалели румянцем, а губы дрогнули, словно бы нужные слова неминуемо растворились в душной комнате, где по-прежнему, потрескивая, горели свечи. Казалось, глядя в темные глаза, взгляд которых безвозвратно затягивал, Маса забыл, как дышать, потому что чувствовал, что эта ночь оставит за собой незабвенный след, который оттеснит собой отпечатки навязчивого прошлого. Прошлого, которое до сих пор оставалось для Хиро безымянным и неизвестным. Ощущая, что больше нет преград, что крепкая, но невидимая стена впереди Масы начала безвозвратно рушиться, Хиро встал рядом, чтобы оказаться в этот миг на одном уровне и почувствовать тягу, которая отныне стала приобретать лишь долгожданное освобождение. Больше ничто не могло остановить ее на пути объединившейся жизни. — Можно? — шепотом, чтобы сейчас лишь тишина и спокойствие склонялись над ними. — Я не причиню тебе боли, Маса… — делая последний шаг вперед. Хиро казалось, что еще одно слово, и его голос предательски задрожит, испугает Масу, и то, что они упустили неделю назад, прощаясь в парке, вернется сквозь долгое, томительное ожидание. Хиро чувствовал, что нужно было сказать именно так, уверить отрешенное сознание Масы в том, что отныне ничего не сможет ранить его. Сильные ладони мягко легли на хрупкое тело, сомкнулись на талии, а взгляд выражал лишь искренние чувства и желание сберечь. — Я знаю, Хиро, я знаю, только… — Ничего не бойся, — Хиро приложил палец к его губам, призывая к тишине, чтобы больше не слышать тихих и неуверенных слов, когда напрасный страх пытался вырваться наружу. Он видел, насколько Маса доверяет ему, видел, как он желает почувствовать себя по-настоящему нужным в уверенных объятиях, и больше не стал медлить. Только тепло, только ласка и только сладость таяли на пухлых губах, когда Хиро начал целовать Масу, ощущая, как тот все еще несмело обнимает его за плечи, застенчиво даруя желанный ответ. Случайное соприкосновение губ, которое Хиро подарил Масе в парке, на миг выпало из памяти, когда поцелуй стал затягиваться упоительной длительностью, позволяя обоим оставить позади реальность сейчас. Казалось, будто бы эфемерное облако уносит их вдаль, в их личный отдаленный мирок, в один из тех, что на картине, придуманный в бесчисленных фантазиях. Время неизбежно близилось к ночи, бесшумное тиканье часов говорило, что сейчас — ровно одиннадцать, дробь дождя, на которую и без того никто не обращал внимания, прекратилась, только лишь огонек свеч не переставал шататься, делая две тени, слившиеся в одну, шаткими. Хиро не хотелось отпускать Масу от себя ни на шаг, ни на миг и ни на секунду: он лишь шепнул единственное слово в его губы и, не позволив ему раствориться на них, вновь прильнул нежным поцелуем. Бесконечность проходила сквозь, а изящная тень их тел ожила вновь. Временная робость отступила от Масы, оставила его, и отныне Хиро чувствовал ответную искренность через уверенный ответ. Он знал, что Масе давно не хватало тепла, ласки и чувства того, что его берегут, защищают, удерживая в сильных руках, знал, но не спешил больше. Маса обвил руками его шею, непроизвольно клоня на себя, и Хиро только сделал пару шагов вперед, не размыкая объятий, чтобы бережно опустить его на кровать и нависнуть сверху. Поцелуй на миг прервался, а взгляды встретились, когда тени на стене напротив заиграли по-новому. — Не останавливайся, Хиро, — видя во взгляде немой вопрос, прошептал Маса, приподняв уголки губ в едва заметной улыбке. Неяркий, желто-оранжевый свет, идущий от свеч, призрачно сливался с кожей, и прежний румянец, видневшийся на скулах, практически исчез, но Маса все равно казался Хиро невинным и беззащитным в этот момент. Он подарит ему чувства и ласку и обязательно защитит собой. Доверие не оставило взгляд и чувствовалось в объятии, когда Маса сам ближе склонил Хиро к себе, обнимая за шею