Opposition

Ей было сложно смотреть ему в лицо и улыбаться, улыбаться, чувствуя, как сводит мускулы на лице, как крошатся зубы... Какая к чёрту искренняя улыбка, когда внутри все скручивается, и проще удавиться, чем видеть в этих прозрачных глазах обреченное понимание сложившейся ситуации?! Хотелось кричать, срывая глотку до крови, рвать землю ногтями, лишь бы заметили и смогли помочь. Но Гретта молча глотала горячие слезы, уткнувшись лицом в холодные ладони. И плевать, что в ванной хорошая акустика, и Шерридон её прекрасно слышит, просто... так правильней. Но сейчас она не могла оставить старика одного, пускай и страшно смотреть на мучения близкого человека. — Я же вижу, что тебе тяжело, Гретта. Не надо себя мучить, иди домой, я как-нибудь сам справлюсь, — так тепло улыбаться может только он. Сжимая в руках краешек одеяла, воровка отрицательно машет головой, прикусывая губу. Больно. Зато мгновенно отрезвляет. Она смотрит влажными глазами на него, пытаясь что-то сказать, но изо рта вырывается сдавленный хрип. — Страшно? — Почему вы так легко говорите об этом? Неужели вы совершенно не боитесь смерти, не боитесь, что каждый день, каждый час и каждая секунда могут оказаться последними?! — девушка вскакивает, роняя деревянный табурет, и отшатывается, прижимая руки к груди, где в рваном темпе бьется сердце. — Мистер Джонс, как вы не можете понять, что нам с Сэм... нам больно. Я знаю, что такое потерять дорогого человека, и не хочу почувствовать эту пустоту вновь. Потому что я не умею отпускать людей. Потому что ваша семья стала первой, к кому я привыкла. Потому что только вам я могу доверять. Морщинистая рука ломано похлопала по кровати. И Гретта подчинилась. Брода опустилась на колени, избегая встречаться взглядом с Шерридоном. В носу свербило от подступивших слез, а глаза щипало, отчего бледные кулачки комкали помятое одеяло — всего один раз. Один раз девушка позволит кому-то увидеть себя такой, не сильной и наглой, лживой и скупой на эмоции лицемеркой, а обычным брошеным ребенком, которого в детстве обделили заботой и лаской родителей, наивной и разочарованной в жизни Гретель. Той, чье имя она навсегда вычеркнула из жизни, сожгла и развеяла по ветру. — В моем возрасте нормально задумываться о смерти, — старик задумчиво посмотрел в потолок, опуская сухую ладонь на черную макушку и взлохмачивая кудри, — и бояться её глупо, потому что у каждого человека свой срок, и мой, похоже, подошел к своему логическому завершению. — Это неправильно... так рассуждают только те, кто готов умереть, или же кто смирился, а вы сильный, что бы ни говорили, и, не смотря ни на что, справитесь. — Я боюсь... — мистер Джонс зашелся в судорожном кашле, и на постель упало несколько капель. Вишнево-красных. Насыщенных, мгновенно пропитавших одеяло. Таких, от которых у воровки внутри все похолодело, и что-то очень важное оборвалось. Раз. И нет. Пусто. «Нет-нет-нет!» Чувствовать, как по спине стекает холодный и липкий пот, — мерзко. Чувствовать дыхание смерти за спиной, колышущее загривок и по-дурацки греющее кожу, — страшно. Чувствовать тупую и ноющую боль в груди, отчего внутренности стягивает жгучим кнутом, — невыносимо. А она смотрит, смотрит, как последняя сука, и не может помочь. Не потому, что не хочет, нет, просто руки стали ватными, а в ноги вставили железные штыри. С каждым хриплым кашлем Гретта сильнее зажмуривает глаза, с каждым последующим сиплым стоном — оседает на пол. И не слышит, как отчаянно шепчет Шерридон, смаргивая мутные слезы, и девушка понимает, что не одна она боится. Гретта Брода боится остаться одной. Потому что она жалкая трусиха. «...что Сэм останется одна». Потому что Шерридон Джонс любящий отец. — Я... я вызову скорую, — воровка сдавленно дышит, совершенно не узнавая собственный голос: низкий и поломанный, с четкой хрипотцой, точно ни одна сигарета скурена за спиной. Подсознание иронично подсовывает картинки, на которых старик кажется слишком неправильным. Слишком мертвым. И, пожалуй, слишком настоящим для того, кто еще жив и отчаянно цепляется за жизнь. Звук бьющегося стекла не оглушает, не режет, как обычно об этом пишут в книгах, а просто фонит на заднем плане. И от этого становится жутко. Осколки красочно переливаются в теплом свете ламп, искажая все пространство комнаты, и Гретта видит свое отражение — бледное лицо с покрасневшими обветренными губами, обрамленное лохматыми кудрями, — и шарахается к проему. Лишь бы не видеть этот ужас. Но застывает в нескольких шагах от выхода. — Как бы ты ни пыталась сбежать, от этого не уйти. Рано или поздно мы все теряем самое дорогое, и ты не исключение. А с таким отношениеи ко всему, — мистер Джонс схватился за грудь, рвано дыша, — потеряешь раньше, чем думаешь. Изо рта вырывается хриплый звук, и разобрать, что это — отрывок смеха или пораженный выдох — не представляется возможным. Она не видит, но представляет, как дико смотрятся её бегающие зрачки в широко распахнутых глазах. Кожу щек тянет, а слипшиеся ресницы оттягивают веки вниз; сердце падает куда-то в район кишечника, и горячие слезы совсем невкусные. «К вашему большому сожалению, мне терять уже нечего». Девочка испуганно вжимается в непрогревшуюся постель, накрываясь пуховым одеялом. Крики из соседней комнаты мешают заснуть, заставляя в детской голове прокручивать обидные слова и ехидные замечания взрослых. Половина произнесенных слов не знакома Гретте, но от этого всё равно не по себе. Потому что неизвестность страшит. — Какого черта я узнаю об этом только сейчас?! Папа кричит на маму. — А что мне оставалось делать? Почему мама плачет? Гретта путается, но отпихивает одеяло на пол и бежит вперед. Дверь с трудом поддается, и ребенок буквально вваливается в коридор, падая на колени. Девочка поднимает влажные глаза на родителей и в ужасе распахивает их. Замах. Крик. Удар. Отец нависает над матерью, что так отчаянно пытается срастись со стеной и пугливо поглядывает на кулак. Всего лишь в нескольких дюймах находящийся от её лица. Мужчина тяжело дышит, и Гретта видит, как напрягаются мышцы рук