В Икебукуро наконец светит солнце

Тишина нависала над Шизуо. Парила прозрачным облаком под потолком и смотрела на него с любопытством. Впитывала в себя густой сигаретный дым, дышала слабым ароматом растворимого кофе и бесшумно ждала. Шизуо словно ждал тоже, потом вдруг оттаял, моргнул, сунул сигарету в рот и затянулся глубоко и напряженно. Будто стопку выпил, только лёгкими, хотя после произошедшего в переулке к алкоголю даже не притрагивался. Дым наполнил холодным и почему-то влажным, осел внутри липким слоем смолы и вернулся скудными белесыми останками. Ничего не изменилось. Шизуо откинулся на спинку дивана; искусственная кожа заскрипела под ним. Две недели назад он так же сидел в своей тёмной спящей квартире, в кресле с промятым сидением и прожженным подлокотником и вливал в себя виски — бокал за бокалом. Тогда это помогало. Пара литров устойчивому крепкому организму, и Шизуо не помнил, как оказывался в кровати. Зато он мог спать спокойно. В то время он не видел снов. А потом всё полетело к чертям. В день, когда Шизуо всерьез решил, что свихнулся окончательно. Когда спятивший разум цеплялся за иллюзорные образы, воспроизводил как на записи дрожащий взволнованный голос — будто старый кассетный магнитофон из последних сил пытался протянуть плёнку на высохших роликах. «Я люблю тебя, Шизу-чан» — надрывно звенело в памяти из раза в раз, и весь этот звон проходился по телу вибрирующей волной, превращая Шизуо в гудящий храмовый колокол. Даже сизая полоска от кончика сигареты искажалась, вздрагивала. Её прямое изящное тело становилось изломленным, безжалостно искалеченное неспокойным напряжённым воздухом, что сотрясался от каждого удара встревоженного сердца. Шизуо смог выдержать четыре дня. На пятый пришлось обратиться за помощью. — Нет, ты не сошел с ума, — уверял тогда Шинра, пододвинув к Шизуо кружку с крепким чаем и печенье. — Ты серьезно? — только и смог в тот момент вымолвить Шизуо и чуть не поперхнулся собственными словами. Они не прозвучали, а недоуменно просипели, застревая в глотке. Разум всё еще пытался восстановить прежнюю привычную жизненную повседневность. Отчаянно пытался. Но у него не получалось. — Он действительно любит тебя, — настойчиво убеждал непривычно серьезный и собранный очкарик-весельчак. — Притом уже давно, — говорил он, а взглядом проделывал зияющую дыру в Шизуо. Будто был уверен: ушей не хватит, чтобы до него дошло. И Шизуо чувствовал эту дыру. Словно молотком стучат по рёбрам, пытаются вколотить эти слова прямо в грудь. Или это сердце изнутри вдруг решило вырваться наружу, он не знал. Тогда он не знал ничего. — Почему признался именно сейчас? — растерянно спрашивал он. — Наверное, чтобы больше не мучиться в неизвестности, — задумчиво отвечал Шинра. — Он надеялся, что сможет найти в тебе еще что-то помимо ненависти. Что угодно, только бы ты не злился на него вновь. Надеялся, как ребенок, ей-богу, и Селти поддержала его. Он решил рискнуть… И проиграл, — с грустью в голосе закончил он. Этот разговор был несколько дней назад. Шизуо думал, что это вранье, очередной розыгрыш хитрого манипулятора, а потом упрямо откапывал в своей памяти все последние встречи с Изаей и каким-то шестым чувством понимал: те глаза не могли врать. Всё это время Шизуо круглосуточно думал об Изае; каждый вечер, как заведённый, наворачивал круги по своей кухне, затем до глубокой ночи сидел за столом, не выпуская изо рта сигарет, и был почти уверен, что дальше падать некуда. А десять минут назад Селти усадила его в своей гостиной и сообщила, что видела в офисе Изаи экземпляр договора на продажу квартиры. Под рёбрами что-то ухнуло, взорвалось и исчезло. Черная дыра разверзлась под ногами. Тишина нависала над Шизуо. Шинра еще раз быстро переглянулся с Селти, Шизуо заметил это боковым зрением. Снова засунул сигарету в рот и продолжил отрешённо рассматривать