Will you get me in the very end?

Я лежу, свернувшись под одеялом. Время тянется бесконечно долго; впрочем, как обычно. Я должен бы уже привыкнуть, но я не могу. Меня выворачивает от этого места. Единственное, что меня спасает хотя бы морально – мысль о том, что сегодня я снова увижу Хенкку. Он приходит чаще остальных; я не знаю, почему, но я бесконечно благодарен ему за это. В эти минуты я хоть как-то чувствую себя живым. Внутри, конечно же, потому что внешне я давно уже смахиваю на труп. Я забил на гигиенические приблуды навроде причесывания волос или чистки зубов, запах моего тела все равно перебивался вонью лекарств, которыми меня беспрестанно пичкали. Тем удивительнее мне было отмечать частоту посещений басиста – как его не отталкивало то состояние, в котором я пребывал? Из плена темных мыслей меня вырывает скрип двери. Она открывается, и я вижу Хенкку. Я приподнимаюсь на кровати, оправляю одеяло и с натужным вздохом сажусь, оперевшись о сальную подушку. Басист садится рядом, и я снова чувствую запах внешнего мира. Мне моментально становится настолько хреново, что начинает щипать в глазах. Черт возьми, что происходит со мной? Я тру лицо ладонями и прячу взгляд. Хенкка кладет мне руку на плечо и тяжело вздыхает. Догадываюсь, что сейчас он мучительно подыскивает слова, которые он мог бы мне сказать в поддержку. Но я благодарен за его молчание, слова лишь бы в очередной раз напомнили мне о моей ничтожности. «Ты ужасно выглядишь, Алекси». «Ты похож на живой труп, Алекси». Черт подери, я знаю… ЗНАЮ! Я чувствую, как мои глаза невольно увлажнились слезами бессильной ярости и подтягиваю колени к подбородку, чтобы уткнуться в них и скрыть слезы. Сейчас мне больше всего хочется, чтобы Хенкка ушел и не видел меня таким…слабым. Я еле сдерживаюсь, чтобы не сбросить его ладонь с плеча. Он вздыхает снова. Спустя несколько секунд он все же решается нарушить неловкое молчание. -Что я могу сделать для тебя, Аллу? «Что ты можешь сделать… Мне поможет только чертова лоботомия.» Я упрямо молчу, замкнувшись в своем темном мирке. - Я хочу помочь тебе. «Ты не понимаешь даже, что творится у меня в голове!» Я поднимаю голову, желая брякнуть что-то резкое. Встречаюсь взглядом с Хенккой, и резкие слова застревают в горле. В его глазах читается такое неподдельное желание помочь, столько тревоги за меня. Я почувствовал это, пусть он даже не и не говорил. Каким-то шестым чувством я ощутил, что для него сказанное было чем-то большим, чем простым актом вежливости и требуемого сочувствия. Он в нерешительности закусывает губу, хмурит брови и тихо говорит: -Позволь мне помочь тебе, Аллу. Я молча смотрю в его глаза, в то время как внутри моей головы лихорадочно сменяют друг друга черные мысли. Будто кто-то ткнул палкой в змеиное гнездо. Клубки развернулись и страх холодными кольцами прокрался мне под ребра. «Он ведь не поможет тебе, и ты это знаешь. Ты серьезно считаешь, что малыш Хенри спасет тебя от кошмаров?» Я мотаю головой, буквально пытаясь вытряхнуть эти голоса из головы. Сколько это может продолжаться? Ясно было одно – одному мне было не справиться. Я морщусь и вымученно шепчу: -Я не могу здесь больше лежать, Хенкка. Мне так плохо… Он смотрит на меня решительно. Огонь, немедленно загоревшийся в его глазах, свидетельствует о том, что решение он принял уже давно, и ему лишь было нужно, чтобы я сам этого захотел. -Я заберу тебя отсюда. Я сжимаю его ладонь. Он собирается встать, что пойти поговорить с врачом, и я большой неохотой отпускаю его руку. Я чувствую себя маленьким ребенком, который в отчаянии цепляется за материнскую юбку. Он уходит, и мне совершенно по-детски хочется плакать, потому что я боюсь, что он больше не придет. Я боюсь голосов. Их отдаленный рокот внутри моего черепа грозит разрастись до громогласного хора, сводящего меня с ума, рисующего ужасающие картины из прошлого, которое не принадлежало мне. Я боюсь, что слова Хенкки были лишь плодом моего воспаленного воображения; что он сам – всего лишь видение, которое родилось в моей голове, затуманенной лекарствами. «Черт подери, возьми себя в руки, Алекси Лайхо! Ты взрослый мужик!» Но я не могу. Я так изголодался по человеческому теплу, по банальной заботе, что я теперь отчаянно цеплялся за Хенкку, за последнюю соломинку, что могла вытянуть меня из моего болота. Если не он – то кто? Он смог спасти меня от смерти, может, это знак, что он способен избавить меня и от Жнеца? Я хочу его помощи, черт возьми, я так отчаянно нуждаюсь в ней! Я судорожно комкаю в холодных пальцах угол одеяла, дрожа от беспомощности. Дверь снова хлопает, и входит Хенкка с пакетом в руках. - Одевайся, врач согласился тебя отпустить под расписку, под мою ответственность. Теперь если с тобой что случится, за это буду отвечать я, - он улыбается, доставая мои вещи. Я быстро натягиваю джинсы, путаясь в штанинах, надеваю майку трясущимися руками. Мне не терпится покинуть больницу. У меня от волнения кружится голова, и мне пока трудно идти без посторонней помощи. Хенкка видит, что я шатаюсь, подхватывает меня, закидывает мою руку себе на плечо и тихо говорит: - Аллу, прошу, хотя бы попытайся изобразить, что ты в ясном сознании, иначе тебя просто не выпустят из здания. Главное – дойди до машины, не споткнувшись и не упав в обморок, дальше мы уже как-нибудь сообразим. Я киваю, пытаясь сосредоточиться. Я слишком слаб, чтобы ровно идти, но я постараюсь. Я опираюсь на Хенкку и в тумане иду по коридору. Ослепляющий свет галогенных ламп бьет в глаза, больничный шум больно отдается в ушах. Я чувствую, как слабею и хриплю Хенкке в ухо: - Хен… Мне кажется, я сейчас упаду. Прихожу в себя я уже в машине под успокаивающий рокот мотора. Я тру глаза, ерзаю в сиденье, еще не до конца осознавая, что я уезжаю из холодной больницы. Я поворачиваюсь к Хенкке. Он тоже смотрит на меня. Я чувствую, что впервые за долгое время могу искренне улыбнуться. Эта улыбка не вымучена, она появляется у меня на лице сама собой. Странное ощущение, как у висельника, которому на шее ослабили петлю.