и шеи. Он что-то торопливо шепчет, периодически сжимая и разжимая ладонь. — Убирайся. — А как же... — голос звучит глухо, и взгляд останавливается на девочке, все еще стоящей на коленях. Шок, такой же читается и в глазах её матери. Когда малышка успела выйти из комнаты? — Я не позволю сломать жизнь Гретте. Губы дрожат, и она протягивает к нему тонкие запястья, но мужчина останавливает её одним взглядом. Женщина сочувствующе смотрит на сгорбившуюся фигуру, но отворачивается и молча собирается, глотая глухие рыдания. Куртка. Шарф. Шапка. Сапоги. Последний взгляд на Гретту, и женщина не может сдержать слез, соленые капли скатываются с подбородка на вязаный шарф. Девочка с ужасом провожает их глазами. Дверь хлопает, выводя малышку из транса, и внутренние органы обдает жгучим холодом. Мама ушла?.. Девушка скрипит зубами, чувствуя, как ранки на губах лопаются. Больно. Никогда нельзя открываться людям, потому что они имеют омерзительные свойства: лезть в душу, читая нотации, и привязывать к себе. Дверь в прихожей открывается, и Гретта спешит туда, лишь бы избежать бессмысленного разговора. Саманта счастливо улыбается и бросает кокетливый взгляд на воровку — бесит. Из-за спины показывается хмурая Зое, полная противоположность блондинке. — Ты даже не представляешь, кто предложил мне работу! Завтра будет пробный фотосет… — …хочется надеяться, что результаты ложные. Шерридон, он… Обе говорят чересчур быстро, перебивая и проглатывая окончания, отчего речь кажется жеваной и комканой. Какого черта вообще происходит? Челюсть сводит, и Брода ясно понимает: вставлять её самой было не лучшей идеей. Пропитанные кровью бинты никто не менял больше суток, поэтому уверенность в том, что порез, оставленный Каином, загноился, почти стопроцентная. Джонс продолжает щебетать. Голова идет кругом. Кашель из соседней комнаты становится апогеем картины, и Гретта оседает на пол, зарываясь пальцами в волосы. Всё. Тушите свет. — Мистеру Джонсу совсем плохо, — пакет падает на пол, а миссис Пэнс торопливо вбегает в спальню, оставляя жидкие разводы грязи. «Боже, заберите меня из этого дурдома, молю!» — Эй, ты чего? — модель присаживается на корточки, склоняя голову набок. — Температуры вроде нет, но ты вся бледная. — Сэм, ты слышала, что я сказала? — Брода вымученно смотрит на подругу и молчит. Молчит, потому что по смеющимся глазам Джонс видно, что слова прошли мимо её ушей. — Это ты меня не слушаешь. Очнись и порадуйся — крупное модельное агентство подписало со мной контракт, и, возможно, я скоро уеду работать в Европу. Легкие обожгло, и резко стало нечем дышать. Будто весь кислород выкачали, оставив лишь крохи, чтобы была возможность смотреть и насмехаться над жалкими попытками продлить жизнь. Гнев жгучей волной обрушился на шаткое сознание, заставив Гретту оттолкнуть Саманту и нависнуть сверху. Вот она — её точка невозврата. Хотелось сжать, надавить и сделать больно. Чтобы блондинка могла почувствовать всю ту горечь на своей шкуре, ощутить тот же животный страх. Тело сотрясала крупная дрожь, и яростное шипение вырывалось со свистом сквозь сжатые зубы. Почему они все не хотят этого замечать? Это не их роли и не и их маски. Так для чего надевать? Выставить себя шутом на потеху другим, показать, какая ты замечательная клоунесса. Абсурд. — Прекрати вести себя как сука! Наивно полагать, что, не замечая критического состояния отца, ты избежишь ответственности. Думаешь, что нанимая ему меня в качестве сиделки искупишь грехи? Не смеши никого, Сэм, образ местной простушки не вяжется с тобой. Когда последний раз ты разговаривала с ним, когда спрашивала о самочувствии? Когда, в конце концов, просто держала за руку?! А он говорит только о тебе, о тебе и еще раз о тебе... — глотнув воздуха, девушка зажала рот ладонями, крича и ломая до хрипоты голосовые связки. Ломая себя. Потому что отсчет времени давно запущен. А Саманта зажмуривает светло-голубые, которым всегда завидовала брюнетка, глаза и мотает головой, закрывая уши руками. Ведь правда обжигает кожу раскаленным металлом, проедая до кости. До беспощадности руша оболочку, стараясь достичь оголенных нервов, чтобы встряхнуть и доказать: каждое спасение временно. — Замолчи! Заткнись! — модель трясет, и та с патологическим отчаянием пытается скинуть Гретту с себя. Золотистые локоны давно спутались, прилипая к мокрым от слез щекам. — Иди к чёрту, не тебе меня судить! «Хреново, да? А мне в разы хреновее». Они смотрят в глаза, и у каждой во взгляде читается такое количество различных чувств: ярость, тоска, обреченное понимание безысходности и слепая надежда, от которой душит. Точно шея обмотана плетеной веревкой, врезающейся в кожу с каждым вздохом и выдохом, с каждой бесплодной попыткой вырваться. — Ещё вчера утром он выглядел таким бодрым и веселым, что мне показалось, будто бы жизнь налаживается, и, наконец, я смогу сбросить этот груз с плеч, — слова срываются с губ раньше, чем приходит осознание смысла монолога. Джонс разлепляет веки и ничего не видит — всё кажется мутным, точно сквозь грязное стекло смотришь, — но я ошиблась. Просто я не такая смелая, не такая сильная, я просто хочу верить, что это происходит с кем угодно, только не со мной. — Просто представь, что будет, если сейчас у тебя последний шанс поговорить с отцом? Скажи, что ты чувствуешь, Сэм? — Гретта как-то по-особенному ухмыляется, поблескивая влажными глазами сквозь пальцы. И модель вздрагивает, потому что выражение лица воровки пугает своей отстранённостью. — Я запуталась… Молчание угнетает, но говорить больше не о чем — каждая останется при своем мнении. Шерридон в очередной раз заливается кашлем, изнурительным, до охерения болезненным и беспощадным, — так думает Брода, стараясь не вслушиваться в то, что происходит за стеной, но слух, словно издеваясь над девушкой, улавливает все чётко, ясно и громко, будто бы речь ведется в рупор. И шаги миссис Пэнс не заставляют брюнетку встать с Саманты, а блондинку успокоиться и перестать карябать стену в надежде призрачного спасения. Никто не видит выражения лица Зое, но голос — боже, лучше бы она молчала — громыхает в могильной тишине прихожей. — Состояние мистера Джонса резко ухудшилось. Кто-нибудь из вас знал, что у него острая левожелудочковая недостаточность? Более того, мокрота с кашлем приобрела розоватый цвет, следовательно, есть вероятность отека легкого, — если не оказать ему квалифицированную медицинскую помощь, то возникает угроза летального исхода. Его госпитализируют в городскую больницу Оттавы, и там местные врачи проведут полное обследование. — Разве эта больница не для франкоговорящего населения? — Там есть англоязычные врачи, поэтому проблем не возникнет. Никто не замечал, что жизнь Шерридона катится в бездну, темную и непроглядную, что шансов у старика практически не осталось. А он улыбался, улыбался и умирал, медленно и мучительно, давясь спазматическим кашлем и хрипя по ночам в подушку. Чтобы не разбудить Сэм. Чтобы создать образ здорового и счастливого человека. И он ещё осуждал Гретту? Было что-то ироничное в поникших плечах Саманты, в её потухших глазах. И если бы это произошло неделю назад, — Брода разочарованно улыбается, — она бы со всем ехидством упрекнула Джонс. А сейчас ничего не хочется, разве что застрелиться. Когда блондинка скрывается в спальне отца и прикрывает за собой дверь, медсестра переводит обеспокоенный взгляд на Гретту и присаживается на корточки, трогая ту за плечо. — Твою рану также необходимо осмотреть, но сейчас времени нет, да и момент неподходящий. В общем, приходишь сегодня вечером, часам к восьми, в больницу, — на неодобрительный взгляд воровки Зое лишь слабо улыбнулась, — в ту самую, куда везут мистера Джонса. Я там работаю. *** И все-таки кофе был невкусным, крепким, без должного количества сливок и полным отсутствием сахара. Пожалуй, Анни совершенно не умела готовить его, по крайней мере, придирчивый в этом плане Марсель подавился, стоило напитку обжечь язык. А в остальном девушка была мила, и азиатские корни совсем не портили её. — М-м-м, — горький привкус плотно засел во рту, впитываясь в стенки гортани. — Настолько всё плохо, да? — Самнер сконфуженно потерла затылок, заламывая пальцы другой руки. Ганза вскинул брови и кинул многозначительный взгляд на кружку: — Впрочем, речь пойдет не о кофе. Я по поводу Фрэнка собирался поговорить, — девушка сощурила и без того узкие глаза и уселась на стул. Прямо напротив брюнета. И от этого под ложечкой засосало, да так, что живот скрутило. Мерсель сжал зубы, выдыхая влажный воздух: — Рыжий мужчина. Ты столкнулась с ним на днях в коридоре, когда он выходил из моего кабинета. Забавно было наблюдать, как щёки кореянки стремительно покрываются розовыми пятнами, даже шею и мочки ушей затронуло. Но сам факт, что подобную реакцию вызвал Харвуд, приводил парня в ужас, а внутренний голос пораженно цокал. — Забудь его, забудь увиденное в тот день, вычеркни его из жизни, потому что никто не должен знать, что он забыл тут. — Почему? Без должного объяснения я не буду этого делать. Это моя личная жизнь, и не надо совать нос в чужое грязное белье! — прядь темных волос выпала из прически, очертив круглое лицо. Анни поджала губы. — Может потому, что я могу тебя уволить? — парень откинулся на спинку кресла, поправляя указательным пальцем очки. Кореянка рассерженной кошкой продвигалась к двери, и Ганза меланхолично смотрел ей вслед. Хотя и раздражение от комичности ситуации клокотало на дне живота, вызванное больше принадлежностью рыжего, чем упрямством брюнетки, но отпускать её было опасно. Для компании, для самой Самнер, а в первою очередь — для себя. — Если не знаешь о человеке ничего, то, следовательно, судить о нем нельзя, а я, в отличие от тебя, Фрэнка знаю давно и с удовольствием променяю его общество на что-то более полезное. Он не тот, кому можно доверять, — а внутренний голос ехидно добавил: «Ты перестал ему верить, когда узнал, кого он ищет». Девушка остановилась на мгновение — засомневалась!— и все-таки вышла. Не хлопая дверью, не бросая на брюнета обиженного и рассерженного взгляда, но Марсель готов был поклясться, что видел, как дрогнули длинные пальцы, опускаясь на позолоченную ручку. — Что же ты такого сделала, Гретель, чтобы тобой заинтересовался Харвуд? — губы растянулись в сочувствующей улыбке, а из груди вырвался смех: мягкий, обволакивающий и... печальный? Телефон запищал, пару раз моргнув белой вспышкой, но замолчал, хотя и должен был передать звонок на экран личного ноутбука. Потянувшись за сотовым, парень толкнул кружку, отчего та накренилась, готовясь вот-вот рухнуть на пол. Очередной звонок. Кружка, летящая вниз. Звонит отец. Кофе выплескивается на руку. — Слушаю! — крик вырвался спонтанно. Зажмурив глаза, Марсель выпустил воздух, чувствуя обжигающую пульсацию в руке. — Что у тебя там происходит? — тон Кристофера сразу подсказал, что ничего хорошего ждать не придется. — Руку кофе обжег. Что-то срочное, у тебя вроде как важная встреча с иностранными коллегами на дому? — Пожалуйста, забери Джерри на несколько часов, не стоит ей слушать разговор взрослых, да и шуму от неё много, — младший Ганза понимающе усмехнулся, снимая очки и потирая переносицу здоровой рукой. Сестрицу нереально заткнуть. — Официально освобождаю тебя сегодня от работы, только приезжай быстрее, — на том конце что-то громыхнуло, и по стону отца брюнет весело выдохнул: аккуратностью Джерри пошла в него. *** Несмотря на середину октября, воздух казался обжигающе холодным, жестким и колющим щеки, листва, что недавно была сочно-зеленого оттенка, пожелтела полностью и уже начала опадать, шурша под ногами. Но большие изменения потерпело небо: из светлого оно стало мрачным, свинцовым и тяжелым, плотно окутавшим город. Ни единой тучи не видно. Вообще ничего не видно, точно смотришь в темное полотно. И по иронии судьбы Гретта также чувствовала, как циник, сидящий глубоко внутри нее, дает сбои, причем, стремительно, рушась без возможности восстановления. Словно «программа самоуничтожения» запущена. Но, что самое смешное, ей это нравилось. До абсурдного сумасшествия нравилось. Потому что мир из скучного