Рисуя жизнь

День без Масы прошел слишком быстро, когда сочувствие, жалость и ненависть смешались внутри, не давая сознательно воспринимать реальность. Хиро словно бы оказался на его месте на двадцать четыре часа, оградив себя от всех. Он не пришел на тренировку, не отвечал на телефонные звонки тренера и даже не вышел на улицу, чтобы предоставить себе возможность очнуться от дурного сна. Он был как в омуте, в той же самой бездне, в которую бессознательно падал Маса. Теперь и ему хотелось как можно скорее избавиться от этого прошлого. Завтра уже должна была состояться игра, но сейчас Хиро было абсолютно все равно, как он ее проведет. Он просто шел по выученному пути к мастерской, опустив взгляд. Если бы он только знал, то не смел бы вынуждать Масу бояться себя, не смел бы… Ему казалось, что все, что он сделал, все, что произошло между ними, — неправильно, так не должно было случиться сейчас, казалось, что он сам заставил Масу быть с ним так скоро, но путь назад уже полностью стерся. Привычно зазвенел колокольчик, и скрипнула дверь, когда Хиро в последний раз зашел в мастерскую, с которой и началась его с Масой история. Дядюшка сразу заметил неладное, но лишь обыденно кивнул, вежливо поздоровавшись с Хиро: — Добрый день. — Здравствуйте, я просто пришел сообщить вам, — Хиро был сам не свой, а голос выдавал его волнение. — Случилось что-то? — странно, но пожилой мужчина казался Хиро спокойным, таким спокойным, что можно было позавидовать. Но быть может, за его внешним спокойствием скрывалась внутренняя тревога. — Маса больше не вернется сюда. Он не хочет быть художником, — сообщил Хиро, однако облегчение никак не хотело приходить к нему, когда напряжение сковывало и становилось трудно даже вздохнуть. Почему-то это место давило на него больше, чем дом Масы, где каждый предмет обязательно говорил о чем-то. — Так значит, он все-таки точно решил, — на изумление Хиро дядюшка лишь улыбнулся. — Продав все картины, он сказал мне, что хочет начать новую жизнь, что один парень смог помочь ему, и рисунки, которым он посвящал все свое время, — теперь не главное. — Смог помочь? — не переставал удивляться Хиро. — Да, ты смог помочь ему. Он так боялся подступиться к тебе, боялся, что ты не поймешь его, но… Я знаю, он очень благодарен тебе. Идем, — дядюшка позвал Хиро в комнату Масы, чтобы, очевидно, что-то показать, и он последовал за ним, вновь спускаясь по знакомым лестницам. Похоже, пожилой мужчина был вторым по счету человеком, которому Маса безошибочно доверял. Хиро никогда не заглядывал в шкафчик Масы, стоящий рядом со столом, где он рисовал, и не знал, что там могут быть картины, пока мужчина не достал оттуда небольшую папку. Это были рисунки Масы, которые он делал в этой комнате, когда в мастерской не было никого. Рисунки, на которых был изображен только Хиро, которого он воспроизводил по памяти, пробуя изображать его красками, грифелями, карандашами. — Маса сказал, что я могу отдать это тебе, когда ты придешь сюда в последний раз, — дядюшка передал Хиро папку, выполняя просьбу Масы. — Но… — Не говори ничего, пусть это останется только между вами. Хиро только кивнул и закрыл папку, прижав ее к себе. Сердце успокаивало его, говоря, что теперь не нужно сомнений, что теперь все так, как и должно было быть. Хиро хотел помочь, и он сделал это, вернув веру в лучшие чувства. — А вы знаете, что случилось с Масой? — он слишком поздно одернул себя, когда вопрос уже сорвался с губ и коснулся чужого слуха. Он думал, быть может, дядюшка поведает ему все, как было, и скажет, кем был тот человек, причинивший Масе боль. Мужчина заметно посерьезнел и даже загрустил, присев на стуле, и Хиро понял, что да, он все знал, так же держа это в себе, как и Маса. — Я знаю, ты окончательно избавишь его от этого, — уверился он, когда Хиро лишь присел рядом, приготовившись выслушать то, что обязательно ранит его еще раз. И тогда дядюшка рассказал ему, как пьяный отчим надругался над юношей, которому тогда лишь исполнилось пятнадцать лет, как он закрылся с ним в одной из комнат, когда матери не было дома, и издевался. Это была ночь, яркий свет резал глаза, когда мальчик не хотел смотреть в лицо своему мучителю, а голос — слух. Отчим насиловал его, потешаясь, до тех пор, пока юноша не потерял сознание, пропав в черной пропасти. Он пролежал так несколько часов, а когда очнулся, в доме уже никого не было, только лампа, горящая ослепляющим светом, до сих пор светила в глаза. Именно тогда родился его страх, именно тогда он лишился возможности общаться с людьми, избегая даже собственную мать. Долгое время он скрывал ото всех все, что произошло с ним, долгое время думал над тем, как убежать оттуда в надежде забыться. И убежал, оставив дома лишь рисунок с короткой запиской. — Достаточно, — Хиро больше не мог слушать его рассказ, когда жалость расцарапала сжавшееся сердце до крови, а воздух слишком часто поступал в легкие. Он хотел бы не верить во все, что узнал, он хотел бы не верить в то, что кто-то способен совершить подобное, но… — Так он