Томление

Когда образуется новая пара, даже если про это не заявлено официально вслух, то сразу появляется куча левого народа, который пытается влезть между двумя людьми и растащить их в разные стороны всеми правдами и неправдами. Я знал о такой тенденции, но не верил в нее, пока мы с Сорокой не заявились в понедельник в школу. И о чудо! Около входа в нашу школу нас ожидали Юра и Валера. — Поговорить надо, — начал Юра, лыбясь призывно Сороке. Как я краем глаза заметил, что на крыльце появилась еще до кучи Леночка Гагарина, а сбоку как из-под земли вырос Мишка Кожевников собственной персоной. И тут же застрял, видно думая, что назревает драка. — Проблемы, парни? — первым подал голос наш шут. — Нет, никаких. Просто друзья заглянули из нашей баскетбольной секции, — пояснил я, отведя этих шпал подальше от ненужных ушей. — Я, по-моему, уже сказал — нет! — А если третьим? Я не против твоего мальчика в нашей общей постели, — начал мурлыкать Валерка. — Тем более с его характером наверняка трахается, как швейная машинка. Не люблю вялых пассивов. Сорока от такого выронил сумку из рук, открывая беззвучно рот, а я нагнулся к земле и забрал ее демонстративно к себе на плечо. — Нет, значит — нет! А ты чего, Юрий, приперся с ним? Как парламентер? — Ну да, чтобы морду ему не набили, — расплылся тот в похабной лыбе. — Все-таки друг детства как-никак. У нас только ориентация разная в сексе, а во всем остальном-м-м... — осмотрели проходящую мимо грудастую Сонечку Саган. — Очень много... к-хм... общего. — Ага, так я и понял. Пойдем, Сорока. Извини, Валера, но наша постель не для тебя. Я отошел от этих двух громил, уводя за собой хмурого Дмитрия. — Но вы все же оба подумайте! Посовещайтесь, что ли! — прокричал нам вслед наглый Юрка, потянув к выходу голодно смотрящего в нашу сторону Валерку. — Который из них? — Мишка подошел впритык, поглядывая, как Сонька сцепляется языком с Леночкой на крыльце, причем не совсем радужном настроении. Даже между этими закадычными подружками вдруг пробежала черная кошка. — Тот, что потемнее — Валера, — понял я романтический настрой нашего шута. Кожевников тут же сыто заулыбался: — Класс, не люблю чистых блондинов. Сам такой. И, напевая под нос «Где же ты где, ненаглядная где?», похромал вслед маячившим спинам парней. Наш шут догнал их быстро даже со своей хромотой, вернее, окликнул Валеру и подошел к замершим впритык. Даже отсюда было видно, что Мишка практически вровень с ними по росту, может чуть ниже на пару сантиметров, зато в плечах и по силе на порядки выше. Ибо с нашим шутом ни один дурак не рисковал связываться, перенося едкие эпитеты Михаила и запихивая свои фи куда подальше. Валерка оглядел подошедшего весьма придирчивым взглядом, но, судя по выражению глаз, остался довольным. Мишка был привлекательным, это даже я понимал, не смазливым, с простыми правильными линиями лица. Но очень обаятельным. Особенно, когда этого сильно хотел. Мужики договорились быстро, пожали друг другу руки, и Кожевников похромал к нам. В это время Ленка с Сонькой разругались окончательно вдрызг и обе смылись со школьного крыльца. Сначала упорхнула взбешенная Ленка, за ней утопала грудастая Сонька. — Ну вот, и я похоже нашел свою Маньку. Хороший парень, не из хилых. Такой как раз мне и нужен. — Мишка пожамкал демонстративно своими ладонями и пояснил нам: — А то пару раз сожму, и уже голосят. Хоть бабы, хоть мужики — хилый пошел народ. — Ты смотри, он вообще-то актив, — предупредил я Мишку по-дружески. — А по мне хоть кто. Хоть актив, хоть пассив, хоть баба! Все одинаково на моем члене поют. И никто на его размер и либидо