столешницу. — Слушай, — неуверенно начал Шинра. Последние десять минут он не знал, что сказать. По правде говоря, сейчас он не знал тоже. — Почему он решил продать квартиру? — вдруг спросил Шизуо. Поднял взгляд и посмотрел так, словно не может представить себе причину даже примерно. Шинра открыл рот и закрыл, молчаливо, как рыба. Затем снова повернулся к Селти. Должно быть, попытался найти поддержку у немой. — Разве это не очевидно? — аккуратно поинтересовался он и сразу понял, что зря. Взглядом Шизуо прилетело, как кулаком по макушке — с чувством и с размахом. Шинра обреченно взмахнул руками. — Блин, Шизуо, ещё раз повторяю, он любит тебя. Что ему еще остается? Неужели ты думаешь, что он как ни в чем ни бывало продолжит приходить в Икебукуро, провоцировать тебя и размахивать ножом? — Да откуда я знаю? — начиная чувствовать отголоски раздражения, ответил он. — Кто вообще понимает, что творится у него на уме? Шинра уронил голову назад и простонал, словно раненый тюлень. Прикрыл глаза секунды на три и, будто собрав в кулак остатки снисходительного терпения, снова посмотрел на друга. — Думаю, он уедет куда-нибудь. Забудет всё. Заживет заново, — поправив очки, прямо сказал он. Шизуо смотрел внимательно, с ожиданием, словно пройдет пара секунд и Шинра усмехнется небрежно, махнет рукой и скажет: «Да ладно тебе, куда он денется отсюда». Но Шинра молчал. Молчал очень красноречиво. Шизуо поднес сигарету к губам. Табак разгорелся, затрещал и пополз оранжевым ближе к фильтру, будто хочет наброситься и укусить пальцы, что сдавили так крепко, точно хотят задушить закованный в бумагу никотин. Дым прокатился по горлу плотным смолянистым шаром, царапнул нёбо, рассыпался в лёгких и растворился. Смешался с кровью и понёсся дальше, впитался в плоть, в жизнь Шизуо. Отпечатался последними словами Шинры в каждой клетке тела, оставив мириады крохотных багровых следов. — Уедет, говоришь?.. — отстранённо спросил Шизуо у кончика тлеющей сигареты. — Раньше он постоянно поддерживал связь. А в последнее время о нём ни слуху ни духу. Скорее всего, тут он больше не появится, — пояснил Шинра. — Только… — он замолк на несколько мгновений, подумал о чем-то и снова заговорил: — Ты понимаешь, что будет, если он захочет спрятаться? Шизуо заторможенно переводит взгляд на друга. Молчит, смотрит на его серьезное выражение лица. Ответ сам стекает с губ. — Я его никогда не найду. Шинра коротко кивает. Смятый окурок последним предсмертным дыханием дымится в пепельнице. Едва слышные шаги медленно удаляются; за Шизуо почти беззвучно закрывается дверь. Шинра оседает в кресло обессилено и устало. Шумно выдыхает, снимает очки, двумя пальцами сжимает переносицу. — Селти, любимая, будь добра, налей мне бокальчик чего-нибудь покрепче. «Ликёр, ром?» — без лишних вопросов уточняет далахан. Жаль, что у неё нет головы. Сейчас бы она тоже не отказалась хотя бы от красного вина. — Пусть будет ром. Если уж пить редко, то метко. *** Шорох бумаги грохотал прибоем с каждой перевернутой страницей договора купли-продажи. Изая в сотый раз сидел, склонившись над стеклянным кофейным столиком, изучал пункт за пунктом и упорно не желал замечать, как настойчиво глаза ищут на этих идеально ровных хрустящих листах что-то иное, нежели условия передачи прав собственности. Сомневаться нельзя, говорил он себе. Останавливаться — тем более. Ну и что, что он так привязался к этой квартире? Ну и что, что она стала единственным убежищем, которое закроет от чужих глаз и позволит снять маску? Теперь она — лишь жалкое напоминание о городе, в котором рухнула его жизнь. Или он слишком драматизирует?.. — Я закончил, — сообщает мужчина примерно пятидесяти лет — Маширо Ягучи. Изая доползает безразличным взглядом до конца предложения, несколько секунд смотрит на крохотную чёрную точку — даже в ней ищет что-то — и лишь после не спеша закрывает