и холодного, наконец, приобрел краски, яркие и сочные. Вот только одно «но» портило почти идеальную картину, стирая с губ улыбку и оставляя безвкусное крошево на зубах. — Замёрзнете, если продолжите сидеть на скамье, — незнакомец мягко опустился рядом, смотря куда-то вперед. — Уже. — Что, простите? — девушка улыбнулась, прикрывая глаза. Реакция молодого человека её позабавила: сам начал разговор, так ещё и смутился, стоило Гретте кратко ответить. — Уже замёрзла. Парень удовлетворённо кивнул, выдыхая струю горячего воздуха. Будто только такого ответа и ждал. Это Броде показалось настолько забавным и, пожалуй, милым, что она только тихо рассмеялась, надеясь на не слишком развитый слух собеседника. Окинув воровку заинтересованным взглядом, незнакомец лишь приподнял уголки губ, — он услышал её — и, встав, при этом не сказав ни слова, направился в противоположную сторону от Гретты. Ветер заиграл с новой силой, поднимая жухлую листву, и та кружила между ног брюнетки, словно пёс, пытающийся поймать собственный хвост. Шелестящий звук сладко убаюкивал, и, если бы не морозная погода, Гретта с удовольствием бы вздремнула. — Не люблю осень... — Почему же так категорично? — голос у молодого человека казался приглушенным из-за ветреных порывов, но оттого не менее успокаивающим. «И подозрительным», — ехидно добавил внутренний голос. Девушка, прищурив зеленые глаза, вопросительно уставилась на незнакомца. Нескладный, по-странному ссутулившийся, в офисном строгом пальто, он зарылся носом в — наверняка — мягкий шарф, протягивая ей дымящийся бумажный стаканчик. Ароматный дымящийся стаканчик. — Не смотрите так осуждающе, это всего лишь черный чай с одним кубиком сахара. — Спасибо, конечно, — Брода ухватилась пальцами за стенки и тут же отдернула руки. — Жжется! — Тц, следует быть более аккуратной, а то и обжечься ненароком можно, — парень, осторожно поставив чай на скамью, присел на корточки перед скривившейся от болезненных ощущений Греттой и, ухватившись длинными пальцами за запястья собеседницы, выдохнул на ледяные ладони теплый воздух, согревая тонкую кожу. — А с учетом того, что у вас холодные руки, то я даже не удивлен. — Кто ты?.. — вопрос сорвался с губ раньше, чем пришло осознание, отталкивающее и в какой-то степени непристойное. Незнакомец крепче сжал женские ладони, смотря в лицо воровки прямо, с неким вызовом и слишком сосредоточенно, отчего стало неловко. Потому что Гретта не любила, когда ей смотрят в глаза. Тем более так близко. Тем более таким взглядом: слишком серьезный и тяжелый, от него хотелось уйти, закрыться и никогда больше не встречаться. Но неровное, словно клякса неумелого художника, голубое пятно дико смотрелось в чистом цвете карих глаз. — Я не представился. Марсель, — молодой человек прикрыл веки и напряженно сел возле Броды. — И я не намного старше тебя, так что давай на «ты». Тепло чужого дыхания все еще чувствовалось на озябших пальцах, и от этого в груди расползалась болезненная истома. Хорошо иметь человека, который согреет тебя в холодную стужу, скажет несколько ласковых слов, чтобы приободрить. Хорошо, если он хотя бы будет рядом. Брюнетка опустила голову, безэмоционально смотря на ботинки. Одиночество слишком остро ощущалось сейчас, ведь по сути у нее никого нет. Всегда одна. Да и кому нужна воровка? — Если тебе так холодно, иди домой, простудишься... — Я пришла сюда не одна, поэтому не могу уйти, — жжение от бумажного стаканчика кололо ладони. — И все же с чего такой сердечный порыв? Мы даже не знакомы. — Забавно слышать, что ты здесь, в парке аттракционов, где надо веселиться, не одна, — Марсель глотнул чаю, искоса наблюдая за собеседницей, — потому что весь твой вид говорит обратное. — Да ну? Сам-то чем лучше?.. — Хотя бы тем, что пришел с сестрой, и мне не скучно, — разговор явно шел не так, как планировал Ганза. Такими темпами он ничего не узнает, да и не похоже, что Гретта помнит его. Напротив, в ее глазах плескается борьба: молча встать и уйти, или продолжить распаляться еще больше. Первое впечатление обманчиво? Да, да, и еще раз это чертовое да! Все прелестное и невинное очарование разбилось, стоило парню чуть дольше с ней поговорить. И все же что-то зацепило в нем Броду, были ли тому виной глаза с гетерохромией или странные порывы заботы, она понять не могла. А этот Марсель лишь улыбался уголками губ и потягивал горячий напиток, будто бы так и должно быть. — Ладно, я Гретта, пришла сюда с подругой, которая снимает видеоролик для какой-то рекламы, и да, я не люблю аттракционы, так что мне тоже весело, даже очень, — вскинув брови, девушка по-лисьи растянула губы в улыбке, в упор глядя на молодого человека. И чего она этим хочет добиться? Разозлить его она все равно не сможет, уж слишком сильно рад Марсель видеть Гретту. Черт побери, он ведь действительно скучал! Но пыл все-таки пришлось поубавить: для нее он пока странный незнакомец, не более, не менее. Впрочем, чем больше он смотрит на нее, тем меньше видит в ней маленькую и вечно плачущую Гретель, того милого ребенка, которого Ганза признал другом. Пожалуй, единственным другом. И это чувство едкого разочарования, смешанного с неописуемым восторгом от того, что и у него может наступить светлая полоса, сжигало что-то внутри, разъедая и предавая его. Старающийся всегда сдерживать эмоции Марсель разрывался от нахлынувших воспоминаний. Жаль, что ты меня не помнишь. — Братец! — Джерри никогда не умела сдерживать себя, вечно шумная, забавная, но все равно любимая младшая сестра. — Это было удивительно: такая графика, а как двигались кресла, просто!.. У меня слов не хватает, несмотря на то что фильм оказался скучным. Воровка удивленно рассматривала девочку: такая же угловатая, как и брат, и больше нет сходств; ни веснушки, ни русые волосы — ничего похожего. А они и правда брат с сестрой? — Ты запачкала мне очки. По-моему, я говорил тебе, что руки необходимо держать в чистоте, — парень свел на переносице брови, снимая очки и протирая линзы от липких следов. — Не будь таким занудным, — хлюпнув носом, Джерри натянула на