Томление

Сереги дома не было. Видно, отлежался, как прогнозировала моя мама, и уполз вновь по телкам. Я оставил нервничающего Димку на несколько часов одного. Нужно было покормить Машку и проследить, легла ли моя ненаглядная сестрица вовремя спать. А еще «кое-что» глянуть в интернете на гей-сайтах, в общем... для проформы. И в одиннадцать, закрыв двери своей квартиры, я пошел к Сороке. Отец уже к тому времени был на работе, Машка дрыхла без задних ног в мягкой кроватке, мать вернется только утром... Посему, вряд ли нам с Димой кто-то будет мешать. Дверь к Сороке была открыта, меня ждали. Я закрыл ее изнутри и даже цепочку накинул, дабы вернувшийся по ебнутому случаю Серега не смог попасть к нам без нашего же ведома, и пошел искать своего Димку. Димка нашелся у себя комнате, он мерил ее шагами по диагонали и грыз нервно ногти на тонких пальцах. — Ногти не грызи, а то по локти себе руки спилишь, и чем будешь в баскетбол играть? Культяпками? — заявил тихо я от косяка и, увидев, как, вздрогнув, замер Димка, вошел к нему, прикрывая за собой дверь. — Ждал, да? — Я поймал его, трясущегося, в крепкие объятья и прижал властно к себе. — Я думал... ты уже не придешь... — Дурачок. Машка, как назло, спать не хотела, вот и задержался. — А ничего, что она одна... — Ничего, до утра ее уже не поднять, но, если хочешь, можно пойти ко мне. Правда, с утра можешь попасть под руки моей вернувшейся маман, — заметил я игриво, оглаживая его тонкое тело. — Не стоит, наверное... ее пугать... — прошептали мне, краснея, а потом всполошились: — А дверь? — Закрыл. —Я поймал его губы жадными своими, посасывая то одну, то другую и вырывая первый страстный стон. — Не бойся, даже цепочку накинул. И прекрати так нервничать, Сорока, а то не встанет. — Говори за себя! Мою руку положили к себе на полыхающий пах. А я с хмыком повторил его же жест и накрыл его ладошкой напряженный свой. А потом потянул за собой на его узенькую холостяцкую кровать, заставляя улечься на себя сверху. Димка задрожал еще сильнее, начал тереться своим бугром об мой, отчаяно шепча: — Я... там все подмыл... и даже... клизму сделал. — Клизму? — Я приподнял себе бровь и усмехнулся. — Ну да, клизма — наше все! — Издеваешься, да? — забились в моих руках. — Нет, наслаждаюсь процессом, развернись-ка наоборот, а я проверю, как ты пользуешься своей клизмой. Все-таки я сын двух врачей, как-никак. А клизма — их епархия. Димка совсем вспыхнул, но слез с меня и стал рвано дергать штаны, затравленно посматривая, как я, лежа, стягиваю свои. Я ему ободряюще улыбнулся, а потом поманил рукой: — Не стой голеньким на холодном полу, замерзнешь. — И когда только ты, Тюфяк, таким нежным стал? И развратным? Димка дал себя усадить сверху, распахнутой промежностью ко мне в лицо, и я притянул его к себе за его подрагивающие бедра так, чтобы было удобно ласкать его всего. Такого раскрытого, доступного, трепещущего. Обсосал ему весь его малиновый яркий член, как ярмарочный леденец, облизал поджавшиеся яички и, разведя половинки задницы, лизнул самое сокровенное. Он охнул, выгнулся от такой острой ласки, но я его за волосы грубо потянул вниз, намекая на свою ноющую проблему. И Димка встал раком, откровенно выпячивая в мой ненасытный рот раскрасневшуюся промежность. Мне не было противно ласкать его там. Особенно когда я почувствовал, как его задница расслабляется и раскрывается под натиском моих жадных губ и языка, протиснутых сбоку пальцев. — Хорошо сделал клизму, хвалю, до сих пор пахнет... — начал я, как Димка попытался соскочить с моего пальца. — Чем? Но я с силой удержал его поджарый зад. — Мылом! — поиздевался я в открытую над Сорокой, отчего он в отместку игриво чуть прикусил мой член под возбужденной головкой, а я как мог глубже погрузил в его сжимающуюся дырку язык. Димка задрожал и, не выдержав, излился мне на грудь. Я толкнул его вперед, заставляя сместиться ниже, но не давая поменять позу. — Нет, стой пока так, мне будет проще тебя подготовить и взять, — убедил я Димку, а затем, собрав его сперму и добавив туда щедро вазелину, стал разрабатывать его бордовый вход под себя. Димка орал уже в открытую, ибо я старался помассировать ему все от и до в его жаркой заднице. И, судя по его крикам и тому, что его член снова встал, у меня весьма получалось. И когда Сорока невменяемо сам стал