Записки маньяка

      Что такое человеческая душа? Наверняка, однажды наступит день и детишки из сиротского приюта Россилин, которых я навещаю каждые выходные, спросят меня об этом. Рано или поздно перед каждым человеком остро встает этот вопрос, но большинство людей удовлетворяются трактовкой религии, представляющей душу чем-то бесформенным, неуправляемым, не связанным с телом. Что я могу ответить? Сказать, что не знаю сам? Человечество покрывает планету уже почти пять тысяч лет, но никак не может отыскать ответы на вопросы, стоящие перед вечностью.       Я не мог не начать исследования. Сколько себя помню, меня всегда интересовала природа, скрытая человеческому глазу, природа, не познанная естественными науками. Природа человеческой души. Природа памяти и эмоций. Я люблю людей. Что же предосудительного в том, что я хочу узнать все о них?       Что же такое душа? Что означает «смерть»?..       Этими вопросами я задался, когда не стало родителей, а сам очутился в стенах, родных стенах Россилин. Я смутно помню их лица, но никогда не забуду страсть отца к редким книгам. Именно благодаря ей я, будучи еще ребенком, сумел добраться до трудов Гегеля*.       Как смотрят на мир дети? Вот кто настоящие естествоиспытатели, все познающие органами чувств и признающие существование того, что видят или осязают. Как я, в возрасте естествоиспытателя, сумел изменить своей природе и поверить в существование мистического Мирового Духа — сложно понять. В трудах Гегеля я находил ту фантастическую отдушину, что обычно дети находят в сказках и притчах, а иногда, благодаря излишней набожности родителей, — в религии. Для меня католицизм не был никогда чем-то большим, чем инструментом познания устройства мира, рассмотренного сквозь призму эмоциональных переживаний, выраженных в фантастическом элементе. Прогрессивному обществу давно пора перестать верить на слово своим «Священным Писаниям». Пора научиться посредством их приближаться к познанию мироустройства. И начинать с малого — с роли своей души в нем. Именно труды Гегеля внушили мне мысль о существовании материи, на которой зиждется само понятие жизни, — о Мировом Духе.       Повседневно встречается нам смерть. К примеру, не так давно я видел, как автомобиль, это уродливое порождение прогресса, сбил пробегавшего через дорогу мальчонку-газетчика. Едва ли бедняге минул десяток лет. Одно мгновение — и он, бледный, лежит на дороге с раскроенным черепом и широко распахнутыми, словно от удивления, глазами. Будто спрашивает: «Почему я? Почему именно я?»… Беспризорник. Никто на него даже не оглянулся. Лишь констебль убрал тело, и испуганный водитель тронулся побыстрее с места, хлестнув адский агрегат на колесах горящей искрой. Развеялось само упоминание о жизни мальца.       Смерть повсюду ходит невидимой тенью… Каждый сталкивается с ней на своем пути, каждый рано или поздно осознает тщетность собственной жизни, наверное, именно потому мы и обходим эти колкие вопросы, оставляем их без ответа и просто наслаждаемся существованием. Ответы могут быть поистине страшны. И я осознаю это.       Природа души и духовного мучила меня всегда. Я надеялся приблизиться к сути, обучаясь на философском факультете, но увы. Преподаватели на все мои попытки познания лишь неодобрительно качали головами и просили как можно скорее избавиться от подобных, кощунственных для ученого мыслей. И я почти послушался. Почти внушил себе, что пора обо всем этом забыть и думать, как и все люди, — о себе и том, что надо оставить после себя потомство… Но написание диссертации столкнуло меня лицом к лицу с моими никому неугодными вопросами. В библиотеке я нашел статью, что взбудоражила мою терзаемую любопытством душу.       В New York Times от 1907 года была статья о весе души.* Надо же, какая досада! Статья живет на свете столько же, сколько и я, но пылится на полке, так и не засчитанная как исключительное научное открытие. Сомнений, конечно, еще немало. Но само предположение о том, что душа имеет вес в 0,7 унции*, привело меня к мысли о том, что душа есть некое вещество и, как и многие другие химические вещества, несомненно обладает определенной формулой, которую при желании есть возможность вычислить. Надо лишь детально провести множество анализов.       