лоб шапку, — там снимается очень красивая девушка, я видела ее на страницах одного из журналов. Пошли посмотрим? Пожалуйста, заодно и мороженое поедим. — Нет, ты не думаешь, что мы кого-то можем отвлечь от работы? А если хочешь мороженого, то я куплю его тебе и так, — младшая Ганза обиженно отвернулась, заламывая пальцы рук. Такого детское самолюбие стерпеть не может. И девочка не исключение. В груди противно заныло, и, больше не сдерживая готовую вот-вот выплеснуться жалость, Гретта резво вскочила с насиженного места, сминая под ботинками еще теплый бумажный стаканчик. Темные кудри взвились вверх и неуклюже опустились на напряженные плечи. Она умеет веселиться и сейчас это докажет, утрет нос самовлюбленному мальчишке! Даже ноющая и приносящая ощутимый дискомфорт рана не помешает ей. Откуда взялся этот детский азарт, воровка сама не знала. Просто почему-то захотелось. Резко, неожиданно и до маразматического умопомрачения необходимо. — М-м, ей нравятся быть в центре внимания, так что Сэм не сильно расстроится, если мы чуть-чуть понаблюдаем, — Брода кокетливо улыбнулась, склонившись над вмиг ободрившейся Ганзой. — Не против сходить со мной? Джерри согласно закивала головой, схватив брюнетку за рукав и показав брату язык. Девочка со скоростью и упорством танка тащила потешавшуюся над таким чистым энтузиазмом Гретту. Неужели остались на свете чересчур доверчивые дети? Доверия как такового к кому-либо у нее и не было никогда. Сзади послышались торопливые шаги, и, шепнув тихое: «Быстрее», — воровка легкой трусцой побежала вперед под сопровождающий ее заливистый смех, крепко сжимая влажную ладонь ребенка. — У-у-у, плохо у тебя с физической подготовкой. Марсель тяжело дышал, придерживаясь за грудь. Пар влажными сгустками то и дело выходил из приоткрытого рта, а строгие очки опасно съехали с носа, держась лишь на честном слове. От взгляда, которым ее наградил молодой человек, волосы на загривке встали дыбом, а вместе с тем пришло чувство неловкости, отчего Гретта пристыженно опустила глаза. На ум ничего, кроме сухого «прости», не приходило. — Твоя сестра всегда так открыто относится к незнакомым людям? В наше время это не самое подходящее качество, — большой лист клена глухо зашуршал, стоило его смять. — Зачем ты вообще ко мне подошел? — Я знаю, и, признаться честно, меня это беспокоит. А что касается нашего знакомства, то ты мне напомнила мою давнюю знакомую, вы очень схожи, но похоже, я ошибся, — брюнет разочарованно рассмеялся, обратив внимание Броды на себя и проведя широкой ладонью по волосам. — Я всегда хотел забыть свое прошлое, но оно не отпускало, точно смеялось надо мной... А теперь, стоило только появится какой-то призрачной надежде, что я могу его исправить, как все ускользает у меня из-под носа. Тебе наверняка неинтересно слушать о чем я, впрочем... — ...это пугает. Пугает, когда твоя серая рутина разрывается, как шаблонная книга, где героя ждет уйма приключений, готовых изменить его жизнь. И злит. Потому что эти подводные камни настолько личные, что ты готов лечь в могилу, лишь бы о них не узнали, — воздух со свистом вырывался из легких, а гортань приятно охлаждали порывы ветра, стоило лишь открыть рот. Протянутая рука замерла в нерешительности, но девушка молча отдернула ее, завалившись спиной на холодное основание монумента. Парень пораженно смотрел ей в глаза. Это точно та самая Гретель? Вдалеке слышались голоса съемочной группы, веселые крики отдыхающих и шум машин, но Марсель готов был поклясться, что такую давящую тишину он не слышал никогда — одно дело, твои собственные мысли вводят в заблуждение, наводя мертвую тишину в голове. И совсем другое — слышать это от кого-то, чье мировоззрение не совпадает с твоим. — У тебя телефон звонит, Марсель, — чужое имя оказалось на удивление приятно звучащим. — Прости, — Ганза благодарно кивнул, отвечая на вызов. — Да, мы уже скоро будем. Нет, у меня нет каких-то особых предпочтений, так что пускай мама готовит, что захочет. — Ну что же, таинственный незнакомец, прощай, — смех получился каким-то искусственным, скованным и... совсем неуместным. Ядовитое разочарование от диалога оставило свое послевкусие, так омерзительно оставшееся на языке. Слева послышалось копошение, а Гретта молча рассматривала свинцовое небо. Пожалуй, его можно было коснуться, если протянуть ладонь вверх. Фонари один за другим зажигались, теплым рассеивающим светом освещая широкие асфальтированные дороги. Молчание тяготило, и воздух вмиг стал тяжелее, оседая пылью в легких и забивая трахеи. Даже ветер по-особенному лихо завыл. Повернув голову туда, где пару мгновений назад сидел Марсель, девушка мрачно усмехнулась. Ушел. «Еще увидимся, Гретель». Дернувшись как от удара, Брода вскочила, оцарапав мягкую часть ладони об острый край монумента. Имя резануло слух так четко, что списать это на помутнение рассудка было бы крайне невежливо по отношению к этому самому рассудку. Более того, голос принадлежал новому знакомому. Да что за чертовщина творится здесь? «А новому ли?» *** Девушка в очередной раз проводила машину скорой помощи встревоженным взглядом, — глаза судорожно бегали по окрестностям в поисках злосчастной Зое Пэнс. Женщина опаздывала и телефон не брала, лишь монотонные гудки доходили до слуха Гретты, врезаясь и отпечатываясь в голове. Морозный воздух с каждым вдохом становился жестче и острее, взрываясь миллионами колючих игл в альвеолах. Бах. В темноте крошечного — еще совсем немного, и он раздавит тебя — переулка практически невозможно разглядеть что-то, но почувствовать — легко. Запах гнили оседает и словно впитывается в одежду, но Брода продолжает стоять какую-то мизерно короткую минуту на месте, пока до воспаленного сознания не доходит. Так пахнет мертвое тело. Мертвое. Мать его. Тело. Проезжающая где-то на заднем фоне скорая освещает рассеянным светом воровку и... черный влажный полиэтиленовый мешок. Болтающийся мешок на кривом железном штыре. И пускай разыгравшееся бурное воображение Гретта проигнорировать могла, но никак не стекающую из рваной дыры