не жалился. — Миш, у нас сегодня тренировка... Вообще-то, — отмер Сорока, понимая, куда втух Валерка девственной жопой. — Хватит вам и Юрки одного. Уж простите, парни, но давно у меня секса нормального не было, оголодал. Да и Валерий ваш по ходу тоже, так что вряд ли моя Манька до вас сегодня доползет. Даже если по-пластунски или на четвереньках. Уж не обессудьте. И да... с вас двоих обед. За работу мне, как вашему личному купидону, что охраняет покой вашей разлюбезной голубой семейки, — подмигнули нам хитро. — Будет тебе обед! — отмер Сорока, а потом осторожно попросил: — Ты понежнее, что ли, будь с ним... вроде с зада он, как... девственник. И потом, постарайся хотя бы к пятнице его отпустить к нам, мы играем первую игру в этом сезоне против другого клуба. — Девственник... м-м-м... к пятнице, говоришь? Это пусть Качалов с твоей задницей будет понежнее. Хромаешь, будто ты ломал ногу, а не я. Мишка потер подбородок, а потом счастливо заулыбался Димкиным покрасневшим враз щекам. — Если, и правда, девственник в задке — сам проставлюсь. И так и быть, в пятницу моя Манька появится в вашей секции. Обещаю, сам приведу. — Ты это... Миш... Он не просто должен держаться на ногах, а играть. И в полную силу, — замялся Сорока, отчаянно краснея уже и ушами. — Не боись, девоньки. Будет играть, да куда он денется? А не сможет, вообще в выходные заебу до смерти. Конечно, после ваших состязаний, — усмехнулись хищно нам в ответ и почапали до класса. И все было бы замечательно, но после первого же урока ко мне пристала Гагарина Елена с просьбой поговорить на большой перемене. — И чего ей приспичило? Опять, что ли, по поводу Шировой? Так я же отказал, — начал было я, как сзади меня проснулся Мишка. — Ты, и правда — Тюфяк. Одно слово. Димка повернулся к Кожевникову первым: — И что еще произошло за это утро, чего мы пока с Качаловым не знаем? — Гагарина разбежалась со своим Русланом, вернее, Сонька его купила на свои буфера. Так что, думаю, твоя Леночка наконец-то рассмотрит твою вечно влюбленную в нее кандидатуру. — Мишка вяло позевал и подмигнул Димке. — Так что, Сорока, смотри, уведут твой окученный огород и прямо таки из-под носа. И где тебе теперь вить свое гнездо, а, птичка ты наша певчая? Димка развернулся к себе, даже как-то скукожился в плечах. — Не бойся... я не буду встречаться с Гагариной, — заверил я Сороку, накрывая его дрожащую ладонь своей. — А ты сам в этом уверен? Ленка была такой же мечтой для тебя, как ты... для меня... — прошептали мне в ответ, а потом уткнулись демонстративно в книгу, отгораживаясь совсем и аккуратно вытаскивая свою ладонь из-под моей. Я же пока не стал заверять Димку, здесь слова не помогут, только действия. А я знал точно, как поступить. Гагарина увела меня демонстративно за собой из столовой под громкие трели свиста наших мужиков и одобрительные крики практически всей параллели. Не кричали разве что трое: Руслан, Мишка и Димка. Я же только пожал руку Сороке и, шепнув на его острое ушко "Все будет нормально", подмигнул глазом Кожевникову, мол, присмотри за Димкой, и шут тут же понял, пересаживаясь к нему под бок. На нас смотрела вся школа... Парни откровенно завидовали, девушки провожали нездоровыми взглядами. Еще бы, сама королева выбрала себе нового фаворита! М-да... Если бы несколько недель назад, да хотя бы неделю — я бы наверное просто сдох от счастья. Прямо там — в школьной столовке. А теперь... Я тупо шел рядом с цветущей Леночкой и думал, куда же она меня ведет? Наконец-то мы дошли до актового зала, и Гагарина завела меня в гримерку. Ну надо же, в кулуары всех своих святых. Просто обосраться