Философского факультета стало мало. Чтобы вычислить вещество души и его формулу, необходимо было познать все тонкости уже открытых химиками веществ и их свойств. В этом мне помогла работа лаборантом и фармацевтом. Державший собственную аптеку, мой приютский друг и отличный практикующий врач Стив помог мне найти себя на стезе химика, взял к себе на работу.       Первым делом я захотел проверить теорию Макдугалла лично. Мне нужно было удостовериться, что вес души — не фикция, и узнать, одинаков ли он, или же меняется с возрастом. Но, в отличие от Макдугалла, у меня не было возможности исследовать смертельно больных туберкулезом, тем более различных по своему возрастному показателю. И я не мог так долго ждать. Мне необходимо было идти вперед. Поэтому я избрал самый короткий путь — усыпление при помощи яда. Но и здесь необходимо было просчитать все детали, а главное — влияет ли яд на вес, точнее, на его потерю, и как действует. Многие яды вызывают судороги, побуждая человека к лишним телодвижениям, а излишняя подвижность не даст точно зафиксировать так необходимую мне потерю веса, потерю вещества души в момент смерти человека.       Оставшись непоколебимым в своем стремлении доказать материальное существование души, я принялся за глубокое изучение свойств самых различных ядов, ища такой, который помог бы мне в моем исследовании и никоим образом не позволил бы подтасовать факты. Приложив немало усилий, я нашел идеально подходящее мне вещество — ксиротоксин*. Оно по показаниям оказывало необходимый эффект, причем человек даже не заметит отравления и смерти, почти счастливо и безболезненно испустив дух. Ксиротоксин достаточно безобиден в очень малых дозах и даже добавляется в лекарственные настои тысячной долей унции. В его составе основа — масло, добываемое из южноамериканского дерева, подверженное тепловой обработке и разбавленное дистиллированной водой. Идеальное вещество для установления капельницы подопытному. Согласно описанию, уже через пятнадцать минут яд полностью обездвиживал человека. Именно это свойство и было наиболее необходимым.       Сверхчувствительные весы я соорудил вручную, руководствуясь рекомендациями, которые нашел в непосредственных наблюдениях Макдугалла. Капельницу позаимствовал в аптеке. Осталось дело за малым — найти тех, кто послужил бы для меня идеальными образцами. Скольких же мне мучений стоило выявить тот самый идеальный образец, ведь у меня, как у ученого, не было ни единой зацепки, а люди слишком различаются и по телосложению, и по возрасту, и по темпераменту (я считал, что это тоже может быть важным фактором для веса души). Пришлось выборку делать случайно: мужчина и женщина приблизительно 30 и 60 лет. Я решил, что разделение отведенного человеку века на трети наиболее оптимально. Исследования детской души стоило оставить на потом, когда в моем распоряжении уже будут хоть какие-то данные. К тому же организовать опыты в доме, больше напоминавшем проходной двор, я не мог.       Помогла счастливая случайность: однажды Стив позвал на рыбалку, назначил встречу близ Баркинг-парка, откуда по прямой можно было быстро спуститься к берегу Темзы. За Баркинг-парком находились густо заросшие тропы, которые, как оказалось, вели к заброшенному поместью. Поместью Холландов — двухэтажному просторному зданию с огромным подвальным помещением, больше напоминавшем смертельный лабиринт или убежище на случай военных действий. Моя удача — теперь я знал, где организовать собственную тайную лабораторию. Я сделал все довольно быстро, оборудовал для опытов зал, некогда служивший столовой, в заросших пылью и паутиной стенах кабинета пристроил собранные материалы, учебники, пробирки, лекарства, подготовил медицинские инструменты… Но люди — не животные. Их не приманить кусочком лакомства в темный уголок подворотни. И у меня дрожали руки, стоило только допустить мысль, что в этот раз я сам стану причиной чьей-то смерти. Я уподоблюсь автомобилю, несущемуся по дороге и целенаправленно убивающему пешеходов. Уж не знаю, от страха ли, от предвкушения ли, но, окончательно запутавшись во всевозможных схемах, благодаря которым мог заполучить идеальные образцы, я решил действовать спонтанно.       