Город мести

Просторное помещение было наполнено алкогольными ароматами и лёгким гулом. Барная стойка ограждением расположилась между спиртными напитками и всей остальной частью зала. Вдоль этого заграждения в пол воткнулись корнями-болтами высокие круглые сидения на тонкой ножке. По полу текли ручьи ароматной жидкости. Десятки полупрозрачных пьянчуг гоняли будто бы бесконечное пойло, иногда мимо рта, а иногда испражняясь прямо под себя совершенно непереваренной на вид жидкостью – хоть обратно в бутылки разливай. Плакаты, развешанные на стенах над столиками, всячески рекламировали безудержный алкоголизм. И лишь в стороне одиноко и безучастно стояли бильярдные столы. Я невольно закрыла нос, двигаясь мимо этого сброда и пытаясь найти хоть одно знакомое лицо. А вот и папаша. Лицо его совсем не изменилось, такое же широкое и круглое, раскрасневшееся от градусных напитков, чуть растопыренные уши, вяло моргающие глаза и широкие грузные плечи с мясистыми, но мешковатыми руками. Безрукавная майка была не в силах объять прозрачный живот папаши, куда с громким бульканьем выплёскивалось всё то, что тот потреблял. Под животом терялись неправдоподобно короткие ноги в дешёвом рваном трико и в домашних коричневых тапочках на босу ногу. Отец сидел за барной стойкой и хлестал алкоголь, без конца наливая из бездонной бутылки прозрачную ярко пахнущую жидкость. А я остановилась рядом и просто не знала, с чего начать разговор. - Пап, а почему ты всё время пьёшь? - Потому, Кэралайн, что я устаю на работе, и мне нужно расслабиться, а без алкоголя тут никак не обойтись. - А можно попробовать? - На, пробуй! Только тебе не понравится. - Фу... гадость! Как ты это пьёшь? - Ма-аленькая ты ещё! Вырастешь, научишься получать с напитков удовольствие. - Ага, когда я вырасту, то обязательно буду пить, как ты! - Хе-хе-хе! - Пап, а вы с мамой хотели бы, чтобы я выросла? – вдруг придумала я важный для меня вопрос. - Пап? Это ты мне? – папаша развернулся на стуле и посмотрел на меня плавающими глазами. Удивлённо вскинул брови и воскликнул: - Кэ-эралайн! О, какие люди сюда захаживают! Золотое место, этот бар! - Ты по мне не соскучился? – спросила я удивлённо. - Ой, да о чём ты? Конечно, соскучился, доча! Вымахала-то как! У-у! Ну, ты это... присаживайся тут где-нибудь, а то вполоборота общаться, знаешь ли, неудобно! А тут на столе и водка есть, а можно и ещё что-нибудь заказать; а ты садись-садись! - Я не хочу ничего пить, пап, - отмахнулась я и затем повторила вопрос, усаживаясь рядом: - Так вы с мамой хотели, чтобы я выросла? - А чего тут хотеть, вон, ты и так выросла. Красавицей, блин, стала! Жениха, небось, уже нашла! - Не переводи тему! Почему вы поменяли меня на Пенелопу? Я... я была плохой дочерью? - О, познакомилась уже с сестрёнкой? Молодец! Милая, не правда ли, девочка? За Пеню! – он опустошил стакан, и с гулким бульканьем его содержимое излилось из горла в прозрачное пузо, уже наполовину заполненное коктейлем из всего, что только можно намешать. - Пап, да я же не о том спросила! Почему вы меня поменяли? - Тебя поменяли? – он так сказал, как будто первый раз вообще слышал. - Вы отдали меня в приют, пап, ты помнишь? Зачем? – мне уже приходилось кричать... прям, как в пять лет, когда он напивался, и его нужно было для чего-то поднять. Совершенно не понимающий, что происходит, и не слышащий половины слов. - А-а! Прию-ют! Да, помню... А, так ты чего? Уже вернулась, да? О, как! Ну с возвращением! – он навернул ещё