насаживаться на мои пальцы, забыв совсем, что и меня надо ответно ласкать, я еще дальше подтолкнул его вперед по постели и, вытащив из-под него свои длинные ноги, встал на колени, широко разводя его бедра, пристраиваясь сзади готовой принять меня раскрасневшейся задницы, убирая из его жадной дырки свои нервно подрагивающие пальцы. А все ли я правильно делаю? По порно-гей сайтам вроде так. На пару я зашел специально перед тем, как идти к Сороке, благодаря чему так безбожно и опоздал, а Машка тут была вообще не причем, так как вырубилась уже к девяти. — Димка. — Я потерся об его раскрытый анус своей ноющей головкой члена. — А? — плаксиво глянули на меня через плечо, жамкая вусмерть края одеяла в руках. — Ты готов меня принять. Можно? Я чуть надавил головкой на нежный вход и, слыша дрожащее Димкино «да», протолкнулся вовнутрь. До половины член вошел легко, я даже удивился. Ведь у Сороки там до меня никого вроде не было. Я качнул бедрами еще сильнее, и Димка заорал уже совсем по-другому, нежели раньше. А именно от прошивающей его тонкое тело боли. — Ч-щ-щ, — попытался я успокоить Сороку, удерживая его соскальзывающую с меня манящую задницу. — Бо-ольно... Отпусти! Козел, — зашипел Димка, пытаясь отбиться от распаленного меня. Ага, сейчас, когда я уже в нем наполовину, так его и отпущу. Держи карман шире! Я вцепился в его зад еще крепче, намертво, убеждая: — Успокойся. В первый раз всегда так. — Да откуда ты знаешь, Качалов? Ты ж такой же девственник, как и я, — запричитали в ответ, уперто отбиваясь от моих рук. Но я стиснул еще пуще и потянул снова на себя, чувствуя, как Димкина задница уступает под моим натиском и раскрывается дальше. — А-а-а-а, скотина! Я же сказал! Больно! А-а-а, — задрожали от боли подо мной, но я достиг чего хотел, мой горящий пах уперся в его полыхающую промежность. — Все, я весь в тебе. Просто расслабься и успокойся. — Я обнял его вспотевшими руками, прижал к груди, где у меня набатом стучало сердце, уцеловывая его вспотевшую шею, дрожащие плечи. — Какой же ты козел, Тюфяк! Что, потерпеть не мог чуток, надо было, чтобы сразу в первый же раз натянуть до упора? — заметили мне, глотая горькие слезы. — Ну-ну, все нормально. Прости, но когда ты так открыт и подо мной, это сводит меня с ума. И я превращаюсь в ебливого кобеля. Я прикусил ему местечко между лопатками, а потом перекинулся на красные уши. У Димки они всегда были очень чувствительными и не менее, чем его соски. Во всяком случае, Димку всегда нервировали его отросшие космы, когда они щекотали ему ушные раковины. Сорока заохал, задрожал, и вот тогда я двинул назад, чувствуя, что он привык ко мне и расслабился. Я вышел из него с пошлым хлюпом, осмотрел его раскрытую пульсирующую багровую дырку и задвинул обратно вовнутрь. И снова натягивая его по самые ноющие яйца. Сорока взвился от такого в моих руках, заорал так, как будто его режут, снова пытаясь слезть с моего елдуна. Во, наивняк! Я ухватился за его раскрытые бедра и сделал круговое движение членом внутри, чуть подавая назад. Крики стали совсем другой тональности... Весьма похотливой и знакомой. Что ж, еще раз назад-вперед и по кругу. Димка рухнул на покрывало головой, мокрый от пота и совершенно невменяемый. Он пытался прикусить одеяло, простынь, ну хоть что-нибудь. Но все было тщетно. Еще пара моих движений бедрами, и Сорока охрип, сорвав свой голос, а еще тройка — и он затрясся, сливая подо мной, вырубаясь от накатившего сильного оргазма. — Неужели потерял сознание? Я вышел из сжавшейся вокруг моего члена задницы и повернул Димку к себе лицом. Огладил его до сих пор сливающий член, заглянул в глаза. Нет, вроде просто уснул. Во всяком случае, кроме спермы у Димки никакого самопроизвольного сливания мочи не наблюдалось. Я коснулся его погрызенных губ своими. Раздвинув властно языком во всю ширь. А потом вслед губам задрал Димкины ноги повыше, прижимая острыми коленями к тихо поднимающейся его плоской груди и разводя. Класс! Зад размяк и снова приоткрылась своим заманчивым темно-бордовым нутром. Я добавил себе на член вазелина и плавным движением вошел туда обратно, до упора, наблюдая, как Димка распахивает от этого захватывающего процесса себе глазищи. — Что? — охнули подо мной. — С пробуждением. Извини, но я сам еще не кончил, — пояснил я свои наглые действия, наваливаясь на