можно от счастья! Я осматривал стены комнатки, оклеенные старыми плакатами, и стойки с рядами висящих на плечиках бесконечных рядов костюмов и бальных платьев их танцевального клуба и драмкружка. "Что ж, все очень цветасто", — подумалось устало мне. — Интересно? — Леночка, улыбаясь, смотрела, как я трогаю кончиками пальцев блестки на лифе белоснежного пышного платья. — Да ничего так... Ярко, — ответил я, путаясь в словах. — Скоро бал, у тебя уже есть пара, чтобы пойти на него? — завели отвлеченно разговор, Гагарина уселась картинно попкой на гримерный столик перед трельяжем зеркала и плавно сложила тонкие ручки под грудью. — По-моему я уже отказал Шировой, — заметил я, не отвлекаясь от замысловатого рисунка узора на другом костюме. — Я это помню. А как насчет меня? — заметили мне игриво, облизав нежные губки язычком. — Что тебя? — Я тупо воззрился на Гагарину. М-да... Еще неделю назад я бы уже набросился на эти облизанные губки и зацеловал бы, если бы живым смог бы добрести до нее. И не помер в бреду от свалившегося неожиданного счастья. Лена уселась совсем на высокий узкий столик и пригласительно чуть развела тонкие бедра, смотря на меня сквозь наведенную чернь ресниц. Она подала стройный стан назад, и я наконец-то увидел две ее проявившиеся маленькие круглые грудки. Ее соски встали выпукло в обтягивающей ткани. «Наверно такие же нежно розовые... как и ее язычок, да и там между ног...» — подумалось отвлеченно мне, ибо край плиссировки отогнулся вверх и стало видно прозрачное кружево трусиков. Срамные губки... и правда, были там нежно розового цвета... Такие манящие, чуть влажноватые... желанные... Я сглотнул слюну и отвел взор от развратно сидящей Гагариной и снова уперся взором в другой узор, теперь уже на мужском костюме. И как ни странно, но стало намного легче. Ибо перед моим взором замаячили совершенно другие — темно-вишневые соски на совершенно мужской плоской груди. Яркий, ало-бордовый изящно торчащий член, прыскающий вязким, остро пахнущим семенем, и сморщенная дырочка. Моя дырочка. Жадная, горячая, такая тесная. А еще тонкое тело, такое хрупкое, но по-мужски сильное, надежное. И так безумно, по сумасшедшему дрожащее подо мной. Когда я врываюсь в него, когда делаю его грязным и по-настоящему своим. — Лена... извини, но мне пора, — начал я отходить к дверям, стараясь больше не смотреть на Гагарину. — Что? — опешила Леночка, собирая в кучку разведенные бедра и уставясь на меня негодующе. Как так! Её и отвергли — первую красавицу, можно сказать, королеву школы! — Я не хочу играть в твои игры, вот и все, — теперь я посмотрел Гагариной прямо в ее хрустальные глаза. Леночка часто смаргивала, хлопая ресницами, и покусывала нежные губки. — Мне казалось... ты меня любил. — Любил, да... Но это форма глагола прошедшего времени. — И что теперь? Разлюбил?! Леночка сжала кулачки. Видно, и правда, никогда до этого дева не проигрывала и не получала отказов. — Ага, разлюбил, но ты не расстраивайся так. Любой парень в нашей школе почтет за честь... быть... — я глянул на бедра Леночки, обтянутые короткой юбкой. — Твоим. И за это получил по морде ее горячей ладонью. — Тварь! — кричала Гагарина мне вслед, когда я мчался от нее прочь. — Ну что, огреб? — Мишка встретил меня в конце коридора, смотря, как я потираю щеку. — Ну, это стоило того, — усмехнулся криво я, отмечая на его плече две сумки — его и Димки. — Она мне так умело показывала свои нежные срамные губки, оформленные кружевами. А я так подло их не оценил. Кожевников присвистнул, а потом игриво подмигнул: — Ну и дурак же ты, Тюфяк! Губки нежной леди променял на говнистую