стакан, который тут же наполнил под аккомпанемент булькающего живота. А у меня начинали сдавать нервы... С отцом невозможно было говорить, пока он пьяный! Никогда! - Вы меня вообще любили с мамой?! – сорвалась я. - Да, конечно же, любили, Кэралайн! Ты же наша дочурка! Ста-аршая, тем более. - Тогда почему вы отдали меня в интернат? Что я сделала не так? Чем заслужила? - Ох, а это в каком году было-то? В две... в две... в две тысячи... ой, я не помню уже... - В две тысячи третьем! - А-а! Точно! В две тысячи третьем разве? А, ну... да, вроде, да... ты права! – он опустошил очередной стакан и заново его наполнил. - Пап! Да сколько можно уже? - Что? Не кричи на отца! - Почему ты не можешь просто ответить на вопрос? - Почему это не могу? Могу и очень даже! Ну, давай! Задавай, дочка! – он уставился на меня плавающим взглядом, мотая из стороны в сторону головой. - Почему вы отправили меня в детский приют? Отец задумался. Долго гулял глазами, со всей тщательностью обрабатывая услышанное. А под конец своих чрезвычайно трудных, на внешний взгляд, размышлений, выдал, будто послал: - Мы хотели как лучше, - после этого он опустошил ещё один стакан. Я взорвалась: - Да ты вообще изменился-то с тех пор? Прошло десять чёртовых лет, в тебе хоть что-нибудь изменилось? – я едва воспринимала его. В последнее время мне настойчиво казалось, что я об отце не знаю ничего, но вот он – передо мной! И словно бы все те воспоминания, в которых нет ничего хорошего - правда. Тогда почему Пенелопа хуже меня? - Конечно, изменился! А что, не видно по мне? – он скривил красную от алкоты рожу. - Нет! Как был пьяницей, так и остался! - Ну... всё может быть, Кэралайн. Всё может быть. - А почему вы Пенелопе врали, что я лучше неё? - Э-э, не! Не надо упрекать батю во лжи! Пенелопа вообще от рук отбилась! Ты была послушной, кроткой, а эта неблагодарная то из дому сбежит, то нас с мамой не слушает! Ужасное поколение, какое-то! И хрен знает, что тут поделать! – отец пожал плечами и опустошил стакан. А у меня ногти скребли по барной стойке. Правда накатывала едкими волнами одна за другой. - Да как ты можешь о своей дочери так говорить? - Говорю, как есть, чего тебе ещё надо-то? Ты папу оставишь в покое? - Ой, оставь меня в покое! Я напился и сейчас ничего не соображаю! - Кэралайн, я устал, ты оставишь отца в покое? - Да занят я! Не лезь, оставь в покое! - А почему вы нас обратно-то не поменяли тогда, а? Если она хуже меня? - Ну, не сразу она такой стала же! Мы ждали, что повзрослеет, нормально вести себя начнёт, а ты... Твоя мама сказала, что в интернате тебя испортят, уже поздно назад менять! - Я ждала вас!!! – я ударила кулаками по столу. - Ну, бывает... Что тут поделать? Ты же вернулась... - батя опустошил стакан, а затем повернулся ко мне и спросил, как ни в чём не бывало: - Как дела? - Бывает, что тут поделать? Потом заживёт. - Ну, бывает, не расстраивайся уж. В другой раз повезёт. - Ты... ты вообще не изменился! Остался ровно таким же козлом, каким я тебя запомнила! И прав был Юра насчёт тебя! Насчёт вас обоих с мамашей! - Ой, да чего ты разошлась-то, как жена заспанная! Отчитывать ещё отца тут будешь! Вон, в тряпье всяком ходишь рваном! Вся в синяках и ссадинах! До чего испортил тебя интернат... - По вашей, чёрт подери, вине! Ублюдок! Ты... ты даже не представляешь, как я вас ждала! Какой старалась быть примерной ради вас! Ждала, что вы меня увидите и вернёте домой! Простите за всё! Ты даже не представляешь, что я умею ТЕПЕРЬ! Ты