Димку сверху и не давая из-под меня ускользнуть. — Ты не кобель — ты зверь... Уйя! Сука, я же сказал... Больно! Проорали мне в упор в ухо, но я не ослабил хватки, а, подождав еще пару минут, смотря на яростно дышащего подо мной, загнутого попой кверху парня, и двинул бедрами. После его второго раза Димка уже не особо сопротивлялся, просто старался расслабиться и не мешать моим активным действиям, поскольку понял, что его не отпустят, как бы он не ругался, не пищал и не толкался, пытаясь вырваться. После четвертого он с ужасом глядел на меня черными глазищами, не веря, что у меня снова стоит. И как! Железно, просто бронебойно! Да я и сам не думал, что у меня будет такая бурная реакция на Сорокинскую поджарую задницу. И только в утренней хмаре я, наконец-то насытившись, уложил его измученного до состояния полутрупа, изгвазданного по уши спермой к себе на грудь и, прижав покрепче, попытался уснуть. "Хорошо, сегодня суббота и не надо ползти в школу", — подумалось мне. Как на мне застонали и попытались встать. — Куда это ты? — не понял я рвение Сороки. — На горшок! Черт бы тебя подрал, Качалов! Вот не думал, что разбужу в тебе — Тюфяке — ебливого самца. — Димка пытался снять с себя мои жамкающие руки, но было все напрасно. — Пусти! Обдристаюсь ведь! Живот совсем скрутило. — Давай помогу на горшок дойти, — предложил я по-джентельменски, но мне закатили локтем в солнечное сплетение и молниеносно удрали до толчка. Вообще зрелище еще то, так как Сорока пытался сделать сразу несколько вещей: попробовал бежать с подволакивающими ногами, что просто не сходились после моей полировки его распрекрасной задницы, сжать не смыкающийся бордовый анус и попытаться найти где-то отпавшую поясницу. Я скосил глаза на дорожку из молочно-бурых пятен, что осталась за ним, и, встав, пошел искать половую тряпку. Замыв пол, я остановился у двери туалета, за которой был слышен громкий пердеж. — Ты как? Жив? — поскребся я тихонько. В ответ получил пятиэтажный мат и все способы возможной кастрации моих ебливых яиц. Последние два Димка описал с такими ужасными подробностями, постанывая на толчке и отчаянно тужась, что даже мне стало не по себе. — Выбери что-то одно, ведь второго раза уже не будет, — заметил я едко, а потом попросил: — Пусти, надо тряпку сполоснуть. — От чего? — не поняли после еще нескольких коленцев мата. — От моей спермы и твоего говна. И снова огреб на свою голову по полной. Хотя через пару минут дверь открыли, смывая в унитазе все наболевшее. И когда я зашел, попросились под душ. Я изумленно поднял бровь, и мне пояснили очень даже дословно, куда мне пойти с моим ебнутым хозяйством, и главное подальше. И успокоились только, когда я зажал его вновь, зацеловая, а потом на руках перенес в ванную, перед этим на несколько минут отпустив уже не матерящегося Сороку и отрегулировав для него теплую воду. — Мог бы сегодня меня так и не полировать. У меня вообще-то в первый раз было. Мы устроились оба в узкой ванне, полной горячей воды, я не утерпел и влез за ним, обнимая его со спины и выцеловывая его шею, пытаясь загладить свое безудержное к нему ночное рвение. — У меня тоже, вот и сорвался. — Ага, я так и понял, добрался до бесплатного. У тебя, случаем, на члене мозоли кровавой нет? — заметили с ехидцей, останавливая мои губы в районе своих чувствительных ушей. — А у тебя в попке? — хмыкнул я, переключаясь на мешающую мне руку. — Не подлизывайся! У меня там одна большая кровавая мозоль во все стороны, — вздохнули тяжело и откинулись ко мне на грудь. — Дотрахал до крови, да? — всполошился я. — Нет... но мне от этого не легче. — Димка зевнул и свернулся на мне калачиком. — Разбуди, когда вода остынет, а я подремлю. Но я не разбудил, просто тихо перенес его спящего на перестеленную кровать, укрыл толстым одеялом и ушел домой, аккуратно захлопнув дверь Сорокиной квартиры. — Ну, вот я и дожила, когда сын приходит на рассвете. — Мама встретила меня в коридоре с неизменной чашкой кофе. — Машка? — Я, видно, покраснел весь, даже за ушами. — Машка спит, не волнуйся ты так. А вот вам бы с Димой надо кричать потише. В квартире у нас, конечно, не слышно. А вот в подъезде, — заметила с великим ехидством мать, смотря, как я ищу руками стул, дабы не сесть от такого заявления вульгарно на пол. — Я сначала подумала, Серега кого снова дерет. Но