договор. — Вопросов нет? — уточняет он. — Никаких, — господин Маширо радостно мотает головой, почти как бульдог. Дай ещё одну сосиску, и точно засветится от счастья и запрыгает на задних лапах. Изая не может поморщиться даже мысленно. Мозг онемел за последнее время, работает почти вхолостую. — Готовы подписать? — С удовольствием. Изая равнодушно протягивает покупателю свой экземпляр договора. А через секунду нервы дёргает испуганная дрожь. Звонок в дверь вымывает из надорванного кокона своих мыслей, возвращает в квартиру офисного типа в центре делового района Синдзюку. Изая мгновенно делается натянутым, словно тетива. Он точно не ждал гостей. — Вы не будете открывать? — после второго звонка спрашивает Маширо-сан, видя, что Изая даже не сдвинулся с места. — Нет, — коротко отвечает тот, но потом всё же добавляет: — Не люблю незваных гостей. А в следующий миг он почти уверен, что вот-вот его хватит удар. — Изая! — орёт голос приглушённо. — Я знаю, что ты тут! Если не откроешь дверь, я её вышибу! Считаю до трёх! — Вот блять… — философски замечает он. — Раз! — Я на минуту, — отстранённо сообщает Изая, поднявшись и глазами вцепившись во входную дверь. Будто там за ней что-то такое, что прорвется сквозь, стоит хотя бы просто отвести взгляд. — Два! Изая обходит угловой диван, делает шаг, второй, третий, но напряжённое тело точно само норовит ринуться вперед, срывается на бег. — Три! Дрожащие руки проворачивают замок и тянут на себя железную дверь. Кровь гремит в висках, как приливный океан, когда Изая видит перед собой застывшего Шизуо с зажатой в зубах сигаретой и поднятой для удара ногой. Сейчас он захлебнётся. Его смоет, утопит в этом океане. Вот сейчас… — О, успел, — говорит Шизуо спокойно, перехватывает сигарету пальцами, неторопливо затягивается. От его взгляда в голове что-то щёлкает, будто включился проектор, который быстро пролистывает фотографии, кадры, образы. Отдалённо знакомые, но совсем нечёткие. — Чем обязан? — сдержано спрашивает Изая. — Надо поговорить. — Я занят, — он толкает дверь, но та вдруг делается тяжеленной, как автомобиль. Или руку сковала странная слабость? Или… нога в наполированном ботинке подпирает, не даёт закрыть. — Что ты делаешь? Я же сказал, я занят. Шизуо смотрит в карие глаза тяжело и серьезно. — Я подожду, — невозмутимо отвечает он. Бесцеремонно перешагивает порог, проходит в гостиную. — Не переживайте, уважаемый, — звучит учтивый голос Маширо с углового дивана, — мы с господином Изая подписали почти все бумаги. Он сейчас освободится. Шизуо выхватывает взглядом из полумрака сияющего радостью мужика, будто ещё немного и вместо лица у него сейчас загорится лампочка. — Бумаги, говорите? — Да, ваш друг продает эту потрясающую квартиру так дешево! Уверяю, я не отниму у вас больше трёх минут, — помахав договором в воздухе, заверил он, снова отвернулся и склонился над пачкой бумаг, чтобы поскорее поставить свою подпись. За спиной недовольно щёлкает язык — Шизуо едва различает этот влажный звук. Затем хлопает закрывшаяся дверь. Изая проходит мимо, не отрывая взгляда от пола, и, кажется, проступившие желваки Шизуо не почудились. — Так, значит, Селти не ошиблась, — ледяной голос Шизуо промёрзшей костлявой ладонью скользит меж лопаток. — Ты действительно собираешься продать квартиру. Изая садится на прежнее место, отпивает из бокала — почти растаявшие льдинки глухо позвякивают о стекло. — Считай, уже продал, — отвечает он. — Ты решил уехать? — следом спрашивает Шизуо. — Это не твоё дело. — Ты останешься в Токио? — Это не твое дело. — Ты хотя бы останешься в Японии? Багровые глаза отрываются от ровных напечатанных букв и мечут в Шизуо не одно флик-лезвие — невидимую сотню. — Я же сказал, это не твое дело, — предупреждающе возвещает Изая. И Шизуо преображается мгновенно. Выпрямляется, собирается, пальцы рук вздрагивают, левые едва не роняют