не заслуживаешь такой дочери, как я! Ты вообще никакой дочери не заслуживаешь! - Оставь уже меня в покое, Кэралайн! Завтра поговорим, как успокоишься! – произнёс он безразлично и опустошил ещё один стакан. А ведь я почти поверила со слов Пенелопы, что этот пьяница меня любит больше неё. Он вообще никого не любит! И плевать хотел на всё, кроме водки! Юра был прав с самого начала! Я торопливо заозиралась, разыскивая что-нибудь подходящее. Моё внимание привлекла стойка с киями. Я взяла один из них, перескочила через барную стойку и начала бить кием по стеклянным бутылкам, тарам, ёмкостям, и от каждого удара цветная и бесцветная жидкости разлетались во все стороны вместе с осколками. Пьянчуги лениво закопошились и замычали нечто нечленораздельное, но складывающееся в протест против уничтожения алкоголя. Протест был отклонён. Я разбила практически всё, что с такой аккуратностью было выставлено на стенде, после чего нагнулась под прилавок и нашла там металлическую дорогую зажигалку. Распахнула её, открыв наружу торчащий фитиль. В нос сразу же ударил запах газа. То, что нужно. Перескочив через барную стойку обратно, я щёлкнула кремнем и бросила зажигалку туда, где была разлита адская смесь из самых разных алкогольных напитков. Смесь вспыхнула мгновенно, и огонь разошёлся по полкам, по стенам, раскинул свои широкие лапы до самого потолка, торопливо протягивая полыхающие пальцы в каждый уголок этого заведения. А я тем временем торопливо ретировалась, вышла наружу и воткнула кий между ручками, будто это могло задержать призраков... будто эти пьяницы станут бежать! А впрочем, вдруг станут? Вдруг, задержит? Пламя расходилось с невероятной скоростью, быстро охватывая помещение, уже вылизывая стёкла и подбираясь к двери. Внутри что-то без конца билось и трещало. А призраки пьяниц кричали и махали руками, пытаясь это затушить. Ужасный бардак разводился в заведении, непрекращающийся звон то и дело перебивал крики. И перед лицом воцарившегося хаоса меня постепенно охватывали сладкие ощущения. Эйфория постепенно окутывала сознание, вызывая радостный смех. Я не стала сопротивляться и засмеялась, ощущая непередаваемое облегчение, словно с моих плеч только что сорвалась очень и очень тяжёлая ноша. Я смотрела, как призраки пьяниц глупо мельтешат из стороны в сторону, дёргаясь в агонии от нестерпимого, наверное, жара. Они то ли пытались выбраться, но туманный разум мешал понять, где вообще выход находится, то ли искали способ потушить расходящееся пламя. А вон и папаша, споткнулся и рухнул на пол, а сверху на него повалились горящие доски. Эйфория настолько сильно захватила меня, что я не удержалась и пустилась в пляс, громко смеясь и кружась на месте, безотрывно глядя в небо, раскрывшее между облаками пасть и заглатывающее поднимающийся столб тёмного-тёмного дыма. А огонь тем временем догрыз несущие балки, и потолок рухнул, застелив собой почти всё, что было в баре... Мне плевать, что они призраки, плевать, что папаша может и не сдохнуть, но прямо сейчас он там мучился, а теперь ему негде будет хлестать всякое пойло, и потому меня полностью удовлетворяла подобная месть. Он заслужил, и прав был Юра. Родители у меня – те ещё твари. Надо было ещё до приюта их сжечь! Голова кружилась от плясок, равновесие вдруг ушло из-под ног, и меня бросило на асфальт, распластав поперёк парковочной разметки. Я просто валялась среди машин и продолжала смотреть в небо, слушая, как рушится здание. Крики уже затихли. Призраки... может, ещё