так бабы не орут, тем более сорванным Димкиным голосом. — Мне вручили вторую чашку кофе в трясущиеся руки и предложили: — Поговорим? — Ты... сразу поняла, что между мной и Димой... — начал я было, как меня по-деловому перебили. — Ну-у-у, «между вами» начало все происходить только на днях. Если бы раньше, я бы заметила. Уж мне-то такое и не заметить. А вот то, что в тебя Димка влюблен с девятого класса, даже наш батя знает. Но у тебя, кроме как "Гагарина — моя любовь", в голове ничего не было. — Боже... как же теперь отец на это отреагирует... — ужаснулся я. — Нормально. Он еще год назад говорил, что Димку жалко. Ибо ты, и правда, безынициативный Тюфяк, которого разве что какая-нибудь подвернувшаяся взбалмошная девица возьмет да выебет сама и женит на себе силком по залету. А ты сам и не пошевелишься. Хорошо, если к свадьбе проснешься. — Но Дима... парень... — Я пытался собрать свои разбежавшиеся мысли. — Угу. Я рада, что ты заметил, ты, между прочим, тоже не девица. Знаешь, как Димка нам в глаза боялся смотреть последний год, когда понял, что тебя любит и отнюдь не братской любовью? И от всех наших ласк отшарахивался. Ты хоть бы раз о нем подумал, сухарь черствый! Я совсем уткнулся в чашку, пытаясь в ней утопиться. — Ладно, не грузись, ну что, любишь его? — попытались поставить все точки над i. — Не знаю... — протянул я и получил увесисто по уху. — Чего? Выебал так выебал! А любишь или нет — не знаешь, — взъелась на меня окончательно мать. Я схватился за вспухшее вмиг ухо и подскочил. — Я не могу врать. Ни тебе, ни тем более Димке! Но если я еще не разобрался в себе, это не значит, что я к нему несерьезно отношусь, — прорычал я в ответ. Мать тяжело вздохнула и придвинула мне обратно кружку. — Сядь... Просто, если ты выберешь парня, станешь геем. И если это с твоей стороны только игра, то не стоит даже и пробовать. И Димке всю судьбу сломаешь, и себе. Вот поэтому и спрашиваю. Я тоже успокоился, сел, мать встала, смочила полотенце в холодной воде, протянула, дабы я приложил его к своему пульсирующему уху. — Если выберешь Димку, мы тебя с отцом поддержим. Но только в том случае, если у вас это серьезно. — Мать глянула даже как-то сурово, и я кивнул, соглашаясь, а потом переспросила: — Как он? — Спит. — Не порвал хоть его? — Нет... я старался быть очень аккуратным. — И то ладно, ваши старания я уже слышала. Почитай, этажей так на три разносилось во все стороны. — Дима там очень чувствительный, и у нас был сегодня первый раз... Но в следующий... мы постараемся быть потише, — заверил я строгую мать. — Постарайтесь уж. И дай ему пару дней отлежатся, а лучше неделю, — заметили со знанием дела. — Неделю? — не поверил я своим ушам. — Ничего, потерпишь. Иногда необходимо и несколько недель потерпеть. Сам пойми — задница это тебе не вагина. Девушки-то после первого раза порой на целый месяц выходят из строя. А это парень. Так что завяжи свою хотелку, и пока сам не попросит — не лезь. Прояви к Диме уважение хоть раз в жизни. И главное, будь нежным, внимательным, чутким и любящим. Это всем нравится: хоть девкам, хоть парням. Без разницы. А теперь марш в постель, спать. Ведь наверняка всю ночь кувыркались. — Мать подтолкнула меня к моей комнате. — Ага... — кивнул я, опять соглашаясь, и услышал от мамы шипящее, практически Димкино. — Ну ты и зверь! *** Днем после обеда меня подняла сестра. — Вали обедать и своему чернявому дружку отнеси пожрать. Мать ему целый поднос отсервировала. Нет чтобы Сережке, так нет — твоему засранистому Димочке. Я зашел, зевая, на кухню и увидел веселого отца. — Что, можно тебя поздравить с лишением девственности, сынок? Что-то ты запозднился, я в твои годы уже давно не был пай-мальчиком. И где второй герой дня? — Спит. И хватить рассказывать свои байки, — встряла между нами озабоченная мать, пока я отскребал челюсть от пола. — Ты, Алешка, смотри, если тетя Галя будет против ваших отношений, хватай своего упрямца за шкирку и тащи к нам. Изоляцию я тебе в твоей комнате обеспечу. — Отец отпил чаек, с наслаждением пошвыривая, а потом заключая: — Да и анальную смазку надо прикупить. Ольга, у вас ее продают? — Где, в роддоме, что ли? На кой она беременным бабам, — хмыкнула моя мама в ответ. — И то верно, ладно, сам поищу. И смотрите, налево только в гандонах, чтобы не заразились ничем. — Хватит