дырку парня. — Ага, конченный идиот, — покивал я в ответ, а затем нервно переспросил: — Кстати, где моя дырочка? — Курит за школьными гаражами. Я сунул свою сумку Кожевникову третьей. — Физику скажи, что мы в медпункте. Ибо оба отравились в столовке. — Чем это? — Любовью, — усмехнулся я. — Ну-ну, это еще та отрава. А главное, никакого противоядия к ней не подберешь. Ладно, передам. На химию-то придете? — забрали мою сумку до кучи к себе на плечо. — Ну, это как дело пойдет, — залыбился я в ответ, чувствуя, что мой член уже начинает ныть. — Сами не просрите сегодняшнюю тренировку по баскетболу! Сорока и так хромает и, видно, с подачи тебя. — Сам знаю, я же не зверь! — крикнул я уже на бегу. Димка, увидев меня, заскочившего в его закуток, выронил так и незакуренную сигарету. — Еще раз поймаю с сигаретой, уебу до смерти! Мишка, стервец, дал? — Я сжал его в крепких объятьях и нагло утащил в самые кусты. — Уеби... — согласился Димка, а когда почувствовал мой ноющий бугор, снова встал передо мной на колени, погружая мою бежевую головку к себе в горячий рот... После сольного минета лежали на желтой листве железной крыши одного из гаражей и смотрели в голубое облачное небо, что виднелось сквозь еще не опавшую листву, греясь спиной о нагретый металл. — Что хотела Гагарина? — начал Димка и снова задрожал, ибо я коснулся его ягодиц. — Как твоя дырочка, все еще болит, да? Димка затравлено покивал, прикусив себе нижнюю губку. — И кровоточит? — Да-а-а... — Прости, я буду в следующий раз аккуратнее... любимый... — прошептал я и глянул на замершего от моего признания Сороку. Его глаза неверяще глядели на меня. — Любимый? — прошептал он. — Ага, я наконец понял, кто ты для меня. И разговор с Гагариной мне в этом даже помог разобраться. Димка прижался ко мне, и я его чувственно поцеловал. А потом мой счастливый любимый растянулся головой на моей груди. — И все же, чего Лена хотела? — Пойти со мной на бал. А еще, чтобы я ее трахнул прямо в актерской подсобке, — буркнул хмуро я и, видя, как на меня снова вперились черные угли глаз, передернул плечами. — Ты просто не представляешь, как мне стало мерзко от вида ее половых губок. Когда она специально развела свои бедра передо мной и показала свое прозрачное белье. Бр-р-р! — И обалдел от того, что Сорока на мне безудержно заржал. — Чего это с тобой? — Да нет, ничего... — Димка перевернулся ко мне лицом и развалился теперь животом на гулком железе, устроился на моей груди уже с руками. — Знаешь, Качалов, ты, и правда, полный кретин и Тюфяк! Тебе подали желаемое ароматное жаркое, подогретое и на таком шикарном блюде. А ты выбрал... подгоревшую булку черного хлеба. Я прижал его к себе, ловя смеющиеся полноватые красные губы своими светло-кремовыми, и целуя, заверил: — Зато это мой черный хлеб, личный. А чужое жаркое, каким бы оно ни было вкусным, остается чужим. — Эй, влюбленные, слезайте! — Кожевников принес нам наши забытые сумки. — Уроки уже кончились! И потом, вас видно со школьной крыши. Уж извините, осень в самом разгаре, и деревья не такие пышные, как в августе месяце, мужики. Ладно, только я загораю на ней, покуривая травку. А то вашу тайную нычку уже нашли бы все, кому не лень. Я свесился вниз, а после, спрыгнув на землю, поймал на руки сиганувшего ко мне Сороку. — И кому мы вдруг оба сдались? — поинтересовался Димка. — Ты — никому, а вот этого, — ткнули мне пальцем в район желудка. — Разыскивает полшколы во главе с взбешенной Гагариной и не менее злющим Русланом. — И на кой я сдался им всем? — Я прижал к себе замершего Димку. — А мне почем знать, но лучше идите-ка вы из школы не через