там? Может, испарились... Не хочу и знать! Если папаша там в порядке, всё настроение испортит. Надеюсь, он сильно помучился, грёбанный пьяница. Смех ещё продолжался, хотя понемногу сходил на нет. Этот козёл заслужил, всё это заслужил! Но сквозь эйфорию медленно пробиралась, словно червяк сквозь яблоко, одна мысль, заставившая меня подняться и посмотреть на полыхающее строение. Внутри никого не было видно. Может, завалило, может, исчезли, а может, выбрались-таки... Хотя в последнее мало верилось. И вообще, идея сжечь призраков казалась абсурдом, но меня заботило сейчас не это. В той или иной мере, но мне удалось убить отца. Мать, думаю, не получится найти – слишком давно подохла. И теперь, перед руинами бара, мною овладел один вопрос, пугающе лишённый ответа: - Ну? И что дальше? Глубокая растерянность перед лицом огромного мира вроде той, которая захватила Юру, вопрос, определяющий всё моё будущее... Ещё минуту назад у меня была цель, час назад была цель, два часа назад... а теперь мне даже не хотелось выбираться из Насьюга. Зачем? В приют идти не собираюсь... но куда вообще тогда можно отправиться? Что же делать дальше? Одна в огромном мире. И никого не осталось, и податься мне больше некуда... Может, просто сидеть здесь и ждать, пока всё просто закончится само собой? Но вдруг со спины раздался девичий голос, который я узнала без труда - даже оборачиваться не нужно: - Ты... сожгла папу? - ошеломлённый голос сестры звучал так непривычно... - Да, сожгла, - ответила я без тени сожаления. - Но... но почему? Он же... он же любил тебя. - Нихрена он меня не любил! Хватить уже говорить глупости, - презрительно произнесла я, обернувшись через плечо. - Он любил тебя больше, чем меня! - Брехня! Только что с ним общалась – ему было глубоко плевать и на меня, и на тебя. Пропившийся козёл. - Хватит так говорить о папе! - ошеломление сменялось на снова гнев. Но я всё равно продолжала попытки объяснить сестре, кем же они были: - Твой отец не любил нас обеих! И мать тоже. Эти подонки заслужили мучения. - Хватит так о родителях говорить!!! – вскрикнула сестра, и все машины вспыхнули сигнализацией. - Они испортили твоё детство и моё, настроили нас друг против друга, лишили покоя. - Почему ты говоришь о них гадости? Ты плохая! Почему они считают, что ты меня лучше? Почему ты, а не я?! - Потому что они – пьяницы и придурки, вот почему! И всё время тебе врали. - Не врали! Это ты врёшь! - Пенелопа злилась, и чем сильнее злилась, тем тяжелее становился воздух. - И ничего хорошего не сделали ни тебе, ни мне! - ответила я, понемногу пытаясь сдержать свой гнев, сдержать ненависть. - Перестань, Кэралайн! – вскрикнула сестра, и машины начало вминать в асфальт, сам асфальт трескался по всей парковке. Лишь небольшой круг, метр-полтора вокруг меня, внутри него всё было спокойно. - Ненавижу тебя! Ты плохая! - Да, я плохая, - ответила я уже совсем спокойно и увела глаза в сторону, в асфальт, а сестра вдруг осеклась, не встретив сопротивления. - Меня никогда не было рядом с тобой. Никогда тебе не помогала. Стала примером для подражания, стала той, кем тебе вечно указывали быть, хотя сама этого не заслужила... Прости меня, Пенелопа. - К... Кэралайн? - спросила сестра, а в голосе чувствовалось, как удивление резко затмило собой огромную часть бушующей ненависти. Мне оставалось только продолжать, а осознание, что верные слова где-то совсем рядом, мучительно вытягивало из глаз слёзы. - Я знаю, за такое не