Первой попалась девочка, проститутка пятнадцати лет, не подходившая ни под один из приблизительных параметров. Но мне не терпелось начать исследование и получить хоть что-то в свою личную «копилку». Лилия Браун (так девочка назвала себя) последовала за пределы Баркинг-парка без каких-либо вопросов, что очень удивило. Я продумывал сотни вариантов ответов в голове, а она, не сказав ни слова, прошла в дом. Лишь очутившись в слабо освещенном зале, испуганно ахнула и попыталась убежать. Признаюсь честно, ничего особенно страшного в моей так называемой «личной лаборатории» и не находилось. Лишь кушетка с ремнями для фиксации конечностей, что служила частью механизма сверхчувствительных весов, капельница, и стол с необходимыми медицинскими приборами и препаратами. Кое-как успокоив ее сладкими речами, каким научился, наблюдая за влюбленными однокурсниками, я попросил ее раздеться, чтобы внимательно осмотреть параметры оказавшегося в моем распоряжении материала.       Как же прекрасно тело юной особи женского пола, подобное бутону, который готов вот-вот, через минуту стать цветком. Даже стало немного жаль, что мне придется этот бутон срезать и передать в костлявые руки смерти. Девочка была почти здорова, за исключением легкой простуды и пары незначительных увечий в виде царапин и синяков. Кожа бледная, волосы длинные, средне-русые, глаза большие, радужка серого цвета. Рост средний, 163 сантиметра. Телосложение настолько худощавое, что невооруженным глазом можно разглядеть линии выпирающих косточек, а грудь по-детски мала, острыми вершинками были лишь затвердевшие от прохладного воздуха соски. Надев перчатки, я ощупывал ее всюду, а она смеялась тихим, чуть хрипловатым от простуды голоском, без конца повторяя: «Щекотно! Ой, не могу! Щекотно, доктор!»       Мне нравилось то, как ласково она меня называла — «доктор»…       Больше она не сопротивлялась, сама легла на кушетку и расставила в стороны худые ножки, но зачем-то закрыла глаза. Последний раз я умиленно взглянул на нее и приступил наконец к самому желанному моменту — к первому эксперименту по измерению веса души.       Закрепив ремешками запястья и лодыжки Лилии, я измерил сначала ее вес. Она была невероятно послушна, совсем не двигалась, замерла, казалось, даже задержала дыхание. Записав изначальный параметр, равный 90, 423 фунта, я поставил капельницу с ксиротоксином в чистом виде. Через десять минут в связи с участившимся дыханием Лилии, я снова взглянул на весы. Масса тела незначительно увеличилась, видимо из-за ввода ядовитого вещества. Теперь параметр был равен 90, 427 фунта*. Через три минуты Лилию свело судорогой, и она замерла, словно кукла, какими обычно играют маленькие девочки. Широко распахнутые серые глаза были наполнены страхом, на свет реагировали, но уже слабо. Маленький рот с ярко накрашенными губками округленно приоткрылся, видимо пытаясь захватить хоть ничтожную толику воздуха. Процесс дыхания остановился, началась фаза безмолвного удушья, в котором человек словно становится живым камнем. Сознание не прекращает работу, но весь организм парализован вплоть до каждой клеточки. При этой фазе вес вернулся в исходное состояние, стал снова равен 90, 423 фунта.       Наступил кульминационный момент, когда агония девочки разрослась, хрипло завибрировали голосовые связки. Я напряженно вглядывался в значения стрелки весов, что колебалась в минимальных делениях и наконец окончательно остановилась на отметке 90, 376 фунта. Потеря веса при смерти приблизительно на 0,7 унции подтвердилась.       