Will you get me in the very end?

If the daylight dies the shadows fall all over me Then death, you'll have your way Scorn the torment in moonlight's shadow I can't get out, lost the way for eternity...

Я лежу и смотрю в потолок. Сколько времени я уже здесь нахожусь? В больнице теряешь счет дням. Впрочем, какая разница, понедельник сегодня или долбаное воскресенье… Лекарств всегда вкалывают одинаково, и на приемы пищи мне приходится тащиться в строго отведенные часы. Разница лишь в том, что чем дольше я здесь нахожусь, тем больше я начинаю ненавидеть себя и всех находящихся рядом. Я ненавижу участливые взгляды соседей по палате; они видимо, не знают, что я неудачливый суицидник. Я ненавижу психологов, пытающихся выколупать из моего подсознания причины самоубийства; они не знают, что мои кошмары реальны и не узнают этого никогда. Я ненавижу медсестер, меняющих мне капельницу. Я утопаю в своей ненависти. Ее так много, что мне сложно не огрызаться на любые проявления заботы, они кажутся такими лицемерными, показными. Я бы с большим удовольствием свернулся клубком под одеялом и не видел бы никого. Единственный, кто хоть как-то разгоняет эту темноту, это Хенкка. Когда он приходит, мне становится легче. Я выныриваю из моего топкого болота и жадно вдыхаю свежий воздух. Мы говорим о каких-то совершенно простых вещах, но мне достаточно и этого. Мне нужен кто-то рядом… и я понимаю, что на данный момент я хочу видеть исключительно Хенкку рядом. Не Янне, не Яску… а именно тихого спокойного басиста. Даже когда мы просто сидим рядом и молчим, я безмолвно даю ему понять, как мне внутренне больно, и он понимает, как мне тяжело. Иногда мне кажется, что он из другой вселенной; хотя по сути это так и было. Каждый раз, когда он приходит, от него пахнет внешним миром. Я ощущаю запахи дождя, кожи, пива, табака, скошенной травы… и невольно ловлю себя на мысли, что хочу стиснуть его в объятьях и жадно вдыхать этот прекрасный запах жизни. Мне тяжело его отпускать. Каждый раз, когда он закрывает за собой дверь в мою палату, мне хочется выть от одиночества. Я изо всех сил стараюсь не показывать свою слабость, но с каждым его визитом мне все труднее. Стены клиники на меня давили незримым весом страданий всех тех больных, что лежали на кровати до меня, криками нестерпимой боли, которые прекращались лишь тогда, когда сердобольная санитарка вкалывала обезболивающее. Но сейчас Хенкка все еще рядом. Он говорит о чем-то, долго говорит… В какой-то момент я теряю нить повествования и погружаюсь в легкую дрему. Его голос успокаивает меня, и я не чувствую эту темную пустоту в голове… в сердце. Когда я открываю глаза, его уже нет рядом. Лишь забытая косуха висит на спинке стула рядом с моей кроватью. Безмолвное доказательство, что Хенкка действительно был здесь. Иногда мне кажется, что его визиты мне лишь снятся; что это всего лишь редкие моменты просветления во мраке моих пустых черных снов. Я остаюсь один и невольно считаю часы, когда он придет снова, когда я смогу хоть немного разогнать муть у меня в голове и почувствовать реальность. Нет, это был не сон… Я ухватываю рукав куртки неумелыми пальцами, и подтягиваю ее к себе. Кончиками пальцев я ощущаю потертую кожу. Вещь из внешнего мира… Я зажмуриваюсь и втягиваю ноздрями воздух. На мгновение мне кажется, что басист все еще сидит рядом со мной. Не открывая глаз, я утыкаюсь носом в потрепанную подкладку. Я ощущаю странную легкость на сердце… но ровно до того момента, как я открываю глаза и вспоминаю, что я лежу на больничной койке, у меня сальные волосы, которые я не мыл почти неделю и каждый дюйм моего тела воняет лекарствами и болезнью. Я тяжело вздыхаю и снова прячу лицо в потрепанной ткани.