жидкость, пенящуюся ярко-розовыми пузырями. Шаг назад, еще один. Что-то мягкое взвизгнуло под подошвой и молниеносно скрылось за баками, опрокинув несколько пакетов. Спазматический вдох, и крупная судорога сводит мышцы, отчего они болезненно стекленеют. Сердце в быстром темпе разгоняет жгучую кровь, выворачивая артерии и вены. Чуть больше воздуха. Просто нужно чуть больше холодного воздуха. Чье-то влажное, слегка хриплое дыхание коснулось загривка, взъерошив волосы. Тяжелый запах медикаментов с привкусом ландыша закупорил ноздри, и воровка облегченно расслабляется: сзади стоит никто иная, как Зое Пэнс. — Вы напугали меня, — девушка, взъерошив волосы, затравленно посмотрела на смеющуюся медсестру, — в этом нет ничего смешного. У меня чуть сердце из груди не выскочило. — Прости, мне действительно стоило тебя окликнуть, просто так спешила, что и не сообразила сразу. — Не знаете, что это за мусорные пакеты? — розоватая жидкость продолжала сочиться из разорванного пакета, противно хлюпая. Душок, исходивший от него, навевал тошноту и обволакивал одежду, впитываясь в ткань. — Бог ты мой, они опять за свое! Сколько мы им говорили, а отходы они всё равно продолжают скидывать сюда, не понимая, что больница — общественное место и этим всем дышат люди, — бойкий, но угрожающий голос миссис Пэнс отразился от стен. — Ладно, с этим разберется управа; как твое самочувствие? Прозвучавший вопрос поставил Гретту в тупик: как может себя чувствовать человек, у которого болит самостоятельно вправленная челюсть и, возможно, гноится рана? — Могло быть и лучше. Позади протяжно завыла закрывающаяся дверь черного хода, и голубовато-зеленое освещение резануло по глазам Броды, отвыкшим от яркого света. В столь чистом и стерильном помещении девушка чувствовала себя во всех смыслах грязной. Пока Гретта следовала за шустрой Зое Пэнс, до слуха доносились редкие перешёптывания больных. Светлый коридор тянулся бесконечно долго, петлял, как-то странно извивался, но не заканчивался. Точно назло. — Заходи и присаживайся на стул, — женщина отворила неприметную белую дверь с табличкой «сестринская» и прошла внутрь, приглашая воровку проследовать за ней. — Верх снимай, штаны немного приспусти. Гретта безвольным мешком с картошкой опустилась на старый стул, который протяжно завыл, собираясь сложиться карточным домиком под весом брюнетки. Куртка полетела на кушетку, а вслед за ней темно-сливовая водолазка. — С мистером Джонсом все в порядке? — обхватив себя руками, Брода выжидающе уставилась на спину миссис Пэнс. — Он ведь поправится? — Понимаешь, левожелудочковая недостаточность — вещь сама по себе страшная, а у него уже протекает в острой форме. К сожалению, мы поздно заметили болезнь, так что гарантировать его выздоровление я не могу. Более подробную информацию тебе скажет его лечащий врач, ибо это в не моей компетенции. «Хах, в не ее компетенции! Они врачи и обязаны были распознать болезнь на ранних стадиях», — ехидство во внутреннем голосе давило на стенки черепной коробки, разбиваясь острым покалыванием в мозгах. Очнулась Гретта уже тогда, когда Зое разрезала бинты. Первые слои марли легко отходили, а вот те, которые были ближе к резаной ране, прилипли к коже и не желали так просто отходить. Девушка зашипела, стоило медсестре залить поврежденную поверхность слабым раствором перекиси водорода. — Щипит! — Терпи, ибо дальше будет хуже. Когда с бинтами было покончено, женщина, смочив марлевые шарики полупроцентным раствором спирта, аккуратно принялась обрабатывать кожу. На удивление Гретты, все выглядело не так плачевно, как она думала: края раны немного вспухли и покраснели, но нагноения видно не было. — Знаешь, да ты счастливица, Гретта. С таким ранением и практически полным отсутствием контроля хирурга все выглядит относительно хорошо, — миссис Пэнс вытерла насухо область вокруг повреждения и вновь нанесла что-то, что воровка не смогла распознать по запаху. Глаза неотрывно следили за матовым окном, где мелькали тени проходивших врачей. Интересно, что бы они сделали, увидев здесь Гретту? Выгнали ее и уволили Зое Пэнс, или же промолчали бы и ушли? — Готово, — медсестра закрепила свежий бинт и отошла в сторону, собираясь вымыть руки. — Завтра приходи сюда в это же время: повязку придется менять раз в сутки, чтобы избежать инфекции. — Да, — одевшись, Брода схватилась за ручку, потянув дверь на себя. Немного помолчав, она еле слышно прошептала. — Спасибо, за все. *** Тысячи звезд ярким серебром мерцали на иссиня-черном небе, завораживая своей красотой. Брюнетка, словно маленький ребенок, с открытым ртом, запрокинув голову, наблюдала за созвездиями, — прямо над ней раскинулась Андромеда, а чуть юго-западнее Цефей. Глупая улыбка расползлась на губах, стоило Гретте вспомнить, с каким трудом ее друг пытался вбить ей в голову названия различных звезд и созвездий. Это было так давно, что впору забыть это, но такие воспоминания девушка берегла как зеницу ока: не так уж много у нее осталось счастливых моментов из детства. Справа раздался глухой стук, и пустая бутылка прикатилась к ногам Броды. Пнув зеленое горлышко, Гретта настороженно попыталась вглядеться в темное пространство, но не увидела абсолютно ничего. — Изменить решила, да? Шлюха проклятая, — хриплый и совсем не трезвый голос заставил кожу воровки покрыться крупными мурашками. Резко вытащив раскладной ножик, девушка пониже спустила рукав куртки, пряча холодное оружие. «Бежать!» — в мозгу отчаянно пульсировала только одна мысль. В венах резко повысилось количество адреналина, потому что бежать ей как раз таки и не хотелось. Азартное желание посмотреть, что произойдет дальше, брало верх над здравым смыслом. Из темноты показался мужчина средних лет; шатающейся походкой он брел вперед, держа в руках полупустую бутыль с дешевой выпивкой. Даже с такого большого расстояния Гретта видела, как у него косили глаза и как пылали щеки от выпитого спиртного. — С начальником, с этим престарелым куском дерьма!.. — гневная речь прервалась: мужчина смачно отхлебнул из бутылки, не удосужившись вытереть