сигарету, правые сжимаются в кулак. Шизуо делает два шага вперед, глаза вспыхивают золотым, будто там внутри катализатор опрокинули в реагент — так ярко сверкнул в радужке отсвет торшера. Изая встаёт с места порывисто, следит неотрывно, готовый ко всему. К буре, к торнадо, к очередной драке. Но весь этот молчаливо-угрожающий образ обрушивается на замершего в недоумении Маширо Ягучи. — Мужик, проваливай подобру-поздорову, — тихо, но так грозно произносит Шизуо, что сердцу впору сжаться и замереть, спрятаться от страха. — Сделки не будет. — Ч-что? Но мы же… — Шизуо! — взвился Изая. — Какого чёрта ты вытворяешь?! — Я же сказал, никакой сделки не будет, пока мы не поговорим, — твердо ответил тот. — Иначе я превращу в пыль все ваши бумаги вместе с этой квартирой. Маширо Ягучи непонимающе вертел головой то на Шизуо, то на Изаю, возросшими перед ним двумя искрящимися распалённым в одно мгновение фигурами. — Изая-сан… — пробормотал он жалобно. Сжался на диване и замер. Изая стискивает зубы, слышит, как они скрипят. — Прошу прощения за этот инцидент, — произносит он. С трудом отводит уничтожающий взгляд от глаз Шизуо, смотрит на своего покупателя. — К сожалению, сейчас мы не сможем продолжить. Я позвоню вам позже. — Х-х-хорошо, — трясущимся голосом отвечает мужчина и, чуть не кувырнувшись через столик, шустро смывается из квартиры. Изая вздыхает тяжело, снова бросает быстрый недовольный взгляд на Шизуо. Собирает разложенные документы в одну папку, ухватывает опустевший бокал и уходит к своему столу. Глупая попытка сбежать. Он плескает в бокал на два пальца. Ещё вчера вечером он так же сидел в своём кресле, пил коньяк со льдом и сравнивал его холод с отношением Шизуо. Коньяк казался теплее. Шизуо проходит следом, Изае казалось, он слышит каждый его беззвучный шаг по жесткому ковровому покрытию. Тот вырастает на периферии зрения, прямо напротив стола. Изая больше не смотрит. Не хочет видеть те странные эмоции, которые мелькали в глубине янтарных глаз две минуты назад. — Знакомый запах, — в голосе Шизуо сквозит еле уловимая усмешка. Изая невольно поворачивает голову в его сторону. — Я недавно такой чуть ли не круглые сутки чувствовал. Шизуо поднимает бутылку коньяка к лицу, рассматривает пёструю этикетку. Вдыхает мягкий аромат дорогого алкоголя и отпивает приличный глоток. Изая бесстрастно следит за этим действием. Интересно, он заметил разницу между дешёвым пойлом и этим элитным напитком? Хотя, какая разница?.. Оба пили по одной и той же причине: забыть к чертям всё, что съедало их изнутри. — Чего ты хочешь? — спросил Изая, потянулся вперед, перегнулся через стол, забрал бутылку из чужих рук. И только после этого движения понял, что сделал. И, судя по внимательному взгляду Шизуо, тот понял тоже. — Для начала хочу сказать, что не стоит налегать на алкоголь. Это не поможет, — невозмутимо сказал он. Изая помнил эти слова. Помнил, как говорил их с точно такой же интонацией неопытного психотерапевта, стоя на лестничной площадке перед пьяным затухающим Хейваджимой. — Ты ко мне в психологи решил наняться? Или в няньки? — процитировал он в ответ слова Шизуо. — Я вполне в состоянии сам решать, как мне жить. — Не в этом дело, — устало выдохнул тот, выудил из пачки сигарету и прикурил. Глубоко затянулся, медленно выпустил белёсый прозрачный дым. — Я просто хочу помочь. Пальцы на холодном стекле напряглись. Изая, не отводя глаз, поднял бокал плавно, неторопливо, и отпил. Демонстративно. Назло. Пристальный взгляд Шизуо проводил этот молчаливый ответ. — Я рад, что ты так хорошо запомнил, что я тебе говорил, — продолжил Изая. — А теперь давай по существу. Зачем ты пришел? — он даже не воспринял его слова как возможную правду. Он просто слышал копию их разговора перед дверью квартиры Шизуо и сейчас почему-то злился. — Это правда, что мне рассказал Шинра? — спокойно спросил Шизуо. — О