их учить, они еще между собой-то не разобрались до конца, а ты уже налево учишь как правильно ходить. — Мать нависла над смеющимся виновато отцом. — Не слушай его, Алексей. Держи поднос и вали к своей черноглазой зазнобе, вечером приходите оба кушать к нам. Понял? — Ага... — Я тупо взял то, что протянули, и автоматом развернулся на выход. То ли я сошел с ума, то ли все остальные... слыша, как сзади меня мать песочит отца, и как тот прикрывается словами: «Да ладно тебе — дело молодое». — Вау, вот это сервис! Ты к нам? — на пороге дома у Сороки стоял трезвый и хмурый Серега. — Ну да... — покивал я тупо старшему брату Димки. — Хм-м-м... Проходи. — Мне широко открыли дверь, проорав под ухом. — Димка! К тебе Леха пришел с харчами! Я зашел в зал и, поставив на столик поднос, решил пройти в комнату к Димке. Младший Сорока спал крепко, и хорошо, что я вошел к нему первым. Димка валялся совершенно голым, задницей кверху, и между половинок было видно намозоленное моими стараниями его нежное морщинистое колечко. Я еле успел накрыть его с головой другим пледом, как к нам заглянул Сергей. — Чего это мы дрыхнем? Подъём! Твою ж мать! Димка от орова Сереги подпрыгнул и ладно не сбросил с себя покрывало. — Ты что, ебанулся совсем? Так орать. А если в следующий раз, когда будешь с похмелюги, я так буду тебе промывать мозги? Серега, осмотрев щурящегося Димку, по уши замотанного в пушистый плед, хмурого, помятого меня, и выдал: — Так вы вчера квасили. И как? Классная, правда, порнушка! Только свисните, отоварю еще, а если надо, и девок подгоню по сходной цене. Здоровый секс важен, особенно в вашем возрасте, — предложили нам весьма щедро. — Спасибо... мы как-нибудь сами... — выдавил Димка за нас двоих. — Ага, — покивал я, соглашаясь. — Да ладно, с кем не бывает, да за харчи тети Оли я готов сделать что угодно для вас обоих, — помахали нам рукой, ускользая прочь. — Вот трепло. — Я прикрыл дверь Димки и изнутри подпер стулом, а потом подсел к нему рядом. — Как ты? — А как сам считаешь? Херово. Все, что ниже грудины, горит адским огнем. — Я тебе покушать принес, а вечером нас ждут на ужин. — Совсем с катушек съехал? — черные глазищи глянули затравленно из-под челки. — Как я твоим родителям в глаза теперь посмотрю? После всего, что было... — Нормально... — пробормотал я, а потом объяснил: — Они все знают о нас... — Что? — Димка схватился себе за пунцовые губы, покраснел ушами. И мне пришлось все рассказать... как есть. — Ушам не верю. — Сорока уткнулся в худые колени, сгорая от стыда. — Ты не видел, какая у меня была физиамордия, когда мне все высказала мама утром... она нас слышала, вернее, тебя, а потом днем еще добавил отец. — Я погладил своего Димку по выступающим острым позвонкам, а потом расслышал такое, от чего совсем окосел. — Может... хоть твои меня примут... так как, если мать узнает... выгонит взашей. И к отцу не пойдешь. У него квартира двухкомнатная, места мало, не развернуться — хрущевка, буду мешать только. — Почему ты решил, что твоя мать тебя не поймет? — попытался я его хоть как-то успокоить. Димка вздохнул, а потом вынырнул испуганными глазами и глянул загнанно на меня. — Мой отец ушел из семьи сам и теперь живет не один... — Да, я знаю, ты говорил. — Ничего я тебе не говорил, мальчик у него! — Какой мальчик? — а еще вспомнился тот случай с Сережкиным ребенком, неужели усыновил? — Любимый, — выдавил из себя Димка и отчаянно сжал себе колени. — А я, видно, в него пошел... У него то же самое происходить начало с оргазмами, но позже по времени. Он мне рассказал, когда я пришел к нему в гости. Оказывается... после моего рождения он завел себе первого любовника, потом был второй. А теперь у него настоящая любовь... Вот он все и рассказал нашей матери, хотел нормально уйти, по-хорошему, из семьи, а был скандал. — Прости... я же не знал. Думал, он того мальчика усыновил, сынишку твоего брата. — Ты и об этом знаешь? — округлились черные глаза, Димка вздохнул и объяснил: — А он его и усыновил, еще два года назад. До того, как они с мамой разбежались. Мелкий с ними живет, очень на Сережку похож. Шуркой звать, совсем огненный по волосам. А отец его воспитывает вместе со своим... Леонидом. Я прижал его к себе, тонкого, теплого, такого родного человека, и нежно поцеловал: — Айда прямо сейчас к нам. Димка дернулся, потом