рот. Мутный взгляд наткнулся на замершую Броду, и незнакомец, язвительно усмехнувшись, вновь пригубил алкоголь. Руки дрожали, практически ходили ходуном, отчего порции спиртного не всегда попадали в рот. Чем ближе мужчина подходил к воровке, тем большую вонь она ощущала. Кислый запах дешевой выпивки шлейфом следовал за незнакомцем, даже опережая его. — О, дорогуша, а я как раз тебя вспоминаю... — пошатнувшись, мужчина икнул. — Что, вдоволь натрахалась и теперь подумываешь вернуться к любящему мужу, который как верный пес ждет тебя дома? А нет, фокус не прокатит. Вы-ме-тай-ся, дрянь такая... «Да у него белочка!» — Гретта вскинула брови, уже откровенно начиная побаиваться несчастного: пьяные люди могут сделать все, что угодно. Как-то неопределенно посмотрев на Броду и что-то про себя решив, незнакомец резко бросился вперед, держа руку для удара. Отшатнувшись, брюнетка быстрым движением занесла холодное оружие и зажмурила глаза. Теплые капли брызнули на лицо. Бутылка со звоном падает на холодный асфальт. Гретта распахнула глаза и опустила взгляд — мужчина медленно сползал вниз, уткнувшись лицом в куртку воровки. Пнув мертвое тело, которое с глухим стуком очутилось на асфальте, девушка вздрогнула, заслышав тихий смешок. — Значит, в обычной жизни не можешь воспользоваться оружием. Так сильно необходим прилив адреналина; однако ты забавная, Гретта, — знакомый насмешливый голос резанул по ушам, и идея со смертью от руки пьяного мужчины показалась девушке весьма заманчивой. — Ты следишь за мной? — язык предательски заплетался, но фраза более или менее получилось уверенной. Хотелось бы, чтобы это действительно было так. — Не будь такой самоуверенной, мир не вокруг тебя одной крутится, — Каин игриво склонил голову к плечу, прищурив ярко-зеленые глаза. — А даже если и так, что ты можешь сделать против меня? Вид направленного на тебя пистолета с глушителем, от дула которого все еще исходил светлый дымок, доверия Гретте, мягко говоря, не внушал. Все тело вмиг напряглось, готовое в любую секунду извернуться от возможной пули. — Попытаться убить? — вопрос получился глупым, так что Брода издала нервный смешок, посмотрев мужчине в глаза. — А ты сможешь? — Не отвечай вопросом на вопрос! Задорная улыбка с лица Скотта в одно мгновение сошла на нет; губы сложились в плотную линию, и все лицо приняло какое-то отрешённо-пугающее выражение. Холодный ветер встрепал светлые волосы, полы расстегнутого короткого пальто раскрылись, открывая вид на серую футболку с достаточно глубоким вырезом. — Не повышай голоса, малявка... — злостное шипение сорвалось с сомкнутых губ. — Ты даже не можешь себе представить, как сильно меня выбешивает одно твое существование. — Я тоже к тебе особой любви не испытываю. Почему бы не оставить друг друга в покое, мистер-я-здесь-самый-крутой? — брюнетка, вздернув брови вверх, сложила руки под грудью, ожидая положительного ответа. Одна минута за другой тянулись мучительно медленно, так что Гретте стало неловко. Убийца гипнотизировал глазами воровку, исследуя каждую деталь, и этот взгляд сводил с ума: слишком внимательным и проницательным он был. Когда девушка собиралась прервать затянувшееся молчание, буквально в нескольких сантиметрах от ее лица просвистела пуля. А затем еще и еще, пока вся обойма не опустела. — Ты в край рехнулся, кретин?! — осев на холодную землю, Брода обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь в теле. — Больной, совсем чокнулся... — Прости, «промахнулся», — Каин безумно улыбнулся, и в темноте блеснули два ярких глаза, — следующий будет контрольный. В голову. Вскинув голову вверх, Гретта дернулась, опираясь на левое колено, и резво вскочила. Черные кудри больно хлестнули по лицу. Шаг. Еще один. Замах. Кончик лезвия уткнулся Скотту чуть выше правой ключицы, надавливая на тонкую кожу, отчего выступила кровь. Плотно держа запястье воровки, мужчина приблизил свое лицо к ее лицу, выдыхая влажный воздух в приоткрытый рот девушки: — Сумасшествие заразно, моя милая Гретта, — рука сильнее сжала женское запястье, отчего у Броды на глазах выступили слезы. Шикнув, она попыталась отдавить ногу Каину, но тот отвел запястье брюнетки назад, — нож неглубоко вспорол кожу, — и, повернув «жертву» к себе спиной, прижал руки так, что они очутились сзади в замке. Из-за соседнего дома показалась шайка подростков; не долго думая, блондин потащил Гретту в ближайший узкий переулок. Обоим стало плевать на труп мужчины, лежащий практически в центре пешеходной дорожки: Броду волновало сохранение собственной жизни, а Скотта слишком захватила эта игра, поэтому он собирался помучить девчонку еще немного. — Как думаешь, что они сделают? — мужчина кивнул головой в сторону веселящихся подростков. — Пройдут мимо, потому что всем плевать, — девушка замолчала, сгорбившись. — Я бы прошла мимо. Каин тихо рассмеялся, теплым дыханием согревая ушную раковину воровки. Кожа сразу же покрылась мурашками, что не ушло от пронзительных глаз убийцы. — Да ты мазохистка, раз нравится, когда тебя зажимают в грязной подворотне. — Пожалуйста, заткнись, — шумно втянув воздух, Гретта протестующе задвигала телом — насколько позволяли стальные объятия Скотта, — стоило мужчине провести носом по тонкой коже шеи. — Здесь труп! Давление на спину усилилось, и Брода прижалась щекой к шершавой поверхности здания, ощущая спиной тепло, исходившее от тела убийцы. Руки уже ныли от неудобной позы, а Каина это даже не заботило — он сосредоточенно следил за группой подростков, окружившей тело. — Прекращай дергаться, — тихий шепот на ушко вызвал очередную волну мурашек и свистящий вдох: — Я серьезно, если не прекратишь, то нас смогут увидеть. А с учетом того, что ты все еще сжимаешь свою «зубочистку», а у меня за поясом пистолет с глушителем, то мы отнюдь не невинно выглядим. Девушка протестующе замычала и раздраженно уставилась на блондина: рот он предусмотрительно зажал свободной рукой. — Но если тебя сия обстановка напрягает, то я могу помочь расслабиться в данную минуту. Или же, наоборот, напрячься. Это как посмотреть, — жаркое