и появился у меня. Ему было спокойно здесь, он научился жить самостоятельно, но так и не переборол свой страх, — дядюшка лишь вздохнул и покачал головой, вспоминая то время, когда Маса только-только переехал к нему. — Я не понимаю… — только и смог произнести Хиро, опустив голову и смотря на первый рисунок в папке, которую он не выпускал из ладоней. Уголки глаз стали влажными, а руки непроизвольно задрожали. Он ощущал себя так опустошенно сейчас, будто бы кто-то безликий и безымянный на время присвоил себе все его жизненно важные чувства. Хотелось только прижать Масу к себе, к самому сердцу, попросить прощения и дать нерушимое обещание, что впредь никто не посмеет причинить ему такую боль, которую он испытал, будучи еще совсем юным. — …А вскоре его мать вновь сошлась с отцом, а отчима так больше никто и не видел, — мужчина лишь пожал плечами, но голос его дрогнул. Все-таки Маса тоже был дорог ему. Хиро только прижал к себе рисунки Масы и сглотнул подступившую обиду, не зная теперь, как выпутаться из призрачных объятий прошлого, когда Масы рядом нет. Ему стало бы легче, если бы сейчас он услышал его тихий голос вблизи, почувствовал прикосновение его теплой ладони к себе и увидел легкую улыбку, которая тронула бы уголки пухлых губ. Только так он смог бы вернуться в настоящее и не дать Масе самому вспомнить о прошлом. Он молчал, не сказал больше ни слова, и мужчина, понимая, что сейчас его лучше оставить одного, лишь поднялся со стула и покинул комнату. Жизнь не остановилась на том эпизоде: она до сих пор идет, изменившаяся, и любая рана затягивается с длительностью времени, если не позволять ей вскрываться вновь и вновь. И Хиро понимал это лишь на краю сознания. Он не знал, сколько на самом деле он пробыл в мастерской, но когда вышел оттуда, был уже темный вечер, и луна только-только проснулась над крышами домов. Домов, которые он больше не увидит, как и старую мастерскую. Все кончено, все останется в прошлом, когда настоящее уже нарисовало для двоих дорогу вперед, а на рисунке их жизни стали постепенно исчезать черные пятна. В этот вечер Хиро не мог оставаться в доме Масы, где все так напоминало о его присутствии и о его страхах, которые уходили в глубокую даль, поэтому он вернулся к себе. Обратная дорога вновь воспроизводилась по памяти, когда сознание отказывалось участвовать в реальности, существуя где-то в другом измерении, где-то там очень далеко, рядом с Масой в тот момент, когда ему никто не мог помочь. Закрыв за собой дверь, Хиро лишь бессознательно выдохнул в кромешную тишину своей квартиры, а в следующий момент ослаблено опустился вниз по стене, закрывая руками лицо. Жизнь начала прокручиваться назад, и он видел сквозь темноту каждый особенный миг, проведенный с Масой, начиная с того дня, как он впервые появился в старой, ничем не примечательной мастерской. Боль, удерживаемая Масой внутри тогда, проходила сквозь него: ранила и безвозвратно испарялась в глухой тиши, но от этого не становилось легче — только слабость растекалась по всему телу. Хиро хватило сил лишь подняться и дойти до кровати, чтобы в следующий момент забыться глубоким сном, утянувшим его за собой в бездонную пропасть. Никогда раньше ему не доводилось чувствовать себя таким потерянным, застрявшим где-то посередине двух границ. И в эту ночь ему приснился сон… — Оставьте меня, прошу вас! — Маса зажался в углу маленькой комнаты, вздрагивая от каждого стука в закрытую дверь. Мужчина, находившийся в этот момент по ту сторону, стучал в нее кулаками, срывая собственный голос на крики. Дверь, которую юноша успел подпереть стулом, начала трещать, готовая вот-вот позволить ему войти. — Нет… — уже шепотом, очень тихо и безнадежно, прижимая ладони к ушам, чтобы не слышать этот голос. Он чувствовал, что спасения больше нет. Луна отвернулась от него, разбушевавшийся ветер с яростью стучал по открытым окнам, раздувая шторы, и все вокруг казалось таким призрачным. Отчаяние коснулось хладными объятиями, и Маса лишь судорожно всхлипнул, позволив обжигающим слезам скатиться по своим щекам. Он бы и сидел тут, сжавшись в углу и замерев, но чей-то тихий голос окликнул его, заставив повернуться к окну: — Следуй за мной. Я вытащу тебя отсюда. Только… — мальчик, показавшийся за открытым окном, приложил палец к своим губам, призывая Масу молчать. Сердце, пропуская тяжелые удары, мгновенно отозвалось на незнакомый голос, и юноша, размазав слезы по щекам, поднялся к окну. Взгляды встретились, а пальцы переплелись, когда они взяли друг друга за руки, чтобы спуститься со второго этажа. По крыше, а затем по лестнице вниз, чтобы в следующий миг спрятаться за стенами сарая, вновь не сводя друг с друга взгляд. — Не бойся, все будет хорошо, — юноша, мягко улыбнувшись, прижал дрожащего Масу к себе, согревая крепкими объятиями. Слезы перестали течь из глаз, а сердце, ощущая заботу и тепло, начало восстанавливать привычный ритм, и Маса обнял его в ответ, лишь тихо промолвив: — Как тебя зовут? — Хиро, — ответил юноша, утешая Масу. — Все правда будет хорошо.