чем? — О твоих чувствах ко мне. Сердце влетело в рёбра, словно бейсбольный мяч с быстрой подачи питчера. Изая отпил снова. Уже рефлекторно. — Да, и об этом я говорил тебе недели полторы назад. — Я был пьян. — Ты был не пьян, ты был вусмерть ужратый, Шизуо, — поправил он. — Вот именно. Я не понимал, что происходит. За окном сверкнуло фиолетовым, а следом громыхнуло по крышам каменных высоток громадным небесным молотом. — Как будто сейчас понимаешь, — фыркнул Изая, отвернулся и снова приложился к бокалу. На этот раз чтобы заглушить — сжечь — горечь собственных слов. Шизуо присмотрелся, но не заметил никакого скрытого подтекста, никакой насмешки. Лишь утомленное посеревшее лицо — точно такое же, как было у него самого совсем недавно. Он давит смешок, кладёт руки в карманы брюк и медленно отходит в сторону. Ноги останавливаются напротив кофейного столика. Шизуо смотрит на небрежно сложенные в папку документы. Документы смотрят на него шапкой договора через прозрачный тонкий пластик, разглядывают чёрными, выжженными в печке принтера строчками. — Знаешь… — задумчиво начинает он, — я сомневался, что кто-то вообще способен меня полюбить. Со стороны стола доносится даже не усмешка, её грустная тень. — Очень зря… — тихо отвечает голос. — Думал, кому нужен такой монстр… — будто не услышав, продолжил Шизуо. — Ты же мне с пеной у рта доказывал, что ты не монстр, — удивился Изая. — А ты восемь лет твердил обратное. — А ещё я пару миллионов раз повторил, что ненавижу тебя, — красноречиво добавил Изая. Вздохнул, провел ладонью по лицу, словно умылся воздухом, чтобы прийти в чувство от этого разговора. Шизуо в улыбке поджимает губы. Расслабленный, совершенно спокойный, он молчит и смотрит в вечернюю темноту города сквозь панорамное остекление, сквозь водопад, что несётся позолоченными реками по окнам, на искристые капли, что проявляются только в радиусе желтой фонарной лампочки, как небольшое блестящее облако, которое повисло на одном месте, точно шарик на палочке. Какое-то странное ощущение вновь проскочило внутри Изаи. Дрогнуло едва заметно, и снова притихло пером птицы, что так и хочет подняться ввысь и громко вскрикнуть, а её раскидистые крылья будут сиять перламутром в солнечных лучах. Изая тоже посмотрел за окно. Туда, где молния раскроила серое брюхо точными рваными ранами, и теперь оно и плакало, и кровоточило на Токио. Ливень обрушился с новой силой. Он гремел, разбиваясь о город, превращая его в покрытое облаком брызг пустынное мрачное озеро. Но та птица… Рвётся сквозь время, сквозь пространство и миры к тёплому синему небу. Знакомый неприятный звук, как змея, шипит из глубины комнаты. Изая оборачивается между ударами сердца. Второго удара всё ещё нет. — Ты что творишь, блять! — выкрикивает он. Вскакивает с кресла, будто его вытолкнула пружина, задевает бокал локтем. — Шизуо! Он выхватывает из чужих рук договор. Один кусок, второй, третий… Порванные клочки бумаги шелестят в руках. Изая глазеет растерянно на уничтоженные документы, на измятые напечатанные строки, затем — на Шизуо. Тот — спокойный, невозмутимый, будто стоит посреди зала на представлении, — снова опускает руки в карманы. — Ни разу не видел тебя таким, — усмехается он. Смотрит с пониманием и одновременно с интересом, будто минуту назад в его сознании переключилось что-то и теперь он ловит каждое слово Изаи, отслеживает каждый жест, пытается запечатлеть его. Такого Шизуо Изая уже где-то видел. — «Таким»? — подозрительно переспрашивает он. — Выпившим, злым и взволнованным, — поясняет Шизуо. Изая сверлит его глазами и становится почти уверенным, что ему на самом деле это доставляет какую-то необъяснимую радость. Будто ещё немного, и всегда хмурый Шизуо вот-вот заулыбается или вовсе рассмеётся. Изая сминает документы в хрустящий комок. — Я смотрю, тебе весело, — отзывается он раздражённо, отбрасывает