главные ворота, а заборами. А завтра все остынут, и все выясните. Ладно, влюбленные, я пошел к своей Маньке. Уж заждалась небось. — Нам пожали руки и вручили личные вещи. — Юрочке привет! — Бедный Валера... — прошептал в удаляющуюся спину Дима. — Валера-то что... Расслабится и будет получать удовольствие. А вот каково будет нашему тренеру? Бедный Бобрик, — заверил я любимую половину, забирая себе на плечо обе сумки и ведя за собой Димочку вдоль школьного забора вглубь. *** Сначала орал Бобрик по поводу отсутствия Маньки нашего шута. А когда он вышел попить водички, на нас с Сорокой опрокинулся широкомасштабным цунами Юрка. — Кто этот садист? Черт бы его побрал! Он назвался, между прочим, вашим другом. Твоим — Качалов и его — Сороки! А когда я потерял Валерку и с полчаса позвонил ему на сотовый, то кроме «Ах, ох! А-а-а! О-о-о!», ничего вразумительного в ответ не получил. — Мишка Кожевников, наш одноклассник. И потом, радуйся. Все эти «ах, ох и т.д.» говорит о том, что твой Валерка жив и здоров. Более того, находится в очень умелых Мишкиных руках, — заметил ехидно Димка. — Да пошел ты со своими «умелыми ручками»! Когда это озверевшее озабоченное животное отдаст моего друга обратно? — прорычал злющий Юрий. — К пятнице обещал отпустить, — пожал я плечами, смотря, как на нас нездорово пялятся остальные парни. — Ка-а-ак к пятнице? — выдавил из себя очумелый белобрысый. — Ну-у-у... У Мишки был пост, у Валерки, как мы поняли, тоже. Ну-у-у... вот и посчитай, — ухмыльнулся поганенько Сорока. — Но Кожевников обещал, что его трахнутая Манька к пятнице будет на ногах. Так что все пучком, Юрка, наш классный шут никогда попусту языком не мелет. О! А вот и Бобрик! Юрку похлопали по-панибратски по плечу, и пока тренер, продолжая рычать на нас, деля на команды, поднял руку. — Владимир Венедиктович! У меня связка болит, ногу на физкультуре потянул. — А жопу ты нигде не потянул? — начал заводиться заново Бобрик. А я, спрятавшись за Юрку, пытался унять нервный свой хрюк. Димка все же увидел, как меня колбасит от веселости и сузил по-недоброму глаза. — Качалов, а у тебя что? Хрюкалки завелись? — Прости! — Я еле подавил истерику. — Но Бобрик иногда меня пугает своими ударными догадками. Я еле вытер слезы с глаз, как подошедший к нам Васечка добил нас обоих: — А Валера... он что? Голубой?! *** Как и предвещал Мишка, Ленка быстро остыла от моего отказа, ибо уже на следующий день на меня никто не бросался и не тряс кулачками. Мужики презрительно кривили мне носы. Ибо отказать Гагариной — это было из раздела полного дебилизма. Руслан дефилировал с Соней — второй красавицей школы, и был практически героем. Еще бы охмурил еще одну красотку! Ленка же строила из себя несчастную и одинокую и собирала на свой распрекрасный хвост кучу озабоченных ухажеров. Вот только эти несчастные тут же наталкивались почему-то на Руслана и сразу куда-то исчезали целыми пачками. А потом Руслан подошел ко мне сам, когда я с Сорокой отправился на тренировку, нас перехватили в густом парке по пути. — Разговор есть. Тет-а-тет, — глянули на моего замершего под боком Димку. — Если о Гагариной, то уволь. И потом, от Сороки у меня секретов нет. Сложил я руки на груди и остановил взглядом пытавшегося смыться вперед Димку. Партнер Гагариной тяжело вздохнул, еще раз окатил Димку ледяным взглядом и выдавил из себя: — Лена... сказала, что ты переспал с ней... в понедельник. — Руслан помялся перед нами. — Врет. — Я тяжело вздохнул, смотря, как краснеет ушами Сорока, разговоры про Гагарину его всегда выводили из равновесия, хотя Димка и пытался это скрыть. — Но... — начал было