дыхание опалило заалевшую щеку; слегка касаясь сухими губами светлой кожи, мужчина плавно опустил ладонь с женских губ, потянув собачку куртки вниз. Здравый смысл отчаянно цеплялся за поплывшее сознание. Чужие прикосновения — и плевать, что они принадлежат этому кретину, — распаляли тело чертовски умело, изо рта вылетали шумные выдохи с глухими хрипами, а аромат бергамота, который успел въесться под кожу, заполонил собой все пространство. И Гретта задыхалась. Задыхалась от его тяжести, в легких катастрофически не хватало кислорода, и стенки адски жгло, отчего хотелось выть. Громко. Отчаянно. И... так сладко. — Боже, остановись... Ты хотел поиграться — я признаю свое поражение. Только остановись... Пожалуйста, — зажмурившись от прикосновения ледяных пальцев к теплой коже живота, воровка прислонилась лбом к бетонной стене. Витиеватые узоры, которыми Скотт с садистским удовольствием одаривал девушку, заставляли мышцы подрагивать, а влажное дыхание оставило свой отпечаток в виде мелких капель на здании. — Не будь я атеистом, то я бы сказал, что здесь и сейчас я твой Бог. Но это слишком слащаво и глупо. Чувствуешь, как сахар скрипит между зубами от этой наигранной приторности? — Каин зарылся носом в темный загривок, опуская ладонь ниже. «Я сейчас сойду с ума». Пальцы наткнулись на марлевый бинт — и блондин тут же остановился, продолжая опалять ухо жарким шепотом: — Что это? Гретта молчала, пытаясь прийти в себя, но неслабое надавливание в район поврежденной кожи заставило Броду зашипеть как кошка, и в отместку провести ногтями по футболке мужчины. Отступив на три шага назад, Каин с интересом оглядел свою «работу» — лицо девчонки полыхало не хуже алых маков; взгляд был стеклянным с нечеткими нотками трезвости. Звук приближающейся сирены поставил обоих в тупик: выбраться незамеченными будет сложно. Если не стартовать сейчас. Но стоило блондину только об этом подумать, как черные вихры взметнулись вверх, и брюнетка, не обращая внимая на толпу подростков, впрочем, как и те на нее, скрылась шустрой ланью с глаз убийцы. Каин мрачно усмехнулся — эта стерва в очередной раз сбежала, не удосужившись даже попрощаться. *** Зое устало откинулась на жесткий диван, листая истерзанный журнальчик. Он был настолько старым, что грязные пятна от кофе потеряли свой аромат, а содержимое глянца женщина знала наизусть. До конца смены осталось одиннадцать часов. Одиннадцать гребаных часов, и она наконец сможет выспаться. Часы монотонно тикали, но секундная стрелка продолжала отставать на три хода. Чёрный кофе без сливок успел остыть и покрыться мутной пленкой. День вообще как-то не клеился с самого начала. Госпитализация Шерридона Джонса не стала большой неожиданностью для миссис Пэнс — обычная халатность врачей, не доглядевших за пациентом. И плевать, что Зое обязана была доложить в больницу о состоянии старика. Никого это не волновало. Странное поведение Гретты, ранение, о котором девушка не сообщила в прокуратуру. Слишком подозрительно. Усталый выдох и тянущая пульсация в висках. Щелчок. — Шарли? — медсестра приоткрыла глаза в поисках помощницы, но в ответ тишина. — Только не говори, что пробки выбило. Надеюсь, в этом крыле нет больных, привязанных к электрическим приборам? Шарли? Осторожно ступая, миссис Пэнс ощупывала предметы руками, стараясь не споткнуться и не упасть. Тишина раздражала воспаленный, уставший мозг. Нехорошее предчувствие сковало тело свинцовыми оковами, и Зое замерла. Замерла, когда почувствовала, как к виску приставили что-то обжигающе холодное, страшное и металлическое. Вдох. Выдох. Вдох. — Пожалуйста, — на выдохе. С хрипом. С накатившими слезами и мелкой дрожью. Отчаянно, почти умоляюще. — Я так полагаю, ты и есть та самая великодушная медсестра, которая любезно подлатала девчонку? — голос был ровным, стальным, отчего кровь леденела в венах. Сглотнув, женщина слабо просипела: — Не понимаю, о чем ты говоришь. Каин раздраженно свел брови вместе, поражаясь дешевизне человеческой душонки. И почему все такие омерзительные? Кровь вскипала в жилах, требуя колоссального выброса энергии, сжигала артерии и вены. Лишь бы зверь внутри утихомирился. — Так я напомню, — угрожающее шипение змеей въелось под кожу, разнося паралитический страх. Грубым рывком Скотт ухватил бедную женщину за шею, игнорируя визги и попытку ослабить хватку. Он слышал, как дикий, почти отчаянный крик закипал в легких, готовый оглушить все и всех. Жесткий взгляд наткнулся на большой продолговатый аквариум, и выход пришел сам собой. Глаза Зое Пэнс в ужасе распахнулись, когда до воспаленного сознания дошло, что с ней будут делать. — Ты же никому не рассказывала о ней? — блондин склонил голову медсестры над морской водой, наблюдая, как аквариумные рыбы тотчас попрятались. — Н-нет, — миссис Пэнс испуганно смотрела на свое отражение в воде, начиная потихоньку молиться. Вслух. Каин вскинул брови и замер. На секунду. На какую-то крошечную секунду, которой попыталась воспользоваться женщина. Распахнув рот, она набрала в грудь порцию воздуха. Еще немного. И она будет свободна. — Помо... Рука дернулась раньше, чем голос набрал силу — рот наполнился соленой водой. Еще и еще, пока остатки кислорода не оказались водоворотом пузырей. Задыхаясь, медсестра в жалких попытках скребла пальцами по толстому стеклу, стирая подушечки пальцев в кровь. До боли, чтобы не потерять сознание и не захлебнуться. Легкие сжигало изнутри, скрючивало, выворачивало, и противиться не осталось больше сил. Вдох. Теплая вода стремительно хлынула в гортань, разрывая шаткое сознание вдребезги. Вдох за вдохом. Пальцы бессильно разжались, кровавыми разводами спускаясь вниз. Каин опустил руку, холодно наблюдая, как мертвое тело заваливается назад и опрокидывается на спину. Стеклянными глазами Зое Пэнс смотрела в потолок, раскрыв рот, с которого стекала аквариумная вода. Присев возле медсестры, мужчина стянул кожаную перчатку, прикладывая два пальца к сонной артерии — пульса не было. — Ну вот и все. Отворив окно, Скотт спрыгнул с первого этажа и скрылся в тени подворотни.