и безмолвно прося о дальнейшей ласке. Хиро чувствовал, что он был готов отдаться ему полностью — и телом, и душой, и сердцем — навсегда. И на миг растерялся, когда сердце с удвоенной скоростью затрепетало в груди. Маса готов дарить себя в ответ, позабыв о боли, позабыв о том неизвестном Хиро отрезке из жизни, жертвуя собой и подавляя страхи, и только сейчас Хиро действительно осознал, что на самом деле он значит для него… Теперь жизнь — не то, о чем Маса мечтал, не то, что он раньше рисовал, а то, кого он изображал, и сейчас она заключена внутри, глубоко в бьющемся сердце Хиро, под надежной защитой. Это врезалось в сознание и теперь не могло отпустить. Маса видел, как изменился взгляд, почувствовал внутренний трепет, и лишь приложил теплую ладонь к щеке Хиро, чтобы унять напрасную тревогу того, кого он по-настоящему полюбил. Хиро только на миг прикрыл глаза и выдохнул в тишину, давая себе нерушимое слово, что Маса никогда больше не познает тяжкой боли, находясь рядом с ним. Едва лишь заметная слеза скатилась из уголка глаза к виску, и Хиро, коснувшись подушечками пальцев лица Масы, стер влажную дорожку: — Я только твой. Он сам не понимал, почему из губ вырвались именно эти слова, почему именно они, мимолетно коснувшись восприимчивого слуха Масы, рассеялись сейчас в воздухе: голова кружилась от нахлынувших чувств, но Маса, не сводящий с него взгляда, так же тихо ответил: — А я — твой. Сомнения, лишь на недолгое время окутавшие Хиро, испарились без следа, и он вновь коснулся приоткрытых губ Масы, когда пальцы пробрались под легкую ткань светлой рубашки. Сердце не унималось до сих пор, колотилось о грудную клетку в безумном ритме, когда воздух в легких заканчивался раньше времени, а несильная тревога давала о себе знать. Под легкими прикосновениями к своему телу Маса непроизвольно вздрогнул, напряженно сжав пальцами плечи Хиро, но в следующий момент, когда новый незабвенный поцелуй накрыл его с головой, он расслабился, податливо отвечая Хиро на беспрерывную ласку. Хиро не сомневался, что Маса чувствовал это впервые за долгое время, поэтому продолжал, позволяя ему всецело забыться и расслабиться, позволяя ему привыкнуть к теплым прикосновениям, даря поцелуи, словно утешение. Мысли, чувства, несказанные признания: все смешалось в нежности, тающей сейчас на бархатной коже и губах, когда Хиро стал опускаться ниже, лаская изящную шею. Ему так хотелось сказать именно сейчас, в блеклом оранжевом свете, насколько Маса красив на самом деле, но слова быстро превратились в прикосновение губ к коже. Первый шумный выдох сорвался с пухлых губ, когда дыхание сбилось, и грудь стала вздыматься часто-часто от неотступного испуга и желания одновременно, и Маса повернул голову в замешательстве, видя из-под полуопущенных ресниц, как тени рисуют их близость в эти минуты. Хиро читал по его телу все, что он чувствует, все, что он ощущает, и желал скорее избавить его от последнего страха, сжечь его чувствами дотла. Он обязательно превратился бы в невидимый, крошечный пепел и растворился бы в жарком воздухе этой комнаты. Аккуратно расстегивая рубашку Масы, Хиро поймал себя на мысли, что он — первый и единственный в его жизни, кому хочется отдать всю нежность и ласку, скопившуюся внутри. Бесчисленное количество поцелуев уже растопилось приторной сладостью на его коже, но Хиро не останавливался, продолжая ласкать обнаженное тело, когда легкая вещь тихим шорохом упала вниз. Лишь огонек свечи, стоящей на ближнем столе, пошатнулся и потух. — Хиро… — лишь выдох слился с пропитанным жаром воздухом, когда Маса, растапливаясь под теплом нежности, сам стал прижимать его к себе, путаясь пальцами в черных прядях. Имя пульсировало в висках, а голос, поддавшийся давлению желания, превращающего кровь в раскаленную ртуть, вскружил голову. Маса был для Хиро слабостью, когда