прощают. Я тебе испортила всё детство, стала причиной всей твоей ненависти и ужасно виновата. За такое не прощают. Я бы не смогла... А ты меня всё равно прости! - Нет, Кэралайн, - выдохнула она без какой-либо уверенности, как будто просто по привычке. И сквозь голос ощущались накатывающие всхлипы. - Я знаю, ты можешь. Просто прости! Прости, не смотря ни на моё отсутствие, ни на всё то, чего из-за меня ты натерпелась, ни на мою ответную ненависть, ни на наши драки, и споры, и крики! Просто потому, что ты можешь поступить так, как не смогла бы поступить даже Я! Прости меня, Пенелопа, пожалуйста!!! – я практически выкрикнула, ощущая, как по моим щёкам потекли слёзы. Я вновь подняла умоляющий взгляд на сестру. А лёгкий мандраж едва удавалось сдерживать. - Кэралайн... ты... – в голосе сестры всё ярче различались лёгкие всхлипы. Она тоже понемногу погружалась в плач, сквозь слёзы запутанно бормоча... – Я... я не... Кэралайн? Ты же... но... Кэралайн! Она сделала шаг ко мне и тут же отступила, а асфальт гулко отозвался на стук каблучков. Сестра запуталась и пыталась решить, как поступить. Её тело на мгновение стало полупрозрачным, а затем вновь восстановилось. А я молчала. Просто сидела на асфальте и не двигалась, даже не моргала, чувствуя, как слёзы заливают глаза, размывая всё вокруг, оставляя отчётливо видимой лишь сестру. И изо всех сил надеялась, мысленно умоляла, боясь проронить вслух неверное слово... Ну же... Ну! Сестрёнка!!! - Кэралайн, но я же... но ты же... но папа и мама... а ты ведь... – с её губ слетали обрывки мыслей, запутанных в сложный клубок. И невозможно было понять, разматывается он или заматывается ещё сильнее. – Но ведь... но... Кэралайн? Что мне...? Папа? Мама? Кэралайн?! Он уже рыдала и слова становились еле различимы за частыми всхлипами. Тело мерцало, то теряя прозрачность, то вновь обретая его. Сестра закрыла лицо руками и отступила на шаг назад, следом присев на полукорточки, едва не падая на колени от терзаний между прощением и злобой. - К... Кэралайн? Как? Я не... Я же... Не меня... но... они же... тебя же... Но... Кэралайн? П... Фразы обрывались, но я всё равно понимала каждое не сказанное ею предложение, улавливала смысл. Плач разрастался всё громче, всхлипы становились чаще. Сестра временами разжимала пальцы, бросала сквозь них на меня рассеянный взгляд, и тут же закрывала, зажмуриваясь. На мгновение посмотрела на меня поверх рук, сделав шаг в мою сторону, и тут же закрылась, сжимаясь в комок, всё ещё не зная, что ей выбрать. А ветер усиливался, уже обратно поднимая в воздух пожухлую листву и осевший снег. - Кэралайн? Но папа и мама... они же... ты... меня они... Они же тебя... Кэралайн! Они же... ты не можешь..! Всё не... почему не так? Почему они... почему ты... ты же... Кэралайн? Сестра вдруг часто замерцала, потом полностью исчезла. Проотсутствовала целую секунду, а затем появилась прямо за моей спиной, смыкая тоненькие ручки на моей шее: - Я... я прощаю тебя! – выдохнула она, захлёбываясь слезами. Не знаю, как она смогла так быстро оказаться рядом, и не хотела знать. Она это сказала. И повторила затем: – Я прощаю тебя, Кэралайн! - Сестрёнка! – я развернулась и обняла Пенелопу в ответ, и слёзы брызнули с новой силой. - Прощаю тебя! Прощаю. Прощаю... прощаю... – шептала девочка, словно заклинание, и рыдала. - Я люблю тебя, сестрёнка. Прости меня за всё! Прости, я больше никогда тебе ничего плохого не сделаю. Никогда, сестрёнка! Никогда! Прости меня... Сестра!