Лилия, застывшая с остекленевшими глазами, лежала теперь окончательно мертвая и, честно говоря, я пребывал в растерянности от незнания того, что обычно ученые делают с трупом подопытного. Оттащив Лилию по одной из тропинок подальше от поместья, я ее похоронил. Милая продажная девочка стала для меня почти Мадонной, Святой Девой, что отдала себя и свою жизнь во имя науки. Ее вклад в мой опыт был неоценим, ведь я теперь имел первичные данные, с которыми мог сравнить других подопытных. Благодаря ей, я понял, что избрал верный путь, и убедился в достоверности теории Макдугалла. Именно это и было необходимо. Главное, осмелиться и начать. Теперь уже вырисовывалась определенная картина пути, по которому мне следовало идти, освещая дорогу людям среди множества лживых и недоказанных философских истин.       Благодаря свойству проникновения и испарения ксиротоксина и — как следствие — обездвиженной смерти, мне удалось установить колебание веса души у взрослых людей. Оно составляет приблизительно 0,04 унции отклонения. Мужская душа тяжелее в среднем возрасте и легче к старости. Женская душа загадочна как никогда, и ее колебание установить было тяжело, но за пределы установленной мною цифры они не выходили.       В ходе экспериментов рядом с Лилией оказалось еще несколько человек, несказанно продвинувших мое исследование. Это Элизабет Кэррингтон (32 года, вес души составил 0,761 унции), Чарльз Олкинс (57 лет, вес души составил 0,737 унции), Ким Джей Солтон (29 лет, вес души составил 0,776 унции), Джулия Кэджер (61 год, вес души составил 0,775 унции), проститутка Жанетт, фамилию умолчала (20 лет, вес души составил 0,742 унции). Все их тела я захоронил рядом с Лилией, бесконечно благодаря этих людей за помощь. Уверен, однажды их имена окажутся в учебниках истории, упомянутые как первые мученики ради SS (так я сокращенно называю Soul Science — науку о душе).       Куда сложнее было определить детскую душу. Вычисления подопытного с идеальным параметром оказывались крайне непростым занятием. Все равно что блуждать в покрытых туманом сумерках, надеясь на свет звезд.       Дети проходят процесс становления сознания, психики, души, и вполне возможно, что масса и плотность душевного вещества меняется в кратчайшие сроки: от нескольких месяцев до нескольких недель. Конечно, я был уверен, что в младенчестве и в бессознательный период душа ребенка весит меньше, а 0,7 унции — это так называемый лимит сознания, предельная масса душевного вещества. В бессознательном, зародышевом состоянии любому живому существу свойственно набирать массу. А что в нас, внутри нас является самой живой частью, без которой мы превращаемся в лишь бесформенные куски мяса? Конечно же, это душа. И я не сторонник христианской теории, что душа и изначальное ее самосознание отделимы от тела. Душа не может быть отделима от тела. Если бы это было так, то она избавлялась бы от биологических оков так быстро, насколько могла. И как тогда объяснить феномен насильственной смерти, которой в частности пользуюсь я для проведения экспериментов? Ведь если бы душа сознательно пожелала остаться в теле, сколько бы убийца ни старался, он не сумел бы умертвить тело, поддерживаемое ею. Нет. Душа — неотделимое от человека сознание, вещество, являющееся частью Мирового духа, который, я уверен, так же является веществом. Вряд ли мы сможем его увидеть, почувствовать и описать, но можем хотя бы приблизиться к этому. Воздух же мы смогли привести к единой химической формуле. Значит, и Мировой дух, мировое сознание, воплощенное в частице этого вещества и определяющее человеческую индивидуальность тоже можно ввести в рамки естественной науки.       Открыть его, новое вещество, описать его свойства насколько возможно. Ведь как было бы прекрасно, если бы человек знал свойства самого основного, определяющего его развитие вещества.       Я не могу оставаться в стороне, видя то, как много еще в мире неизведанного, непонятного, абстрактного для разума человека. Я не могу оставаться в стороне как ученый и как существо, остро желающее познать себя.       Я люблю людей. Они воистину природные чудеса.