каждый его редкий и такой тихий стон касался слуха, когда улавливался каждый его вздох и выдох. Даже сейчас он был сдержанным, но в то же время чувствительным ко всем ласкам и бесконечно искренним. Хиро сам стянул с себя кофту, когда каждая минута близости лишь прибавляла пылкого жара. Маса нерешительно прикасался к нему: то гладил ладонями, то оставлял на горячей коже следы ногтей, когда желание ощущалось особенно остро, а обнаженные тела соприкасались. Губы вновь и вновь сливались в упоительных поцелуях, когда ласка, подаренная Хиро, ярко ощущалась на разгоряченной коже. Отныне здесь не оставалось больше места для мыслей: только чувство, делимое на двоих, и близость, рисующаяся на стене. Шорох остальной одежды на короткий миг развеял тишину, и Хиро, продолжая ласкать, шептал что-то бессознательное на ухо, чувствуя горячее дыхание близко-близко. Пряди волос прилипли к лицу, тела стали влажными, а воздух накалился до предела, когда казалось, что он почти исчез. В момент, когда тела стали единым целым, когда Маса сам крепко прижался к Хиро, послышался первый уловимый в интимной тиши стон. Маса, чувствуя Хиро, лишь прикрыл глаза, и слегка запрокинул голову назад. Хиро не торопился, он медлил, давая Масе привыкнуть к себе и ощущениям, что сейчас пустили по телу толику боли. Но эта сопутствующая боль воспринималась Масой совсем иначе — он практически не чувствовал ее. — Родной мой, — Хиро коснулся губами уголка его губ, удерживая его в уверенных объятиях. Ему казалось, что именно в этот момент Масе нужны были эти слова. Маса только выдохнул, перед тем как тихий стон вновь развеял призрачную тишину, сгустившуюся над ними. Впитывая чувства Масы, Хиро знал, что это его ответ. Ночь полностью укрылась их чувствами, а отдаленный мирок отходил от реальности все дальше и дальше, когда желание нашло свое освобождение, а слабости превратились в несдержанные эмоции. Они оба отдавались друг другу всецело, и чей-то выдох обязательно был чьим-то вдохом. Некоторые свечи уже догорали, взошедшая луна скрывалась за черными облаками, а время потеряло отсчет. Тени на стене до сих пор рисовали их тайну, и здесь не нужны были краски и полотно, к которым так привык художник, думая, что рисует жизнь… Последние минуты тающей нежности уходили в легких поцелуях. — Хиро, я скажу тебе кое-что… — Маса, чувствуя, как расслабленное тело поддается сонливости, опустился на грудь Хиро, обняв его. Комната до сих пор была заполнена желто-оранжевым светом, луна скрыта за облаками, разве что время вернулось в свое русло, показывая сейчас полночь. Хиро улыбался. Просто улыбался от того, что Маса рядом, обнял его сейчас, наверняка слыша пришедшее в норму сердцебиение. И он прижал его к себе ответно, поправив одеяло. — Говори все, что хочешь, — низкий голос прозвучал необыкновенно нежно, и Маса тоже улыбнулся, спокойно выдохнув. — Ты единственный, с кем мне было хорошо, — робкое признание отчего-то начало пульсировать в висках, но пока, когда сладкий дурман близости до сих пор кружил голову, Хиро не мог понять, почему, и не видел, что улыбка исчезла с красиво очерченных губ. Быть может, сейчас Маса надеялся, что Хиро поймет, быть может, наоборот, не желал этого, но сказал просто, чтобы он знал. — Потому что… — Да, я знаю, Хиро, — отчего-то перебил Маса и прижался еще сильнее, чем минутами ранее. — Есть еще одно. — Что же? — Хиро чувствовал растерянность и только спросил, когда прежние мысли снова начали проникать в сознание. — Я решил, что лучше ты узнаешь об этом завтра, — ответил Маса, а в следующий момент закрыл глаза, желая заснуть в надежных объятиях. — Спокойной ночи, — лишь прошептал Хиро. Внутреннее беспокойство снова возвратилось к нему, а взгляд теперь был направлен в потолок. Слишком много вопросов без единого на них ответа, слишком много безызвестности…