В храме
5 мая 2014 г. в 12:49
Стоило паланкину тронуться с места, как за плотно задернутыми занавесками послышался неясный шум, конский топот и тихое ржание. Выглядывать было нельзя. Сойку успокаивающе похлопала по руке Эю и снова прикрыла глаза – до храма было недалеко, а потому время в пути она решила использовать для того, чтобы сосредоточиться и загнать внутрь неприятные мысли, то и дело скатывавшиеся к планам убийств, один другого кровавее.
Наконец, тихо качнувшись, паланкин остановился и слуги медленно, бережно опустили его. Сойку глубоко вздохнула, беря эмоции под контроль, и протянула руку, чтобы отдернуть плотную ткань занавесок, когда они распахнулись сами.
- Прошу, госпожа, - протянутая смуглая ладонь с крупными пальцами, покрытыми мозолями, - позвольте помочь вам.
Сойку приняла предложенную помощь и через мгновение оказалась в объятиях мужа. Горо был весь в пыли, от него пахло потом и злостью, лицо было бледным, а полные, чувственные губы превратились в тонкую линию.
- Пойдемте, - коротко бросил он, прижав жену к себе и положив одну руку ей на талию, а вторую – на четко выделявшийся круглый животик. – Пойдемте, моя прекрасная, посмотрим в глаза тем, кто возомнил себе, что сможет отобрать принадлежащее мне.
- Еще бы две минуты, - прошипела Сойку, очаровательно улыбаясь, – и что ты там думаешь, было бы не важно. Решение Мудрых не имеет обратной силы. Я тебя…
- Только после того, как я разберусь, что тут происходит, моя прелестная. Только после этого, - сквозь зубы отозвался Горо.
Присутствующие расступались перед ними, а шепот за их спинами шумел, как океанский прибой. Народу было много – собралась вся городская знать и просто состоятельные граждане. Десяток воинов, прибывших со своим командиром, окружили их с Сойко стальным клином. У ворот они сняли свои шлемы и зажали их подмышкой. Шлем Такэды достался Сойку. Толпа разочарованно выдохнула. Все знали, что это означает – доверие.
Жрица, одетая в белое, выскользнула из темной боковой арки и улыбнулась, увидев шлем в руках у Сойку. Тот самый Мудрый, что приходил к ним в дом, вышел на середину Круга.
- Горожане! – начал он тихим, чуть дребезжащим голосом. – Жители Империи! Подданные Небесного Правителя! Все мы живем в этом мире и обязаны подчиняться законам, оставленным нам Древними. Все их можно свести к одному принципу: нет ничего выше чести. Честь же это честность, уважение, соблюдение традиций, подчинение приказам, соблюдение множества правил, что родились не просто так. Каждое из них написано кровью. Наш мир несовершенен. Способных на чудо небес – рождение дитя – среди нас очень мало. Мы бережем их, балуем, заботимся, растим и воспитываем, чтобы в один прекрасный день отдать в надежные руки счастливца, которого они назовут мужем. Истинные – наша самая большая ценность. От них зависит будущее. Покушение на их жизнь или честь карается смертью. Но и к ним самим требования необычайно высоки: безупречная репутация, верность семье и дому, послушание. Многими талантами обладают Истинные. Говорят, что сам Великий смотрит на нас их глазами. И глаза эти должны быть чисты от наносного. Потому мы сегодня здесь. Дар Великого достается достойным. В его же руках он должен давать плоды. Если опылить сладкий перец горьким, не будет добра от этого. Так и каждая Истинная должна знать лишь одного мужчину – своего мужа и господина. Иное есть зло и преступление против благодати Великого. Кто впустую тратит его дары, скармливает свиньям сладкие персики, тот есть преступник. Дабы Великий не отвернулся от нас, мы срезаем подгнившую ветвь, чтобы оставалось целым остальное дерево. Больная ветвь не даст хороших плодов. Она годна лишь на то, чтобы мести пол в самом скромном доме.
Толпа молчала. Такие вот суды за измену бывали крайне редки. Сами прелюбодеяния, конечно, случались, но еще ни один супруг не допустил того, чтобы злые языки бросили тень на его репутацию. Чтобы чужие жадные руки посмели отобрать у него самое ценное сокровище – жену.
- Я спрашиваю у присутствующего здесь Горо Набухико Такэда, пятисотника Императорской армии, прославленного воина и разведчика: веришь ли ты жене своей.
Толпа жадно воззрилась на Горо. Тот же, не выпуская из объятий Сойку, развернулся так, чтобы все его видели.