Руслан. — Она рассказала такие интимные подробности про тебя. Что у тебя член больше моего и стоит вертикально вверх, а мой висит, как понурая оглобля. А еще про родинку над пахом... и... Тут заржал уже Сорока и в полный голос: — А Ленка завирать горазда! Знаешь, Русланчик, я, конечно, не знаю, как стоит твой член по сравнению с членом этого Тюфяка. Но родинки над пахом у Качалова отродясь не бывало. Уж поверь мне. Руслан обнадежено глянул на меня: — Правда, нет? — Нет, могу показать. Тебе здесь штаны снять или как? — ухмыльнулся я, радуясь, что Димка воспринял всю ситуацию шуткой. — А ты, Сорока, откуда знаешь про то, что у Качалова нет родинки? — сузил Руслан вдруг снова неверящие глаза. А я замер, скажет про нас Димка или нет? Вроде как страшно с одной стороны, а с другой — наоборот, теплота разливается во все стороны. — Так мы с детства растем вместе, — пожал плечами Сорока, а я подумал про себя: «Не сказал — таки», даже немного грустно стало. Димка же, увидев, что я погрустнел, съязвил: — Думаешь, я его без трусов, что ли, не видел? Да у Качалова вообще нигде родинок нет. Ни на пахе, ни над ним, ни на жопе. И я решил вмешаться в их противостояние, поменяв резко тему, вернее решив подпортить этому петушку настрой. — Знаешь, Руслан. Чего-то я тебя не пойму. Ты же вроде сейчас с Соней? Так чего переживаешь о Лене? Руслан глянул затравленно на нас обоих, а потом, взлохматив волосы, поставил их черным забором вверх: — Я сам дурак... Поругался тут с Леночкой, причем из-за ничего... на пустом месте, и пока злым ходил, подвернулась мне ее Сонька. Вот я на буфера пышные ее и купился, у меня ни одной девки не было с такими пышными дойками. Переспал, а теперь самому муторно только от воспоминания, как ее еб. А она, что б ее, клещом повисла! Ничего слушать не хочет... Мы с Сорокой переглянулись только, а что тут скажешь? — Знаешь, тебе с Леной поговорить надо, а не со мной, — начал я. — Пытался, она посылает к тебе, что ты ее новый любовник, — втянули голову себе в плечи. — Прости, но я ее не еб! Он свидетель. — Я ткнул в сторону покрасневшего Сороки. Руслан оглядел нас еще раз. — А-а-а? — протянул вначале Руслан, а потом, не продолжив, понуро побрел прочь. — Не думаю, что было бы хорошей идеей говорить, что мы любовники... Даже если бы это успокоило Руслана, — оправдательно прошептал Сорока под моим боком. Я сжал его руку в своей, все-таки Димка почувствовал мою небольшую грусть и разочарование. — Если бы ты сказал, я бы не был особо против. Но со своими бабами Руслан должен разобраться сам, — прошептал я тихо в ответ. *** Всю эту неделю Валерка не появлялся на наших тренировках. Бобрик орал на тушующегося Юрку, а тот только разводил руки. — Ты ему когда звонил в последний раз?! — кричал тренер, мячиком наскакивая на длинного Юрку. — Сегодня рано утром. — И-и-и? — У него... это... грипп... и-и-и-и... постельный режим... строгий... очень... — попытались выкрутиться из неловкого положения. — Грипп? В это время? Где он его умудрился подцепить?! — рычал, наступая на Юрку Бобрик. — А мне почем знать? — отступал Юрка и смотрел на откровенно ржущих нас с Сорокой. «Грипп» прихрамывал каждое утро сытым котом в школу, отсиживал пары и тут же исчезал, будить свою Маньку-дырку, дабы продолжить ее жопные изыскания. — А ничего, что Валерка пропускает универ? — не вытерпел как-то я. — Нет, у них сейчас только начитка лекций, практик нет, так что все пучком. У Юрасика возьмет, как-никак дружок его закадычный, — ухмыльнулся со знанием дела шут. — Кстати, с меня поляна, давно девственники сзади не попадались. А моя Манечка такая