на стол измятую попытку изменить свою жизнь. Ручка падает на серый ковролин. Ну и плевать. Изая делает шаг к своему столу. Запястье цепляет теплом, обхватывает сильной ладонью, пробивает зарядом тока до самого плеча, искрит на кончиках дрогнувших пальцев. — В тот день, — заговорил Шизуо тихо и хрипло. Его голосом просто приклеило к полу, толкни — и рухнешь, как статуя. — В день, когда ты привел меня сюда… — он снова замолчал. Изая обернулся. Шизуо смотрел себе под ноги, раздумывая о чём-то своём, и прикусывал губы, будто аккуратно надкусывая слова, пробуя их на вкус. Изае так не вовремя вспомнилось, как яро тот защищал все воспоминания о том дне, как хотел от них избавиться. А теперь он говорит об этом сам. Но ему можно. Это же его воспоминания, он волен делать с ними всё, что угодно. В комнате стало так тихо, словно весь воздух высосали отсюда, из этой квартиры, и теперь здесь вакуумная абсолютная пустота. В этой пустоте даже тихий шепот зазвучал как гул самолета: — Ты единственный, кто видел меня таким. — И? — после короткой паузы произнёс Изая. — Ну, мне кажется, это имеет какое-то значение, разве нет? Изая смерил его взглядом. Шизуо пытается найти ответы, теперь Изая отлично это видел. Пытается спокойно разобраться во всём и напрямую обратился к единственному, кто может помочь. Говорит не спеша, вдумчиво, слушает внимательно, смотрит — так же. Целенаправленно и уверенно он пришёл не просто поговорить, он пришёл спрашивать и отвечать. Изая наконец понял, что за смутные кадры привиделись ему, когда Шизуо заявился сюда. Тот самый Шизуо, который решительно смотрит вперед и укрывает всех близких под сводом величия и спокойствия. Тот самый, который — Изая не так давно был уверен — снова найдет в себе привычное пламя и будет согревать своим теплом дорогих ему людей. Получается, тот Шизуо действительно существует?.. Что-то внутри открыло глаза. Приподнялось на цепких лапах, взглянуло вверх. — Для тебя имеет? — серьезно спросил Изая. — Имеет, — подтвердил Шизуо, отпустил чужую руку. — Раньше только Касука мог видеть меня в подобном состоянии. В груди Изаи дёрнулось, встрепенулось. Его только что сравнили с Касукой? — Брат был бы рад, — доверительно озвучил Шизуо, — узнав, что появился человек, которому я дорог. — Да… — Изая устало выдохнул, опустил взгляд. — Не сомневаюсь в этом, — он потёр схваченное недавно запястье, развернулся медленно, будто нерешительно, и поплёлся к своему столу. Бокал тускло поблёскивал своими осколками — двумя половинками по обе стороны от тёмного мокрого пятна, которое расползалось всё больше от умирающих льдинок, как океан от тающих в нём айсбергов. Момент, когда вокруг нет ничего, кроме холодной воды, точно как сейчас в Токио. Изая задержал внимание на этой случайной композиции. Символично? Да, пожалуй, даже слишком. Он подобрал разбитые частички одного некогда целого и исчез где-то на кухне. Шизуо вдруг улыбнулся краешками губ, почти незаметно, даже смущенно, опустив голову. Человек, которому он дорог, да?.. Изая возвращается через полминуты. Шизуо стоит у его стола и безмятежно отпивает прямо из горла, зачем-то вновь изучает этикетку, и пьёт ещё. Вылитый дегустатор. Всё-таки уловил разницу между качественным и дешёвым алкоголем? — Завязал — не пей, — говорит Изая с тенью укора, забирает коньяк, наливает себе в новый бокал. — Может, и тебе пора завязать? — сразу же отзывается Шизуо. Изая не отвечает. Бросает на него короткий взгляд, обходит живую преграду в форме бармена и садится в своё кресло, поставив спиртное подальше от незваного гостя.  — Я не понимал, что ты на самом деле обо мне заботился, — начинает Шизуо. — Не воспринимал это так, — поясняет он, однако не видит никакой реакции на свои слова. Кого сейчас волнует, что было «тогда», в этот момент думает Изая. Хочет сделать спасительный глоток, но бокал исчезает из рук. Глоток делает Шизуо, выросший сбоку. Неторопливо — то ли задумчиво, то ли смакуя — гоняет выпивку во рту, покачивает бокал в руке, смотрит в янтарную жидкость. Лёд приглушенно стучит о стекло. — В те дни я вообще никак не воспринимал ничего вокруг, — вспоминает он, отпивает ещё раз и вручает почти опустевший бокал обратно. Только после этого Изая позволил себе выдохнуть. Позволил выдохнуть и влить в себя жгучие остатки коньяка, но едва не подавился, когда кресло вместе с ним развернулось, а перед его глазами возникли глаза Шизуо. Коньяк выжег каждый вкусовой рецептор и прогрохотал в желудок. Изая словно проглотил лаву, словно кровь Шизуо выпил. А тот смотрел так, будто это и был его план: дотронуться до бокала, разогреть содержимое, добавить в него часть себя и заставить выпить, как какое-то редкое лекарство, как антидот. И теперь Шизуо оказался так близко, совсем рядом, всматривается в его лицо своими до боли в груди родными глазищами, и они просто вытягивают наружу душу Изаи. — Мне кажется, я не видел тебя целую вечность, — невольно признаётся Изая терпким облаком спирта и горечи. Хотел было прикусить язык, но… просто оглох от грохота собственного сердца, что сотрясает барабанные перепонки. Грохот утих только тогда, когда слова, которые сорвались с уст, уже медленно оседали в сознании другого человека. Только что Изая сказал что-то гораздо большее. Он скучал. Всё это время он безумно, до дрожи в зажатых кулаках, до полукруглых царапин на ладонях скучал по этому едкому запаху сигарет, по растрепанным светлым прядям, что спадают на такое непривычное, спокойное лицо, с которого прямо внутрь Изаи смотрят самые родные глаза. И эти глаза так близко, не больше десяти сантиметров, подайся чуть вперед, и утонешь в расплавленном золоте. Изая всегда знал, что по венам Шизуо течет не только кровь. — Скажи это, — просит Шизуо вдруг. Еле слышно, почти неразличимо, будто вовсе не хочет нарушать тишину. — Скажи мне это ещё раз. Пожалуйста. Я хочу услышать. Что-то под ребрами, что до этого настороженно выжидало, наблюдало, разводит сильные крылья широко и могуче, взмахивает раз-другой и вырывается в ясное небо. — Я люблю тебя, — отвечает Изая. — Ты бы знал, как сильно я люблю тебя… Взгляд Шизуо цепкий, внимательный, не отпускает, а через восемь секунд — Изая отмерил их ударами сердца — в радужке разгораются желтые всполохи восхищения. — Это так… — он пытается подобрать слова, но запинается. Прикрывает глаза, опускает голову и усмехается почти неслышно. — Даже не верится, что мне действительно кто-то это сказал. Изая смотрит на лохматую макушку перед своим носом и еле сдерживается, чтобы не ухватить этот пушистый клубок, не примять поцелуем мягкие пряди, не втянуть глубоко их запах: город, дождь и сигареты. Он больно закусывает нижнюю губу, не даёт взволнованному дыханию вырваться из тела, пережидает извержение вулкана в собственном сердце и тихо произносит: — Ты удивительный, — Изая отдаёт свои слова робким прикосновением прохладной ладони к тёплой щеке Шизуо; сейчас ему элементарно не хватает сил удержать это движение. — Просто не понимаешь этого. Шизуо застывает неподвижно от этого касания, не поднимая взгляд, будто его заморозило, превратило в ледяную статую. Будто внутри у Изаи снежная лавина сошла с гор и стремительно несется вниз, просачивается через ладонь. Или у него внутри смерч? Или водоворот? Цунами? Изая не знал, он просто чувствовал, как неспокойно на душе, как трепетно зудит на кончиках пальцев. Он неуверенно проводит большим по тёплой скуле, чуть ближе к виску, до ужаса боясь отпугнуть и в то же время изо всех сил стараясь запомнить каждый миг этого прикосновения, желая испить каждое ощущение. Снова он идет на поводу у своих эмоций. И всё из-за одного-единственного человека. Он обязательно пожалеет, когда Шизуо развернется и исчезнет за раскаленной дверью, оставив