хмуро глянул из-под бровей: — Ты в этом уверен, что меня не кастрируют? — Быстрее меня. И так по уху от матери прилетело. Так что живо одевайся и идем. На подносе были уже жалкие объедки, а Серега вовсю названивал своим блядям. Нам, и правда, не стоило сегодня оставаться здесь. Посему мы по стеночке, дабы не привлекать к себе внимание, сбежали ко мне. Мама, видно, на новых правах «свекрови» встретила Димку с распростертыми объятьями и всего изжулькала. — Дима, если надо, иди в ванную. Прими душ, я тебе халат махровый выдам. Теплый и пушистый. — Но, услышав рулады его желудка, опешила. — Не хватило еды? — Её Серега сожрал, перед тем как сел вызванивать своих шлюх, — ответил я за своего измученного стольким вниманием парня. — Тогда марш за стол, оба! А потом уже будет ванная и все остальное, и вообще, Дима сегодня спит у нас. Еще не хватало, чтобы Серега его под какую свою бабу распутную засунул. — Эт точно, — на шум вышел отец, неся бутылку кагора. — Заодно и выпьем. За ваше начало взрослой жизни, ребятки. — Ты совсем с катушек съехал, они еще в школе учатся, — наехала моя мама на предприимчивого отца. — Так кагор же. Церковный, его даже младенцам дают. От пары глотков не захмелеют. Я в их возрасте и не такое пивал. И пока мои родители препирались, я выпавшего в осадок Димку протащил на кухню, где надутая Машка пила чай с шоколадом. — Ты, вроде, не его невеста? А шума, — заметили нам, а потом, скривив носик, прихватив кружку, удалились. — Я-а-а... — начал Димка. — Даже сказать не знаю... что... — Ты думаешь, я знаю? Так что лучше молчи. Просто со всем соглашайся и вовремя кивай. Если двух медиков понесло, то это неостановимый экспресс под названием «Дурдом на выезде». Вот увидишь, к ночи нам предложат расписаться. Если силком сами не поженят, — заверил я своего самого близкого друга, ставшего теперь еще и любовником по совместительству. Но рассуждать нам не дали. Отец, радостный, с отвоеванной бутылкой прискакал на кухню. — Разрешила, но только по небольшой рюмке. Мама нарисовалась следом, неся эти самые рюмки, ставя их на стол и накрывая по-быстрому все, что есть, а потом подняв первой одну. — Ладно, парни. За вас! Только чтобы у вас это было серьезно и на всю жизнь. А потом тут же ускакала прочь, Машка чего-то затребовала во всю глотку. — За лишение девственности, — хмыкнул папа, опрокидывая залпом свою и наливая тут же по новой. — Димка, как задница? Не болит? Не кровоточит? Ты только скажи — залатаем. — Ага... — Сорока красный как рак только и смог что покивать, соглашаясь со всем. — Что, уже надо латать? Ну ты и кобель, сыночек, — похлопали меня радостно по плечу, — весь в меня! — Нет, все нормально... — еле подобрал слова выпавший из реалий Димка. — Латать не надо. — Что ж, тоже молоток. Не только передком, но и задком вышел, — теперь и ему прилетел хлопок моего развеселого бати. — Знаете, парни, это, конечно, не к спеху. Вы еще оба несовершеннолетние. Но у меня близкий друг есть в Голландии, тоже прекрасный хирург. Так что, если захотите, можно свадьбу организовать. Со всем, что там требуется в таких случаях, и второе гражданство оформить. — Он что, тоже... того... — начал я выдавливать из себя, так как мой прогноз на вечер оказался вдруг дневным. — Вы имеете в виду гомосексуалист? — уточнил отец. — Да нет, вроде был натуралом еще с месяц назад. Но кто знает? Голландия — одним словом. И потом, все изменчиво под луной, — нам подмигнули и силком заставили выпить вина. А потом, прикрыв дверь на кухню, прошептали: — А теперь порадуйте мою душеньку, ни разу не видел живьем, как парни друг с другом целуются. Горько! Я затравленно глянул на зажатого Димку, потом на радостного отца и с великим вздохом пригреб к себе Сороку. — Губы разожми... не укушу... — прошептал я и накрыл возмущенные Димкины губы своими. — Класс! Смотритесь чудно. Ладно, мужики, еще по одной и кушайте, а то на голодный желудок можно и с Кагора поехать. А у меня еще дела. Отец намахнул еще и весело ускакал прочь. А я серьезно задумался, что, видно, был неправ в том, что считал его до этого дня спокойным и уравновешенным человеком. А теперь, вот интересно, и в кого я пошел? Наверное, в самого себя, однозначно. Потому что таким шебутным, как мой сегодняшний поддавший батя, я точно никогда не был. Мои бешеные мысли прервал Сорока: — «Дурдом