Шелковый веер со стальными спицами

Горо отпивал чай мелкими глотками и чувствовал себя самым счастливым на свете. Сойку изогнула бровь. Вот она отвела от лица упавшие волосы и перекинула их через плечо изящным движением, и на ее руке блеснул его, Горо, браслет. Улыбнулась и спряталась за пиалой. Только глаза лукаво блестят. Вот она чуть нахмурилась, услышав за дверью осторожные шаги Миа. Вот молча покачала головой, не разрешая прогнать любопытную якко. И приложила к губам тонкий палец, заставив жаркую волну, зародившуюся где-то внизу, подняться до самого сердца. Вот Сойку беззвучно рассмеялась, глядя на то, как покраснели его щеки, и невинно поинтересовалась: - Еще чаю, господин? - Да. Чаю, - так, чтобы слышала Миа, а самому притянуть, поцеловать прямо так, через стол, задевая широкими рукавами тонкий фарфор, и выдохнуть только для нее: - Люблю. - Помнете кимоно, - так же тихо отозвалась Сойку и добавила: - Снова. - Что же ты делаешь, а? - Пью чай. - Со мной что творишь, Сойку? - Кормлю вас завтраком. Чай, вот, лично заваривала. - Нежная моя. - Тихо. Вечером, - она с намеком подняла брови, и от этого узел внизу живота стал еще туже. - Хорошо. - Кхм. Печенье, господин? - Печенье. Ни с чем несравнимым удовольствием было просто смотреть на нее, говорить без слов, удивляться тому, что, кажется, знаешь ее всю жизнь. Что Сойку была всегда, вот так, рядом. Родная, желанная до мельчайшей родинки. Хотелось, чтобы затянувшийся завтрак длился и длился, чтобы сидеть вот так, забросив дела, забыв о чужих глазах, следящих за каждым движением. Быть только вдвоем. - Приятного дня, госпожа. Спасибо за завтрак. И за компанию, - дальше тянуть некуда, и Сойку понимающе улыбается: - Мой долг – делать вас счастливым, господин. - Ты делаешь, - в самое ухо, касаясь губами волос. – Очень, очень счастливым. До вечера, моя прекрасная. Быстрый, будто украденный поцелуй, и они расходятся, как волна, разрезанная острым носом джонки, чтобы воссоединиться вечером, когда лишь светильники будут свидетелями происходящего между ними чуда.