- Я, - начал он хрипло, - был удостоен высочайшей чести - стать супругом одной из самых достойных женщин на земле. Я берег свое сокровище день и ночь, лелеял, как редкий экзотический цветок. Долг призвал меня – границы нашей Империи опять были атакованы северянами. Я оставил жену свою, дом свой, вверив их обществу. Вам. Мог ли я подумать, что пока я проливаю кровь, пытаясь сберечь мир для нас для всех, один из вас покусится на то, что я так простодушно доверил вам? Я оставил жену в тягости. Это показали три теста, проведенных при верховной жрице. Я уезжал с тяжелым сердцем – что может быть прекраснее, чем наблюдать за тем, как зреет плод на посаженном тобой дереве? Только долг увел меня. Долг перед Империей. И что я вижу, вернувшись? Что жена моя, доверенная вам, прячет лицо за веером. Что самое драгоценное, что может быть в жизни у любого мужчины, оболгано. Что письма Совета, и ее, моей Сойку, письма, уничтожены. Пока я пробирался среди ледяных скал, отыскивая места для новых крепостей Империи, вы оболгали меня. Запятнали мою честь. Я, Горо Набухико Такэда, для которого честь выше жизни, клянусь: убью того, кто повинен в оговоре моей чистой жены. Он умрет как жил – без чести. Как бродячий, смрадный пес. Жена же моя ни в чем не виновата ни передо мной, ни перед Великим. Не пущу ее в Круг Истины. Верю ей, как себе.
Толпа выдохнула. Все зашептались, а Горо шагнул к Мудрому и опустился перед ним на одно колено.
- Имя. Я требую имя того, кто покусился на мое. Если признается сам, я вызову его на поединок. Если нет… отрублю ему руки и ноги и сложу к ногам моей Сойку.
Старец усмехнулся, взглянул на бледную госпожу Такэда, молча переглянулся с другими Мудрыми и тихо произнес:
- Кишо Като, торговец оружием.
Горо резко поднялся и обвел взглядом зал. Толпа расступилась, являя взору невысокого толстенького человечка, выряженного в шелка.
- Это ты, вопреки завету Великого, возжелал получить обманом то, что принадлежит мне? – спросил его Горо. – И что, ты рассчитывал, что жена променяет меня на… тебя?
Сойку тихо, но отчетливо фыркнула. Когда-то она отказала этому толстосуму, выставив его дураком. А ведь жрица тогда предупреждала ее: отказывать нужно мягко, чтобы не наживать себе врагов. Выходит, она была права.
- Я богаче любого из присутствующих здесь, - проквакал толстяк. – Ты же, хапнув бесценный бриллиант своими кровавыми руками, даже не в состоянии обеспечить ему достойный фон. Ты жалок, Такэда, сын Набухико. И отец был таким же, как ты – заносчивым, наглым убл…
Договорить он не успел: неярко блеснула катана, воткнувшись в печень и Горо недрогнувшей рукой провернул ее там, сказав:
- Умри, как жил – без чести.
Одним коротким взмахом он отрубил купцу голову, и, удерживая ее в руке за длинную жидкую косу, опустился на колени у ног своей госпожи.
- Кровью смываю с тебя оговор, сокровище мое. Кровь – лучшая оправа для бриллианта. На алом фоне его кристальная чистота еще краше.
С этими словами он вытер кровь с катаны, бросил голову врага к ногам жены и, обхватив окровавленными руками ее живот, прижался к нему губами. Толпа радостно загалдела – зрелище, все же, удалось на славу.
- Что делать с имуществом Като? – поинтересовалась, наконец, жрица.
- Половина имущества распределится между учениками, а вторую половину принято отдавать пострадавшей от навета стороне. То есть, господину Такэда.
Горо поднялся с пола, положил руку на талию Сойку и ответил:
- Отказываюсь от своей доли в пользу храма, вырастившего для меня такую жену.
- Быть по сему, - заключил Мудрый. - Суд окончен. Кто посмеет сказать дурное слово о госпоже Такэда или еще в чем усомниться, тот будет стоять здесь, на ее месте, - он обвел строгим взглядом присутствующих и взмахнул сухонькой ручкой, давая понять, что разговор окончен.
Толпа начала медленно расходиться.
Десяток воинов, пришедших со своим командиром, в том же порядке покинули храм.
Усадив супругу в паланкин, Горо взлетел в седло и пустил коня шагом, приноравливаясь к неспешному шагу слуг – беременную госпожу трясти не полагалось, как бы чего не вышло, а потому путешествие было довольно долгим.
Едва переступив порог, Сойку как следует треснула супруга тэссеном по плечу.
- Где тебя носило?!
Тот же вдруг побледнел, застонал и тяжело опустился на татами.
- Господин ранен! – взвизгнула подоспевшая Ая. – У господина рана плеча.
Пестрая стайка якко забегала, помогая Горо освободиться от доспехов, размотать тугую повязку, а Сойку, сбросив неудобную обувь, понеслась за своими отварами – как знала, что пригодится. Оторвать мужу голову можно будет и после его выздоровления.