на выезде»... м-да... теперь я знаю, что это такое. — Димка кисло ковырялся в тарелке и откровенно не знал, как себя дальше вести. После обеда мы тихо переползли ко мне. Мама под вечер, заглянув, предупредила, что они с отцом уезжают к нашей бабушке в село и забирают с собой Машку. То, как Мария возмущалась, что едет с ними в эту дыру, было слышно даже у меня в комнате. — Так что, мальчики, дом на вас. Вернемся поздно в воскресенье. А вы отдыхайте и приходите в себя, — на прощание Димку обмусолили в губы, шепча на ушко: — Будь как дома, родной. И оставили одних. Дима осел на мою кровать в полном трансе, потирая себе занывшие губы: — Они меня теперь еще больше пугают, чем раньше. — Не одного тебя, — согласился я с этим неутешительным выводом. Весь вечер просмотрели видак, отлеживаясь в обнимку на диване. Вернее, отлеживался Димка, я же пытался, как мать и советовала, держать себя в руках. Потому что эти плавные линии бедра, тонкая талия, круглая попка, обтянутая спортивными штанами... М-м-м... Не знаю, кому было труднее из нас в этот вечер — кряхтящему от любого шевеления Димке или озабоченному мне. Серегу я послал куда подальше, тот сунулся к нам с кучей ненужных вопросов. «Где брат? И чего мы сбежали?!» — Ибо девушки прибыли, только и ждут нас. Я заверил, что Димка уже спит, как и все мои родные. Не уточняя, что все, кроме нас, укатили в село, где там наверное сейчас и почивают. Но Серега только плечами пожал, мол, как хотите, если засвербит — дверь открыта. И ушел к себе, получив от меня заверения, что как только у нас обоих засвербит, тотчас нагрянем. После просмотра всех «Чужих», уснули тут же на диване в гостиной, вернее, первым вырубился Димка, а я, осторожно вытянув из-под него вторую часть дивана, прилег к нему под бок, притащив из нашей спальни подушки и одеяла. Проспали мы до следующего обеда, нежась в совместных объятьях, и я принес разогретую еду на подносе для своего парня прямо в постель. Димка краснел, покусывал губы, но не возражал. После принятия пищи переползли ко мне, наверное, нужно уже говорить — к нам в комнату. И я предложил Сороке сходить к нему за его учебниками и вещами. Димка согласился сразу, и мы, не откладывая, пошли. Серега спал в гостиной между четырьмя разметанными голыми девахами. Презервативы валялись ворохом, как не распакованные, так и уже использованные, которые шкурками линялых змей выблевывали медленно, но верно, содержимое. Я таких емкостей со спермой насчитал целых двенадцать. Это ж что ж получается, он каждую не менее трех раз вытрахал за ночь? Силен! Покачал я головой и проскользнул за Димкой в его комнатушку. Вообще наши квартиры с Сорокой немного отличались. Раньше до капитального ремонта наш дом — это была Сталинка с двухкомнатными и однокомнатными квартирами, по четыре на каждом этаже, но после глобального ремонта квартиры объединили по две. У Сороки однокомнатную и двухкомнатную, а у нас две двухкомнатных. Отчего у нас получилась хата просто огроменной. Но и у Димки пространства было много, хотя для него выделили самую дальнюю и скромную комнатушку. Младший Сорока собирался оперативно, побросал все учебники в большой баул и сверху сунул ворох своей одежды. — Забирай все, — начал я. — Неудобно как-то... сразу... — пожалился Димка. — Я же сказал все, значит все, — отодвинув Димку в сторону, я вывалил все его нижнее белье к нему в баул. — И чего мелочиться? Не так у тебя и много вещей. Ноутбук твой или Сереги? — Его. — Тогда пошли, чего хватишься — завтра заберем. И я, забрав Димкин скромный баул, развернулся прочь, Сорока на выходе прихватил свой пуховик и куртку, а еще пару теплых ботинок. Мы прокрались к нам, стараясь не разбудить храпящих. Как Дима на входе в мою квартиру прижался нежно к моей спине. — Ты чего? — Я опустил сумку на пол и обернулся к липнувшему Димке. — Спасибо тебе. Я даже о таком мечтать не мог. Жить с тобой... делить быт... и прямо как муж с женой. А я его просто поцеловал, нежно прижимая к себе, а потом, трепетно поднял на руки. — Лёшенька... Его «Лёшенька» и Ленкино было как небо и земля. — М-м-м? — поднял я брови. — Я пока... туда не могу... больно очень... и кровь была сегодня. — Вот дурачок. Просто невесту через порог в дом заносят, только и всего. И я прекрасно знаю, что тебе нужно дать отдохнуть несколько дней, — повторил я