с ожогами и язвами на руке. И это будет лучшим напоминанием, что Хейваджима Шизуо не принадлежит этому миру. А между этим миром и его — бескрайний соленый океан. Изая не сразу замечает, что тепло в его ладони ожило и тянется навстречу его руке. Оно прижимается, оно выдыхает горячим воздухом на кожу и медленно втягивает ее запах снова и снова. Шизуо не мог остановиться. Он дышал и дышал, не открывая глаз. Пытался вдохнуть всё и сразу: и этот запах, знакомый до тёмных пятен перед глазами, и этот момент настолько непривычного для него, нежного прикосновения, что думал: если откроет глаза — окажется в своей спальне. А когда выпускал воздух обратно, он приносил в себе воспоминания. Неясные, размытые. Шизуо не мог разглядеть их. Но его тело, его кожа не просто узнали эти осторожные невесомые движения на его щеке, не просто вспомнили прикосновения к прядям волос. Они кричали об этом. — Такое ведь уже было, — как в забвении, шепчет Шизуо самому себе. — Такое ведь было. — Было, — соглашается такой же тихий голос. — В тот день? — снова звучит в тишине. — Да. В тот самый день. Вспышка за окном на миг освещает всё вокруг белым серебром, словно молния рухнула прямо в Синдзюку. Но теперь Изая не чувствует её. Еще совсем недавно его самого и пасмурное небо не разделяли ни стены, ни потолок, ни плотные окна. Всё было как один сплошной потоп, который стремительно раскурочивает его жизнь и уносит прочь. А теперь… В этом доме появилось то, что отпугивает непогоду, не позволяет ей приблизиться, гонит одним своим теплом, а та злится, свирепеет, но не находит никакого выхода, кроме как отступить. И Изая понимает, что впервые чувствует себя в этой квартире таким защищённым. Потому что здесь тот самый Шизуо, в которого он когда-то верил. Вот он, склонился над ним, закрыл собой от всего мира, дышит его ладонью и совершенно точно до сих пор не может поверить, что кто-то хочет подарить ему своё сердце. И это сердце ломится наружу, будто вот-вот проломит клетку и само прыгнет на Шизуо, чтобы обнять. Слова дрожат на губах, хотят сорваться. Изая больше их не держит. — Я люблю тебя, Шизуо, — произносит он. — Не хочу даже считать, сколько времени прошло, год или пять лет, — для меня это не имеет никакого значения. Просто однажды я понял, и всё былое перестало существовать. Нескончаемые десять секунд тишины становятся двадцатью ударами сердца. С губ Шизуо срывается смешок. Потом ещё один. Он начинает тихо смеяться, и Изая думает, что сейчас обрушится мир. А затем его губы прижигает мягким и горячим, греет несколько мгновений и исчезает, оставив после себя тёплое никотиновое дыхание. — Кто бы мог подумать… — неверяще произносит Шизуо. Выпрямляется, довольный, будто выиграл годовой запас молока. Нет, пожизненный. Протягивает руку оцепеневшему Изае. — Никогда бы не подумал, что таким счастливым меня сделаешь ты… Изая сидит молча. Таращится на ладонь перед собой, потом на Шизуо. И видит, как тот едва заметно кивает. Стремительная быстрая птица вскрикивает в тени чистого небосвода. — Шизу-чан! — Изая вылетает из кресла прямо в крепкие объятия, что ловят его и прижимают ближе. Не просто к телу, — к сердцу. Руки Шизуо укрывают и греют, как крылья Феникса, он беззвучно улыбается в чужое ухо, проводит ладонью по спине Изаи и этим простым движением сбрасывает с его плеч всю пустоту. — Шизуо… Изая заглядывает в его глаза нетерпеливо. Теперь он сам с трудом верит, что не перебрал лишнего, и это всё — не галлюцинация. А Шизуо не нужны слова. Он медленно проводит пальцем от подбородка, цепляет мочку уха, кладёт ладонь на затылок и вновь притягивает к себе, запечатывая свой ответ поцелуем. Смелым и бережным, едва касаясь чужих губ кончиком языка. И весь космос можно засунуть в спичечный коробок. Изая сжимает тёплую ладонь и тянет Шизуо за собой на второй этаж. Целая вселенная горит на его губах.