мамин вызубренный назубок урок. Димка счастливо заулыбался, обнял осторожно меня руками за шею, и я с огромной помпой, подмурлыкивая брачующийся вальс «Трам-трам-тарам-парам-пам, трам-пам-парам-парам-пам...», внес его в нашу комнату и опустил легонько на постель. — Я щас, вещи твои принесу. И куртки повешу, а еще закрою входную дверь, а то ведь нараспашку все оставили. Вещи просто выпали из рук Сороки, когда я его тискал на лестничной площадке. Потом мы на пару разгребали мой шкаф, я выделил ровно половину Димке, примерив на него попутно пару своих вещей, из которых я давно вырос. Сороке было хорошо, особенно молочный канадский свитер. — У тебя красивые глаза. — Димка валялся у меня на груди и рассматривал мое лицо буквально в упор. — Угу... Рыбьи. — Не говори чуши, это у меня тупо черные, даже зрачка не видно, а у тебя оттенки меняются. От настроения и от освещения. Ты знаешь, они у тебя иногда словно песок желтые бывают, а когда с голубизной. — Хм-м-м... особенно с голубизной. Верно подмечено. — Я погладил Сороку по бедру, и он понял тут же мой настрой, который его уже как час подпирал в районе живота. — Я могу ртом... — прошептали мне краснея, и я рвано кивнул, соглашаясь, только попросил его лечь ко мне наоборот, дабы тоже ответно ласкать. — Не стоит... — Димка сполз, становясь передо мной на колени. — Я не смогу без задницы кончить... а там до сих пор очень все тянет. — А если я только пальцем? — погладил я старающиеся щеки и губы, что погрузили мое полыхающее естество уже в горячий рот. Димка покраснел еще сильнее и, отпустив мой сверкающий от слюны член, затравленно прошептал: — Мне этого будет... теперь... мало. — Тогда не надо делать мне минет. Я не хочу получать удовольствие один, — возразил я, как услышал сдавленный ответ. — А ты, и не получаешь один. Мне нравится сосать тебе. Очень... И лизать... — заверили меня, снова погружая мою ноющую головку к себе глубоко в рот. *** Родители приехали поздно с уставшей взбешенной Марией, ибо, как оказалось, Машку заставили еще и делать уроки на целую неделю вперед. — С переездом, Дима, ну вот и хорошо, — покивал нам отец и сразу полез в кладовку искать завалявшийся шпингалет. — И чего это он к нам переехал?! — Машка надулась как мышь на крупу. — А мы его усыновили, — хмыкнула моя мать. — Скоро у тети Гали еще малыш появится, вот Димина комната и пригодится. И потом, не волнуйся ты так, он же у Алексея жить будет, а не в твоей комнате. — А Сергей? — не поверила моя сестричка маминым словам. — Ну-у-у, Сергей уже сам совершеннолетний и сам за себя отвечает, — выкрутилась наша ушлая мама. Отец вылез радостный с увесистым шпингалетом в руках: — На работе специальную пробку привезли, поглощающую шумы и звуки, я уже договорился, мне отдадут несколько рулонов. Так что будет все хорошо. Потом замок нормальный врежу. И отец, насвистывая, пошел прикручивать нам на дверь шпингалет. — А мне замок? — Машка решила качать снова права. — Вот вырастишь до одиннадцатого класса, врежем, — пообещал щедро отец, прикручивая на болты временный наш «засов». — А пока мала еще, чтобы свои секреты иметь. — Так нечестно! Это когда еще будет... Лешке так можно, а мне нет! А можно ко мне Маринка въедет? — Это еще зачем? У нее что, тоже сестренка или братик намечается? — усмехнулся вернувшийся к нам отец. — Нет... но... — замялась Машка, видно думая, что же можно стрясти такого с родителей за счет переезда Димки. — Вот и не придумывай глупостей. Как Сергей после своей пьянки? — Отсыпается... — ухмыльнулся я, смотря, как краснеет под моим боком Димка. — Все еще? — удивился уже мой отец, смотря, как взбешенная Машка удаляется мимо него горделиво к себе. — Нет... с четырьмя бабами... — пояснил тихо я. — Тем более хорошо, что перевез Димочку к нам. Нечего ему там делать, а Галина... Кто ее знает, что ей еще взбредет в голову, — заключила умудрено моя мать. Поужинали все вместе, а когда Машку отправили спать, завалили вопросами. От состояния Димкиной задницы со всеми вытекающими подробностями: нужна ли клизма, а подходит ли старая, а хватает ли анальной смазки — до того, перенес ли я Сороку через порог как невесту, по обычаю или нет... И я понял, что это даже не «Дурдом на выезде», а это куда хуже. Все-таки, когда родители со свободными взглядами на жизнь и оба медики — это явный перебор.