там... м-м-м... — Кожевников, сегодня среда вообще-то, — подсказал Сорока. — Ну вот завтра — в четверг — и отоспится. Сутки ему хватит на то, чтобы в пятницу стоять на ногах. А после вашей игры. Хи-хик! Ох, я даже не знаю... Наверно сдерживаться совсем не буду. Уж больно сладкая дырочка у моей Манюши. — Так сходи к нему домой, узнай, — снова наезжал на Юрку тренер в очередной раз. — Уже был... — безрадостно и как-то забито. — И-и-и? — протянул тренер, маша руками, мол, что дальше-то, не тяни, рассказывай? — Сам чуть от гриппа не свалился, — огрызнулся Юрка, видя, как мы с Сорокой складываемся на лавке пополам, хихикая друг на дружке. Чтобы у Кожевникова выцарапать его разлюбезную Маньку?! Когда он ее пользует во все щели? Надо быть полным дебилом. В лучшем случае останешься без зубов, в худшем — будешь второй Манькой в очереди после первой. *** Кожевников слово свое держал, в пятницу Валерка с нездорово горящими карими глазами заявился в секцию. На ногах! Мишка шел рядом, радостно лыбясь, мол, видите — довел! Бобрик чуть не писался от счастья, до игры оставалось полчаса. — Валерочка?! Как самочувствие? — Нормально, — выдавили браво из себя и глянули на хмурого через край Юрия. — Ну-ну, давай переодевайся и на площадку, разогреваться. Юра, помоги! — Разогреваться? — удивленно поднял бровь Кожевников и заметил игриво, смотря, как Валерку утаскивает в раздевалку Юрка от греха подальше, вернее, от похотливых Мишкиных глаз. — Может, я помогу? Чем могу. — А вы, собственно, кто? — Бобрик оглядел высокий рост Кожевникова, нехилый размах плеч и остался довольным. Такого бугая под кольцо поставишь, и ни один мяч мимо не пролетит. — Михаил Кожевников. Одноклассник Качалова и Сороки, — представился наш шут. — В баскетбол играешь? — Играл, пока ногу этим летом не сломал. — Сядь на лавку, вытяни ломаную ногу! — Тренер толкнул опешившего шута на горизонтальную поверхность, ощупал длинную конечность. — Ломал здесь? — Ага. — Месяца два назад? — Угу. — Реабилитацию проходишь? — Ну, что-то типа того... — Класс, с зимы играешь у нас! Тренер, несмотря на то, что короткий и полный, одним движением руки поставил Кожевникова стоймя, сдернув с лавки. Всунул в руки переброшенный ему ушлым Васечкой мяч, приказал: — Забрось в кольцо! Мишка хмуро посмотрел на Бобрика, поискал глазами свою Маньку и, не найдя любимую дырку, сделал три хромых шага, емко впечатывая мяч уверенной рукой в пол, а потом бросил. Из неудобного положения, сбоку и невысокой свечой. Кривовато вышло, но в кольцо таки попал. — Давно не играл, — заметил хмуро шут нашего класса. — Вижу, примерно с прошлой весны, — кивнул Бобрик и потом похлопал Мишку по плечу. — Но это поправимо. Значит так, на реабилитацию чтобы ходил каждый день, иначе связки не восстановятся. И хромым останешься на всю жизнь. — Мне это не мешает, — хмыкнул Мишка, осматривая появившегося Валерку в баскетбольной форме. — Особливо в постели. Валерка вздрогнул от баса Мишки у себя под боком, покрылся как девочка-дурочка румянцем на щеках. Юрка смачно хлопнул от такого ебнутого вида закадычного дружка себе по лбу. Кожевников умудрился за пару каких-то дней сварганить из бравого парня-баскетболиста влюбленную девицу, краснеющую только от низкого Мишкиного тембра голоса и от вожделения в преддверии жаркого секса писающуюся себе в труселя. — Хм-м-м, Валерий, у тебя что, снова горячка? — Бобрик отследил красный колер на ушах высоченного парня. — Нет, что вы... Владимир Венедиктович... Я в порядке, — выдавил из себя Валерка и дал себя утащить на игровое поле Юрке. — Сорока, а у тебя как связка? — В норме, Владимир Венедиктович, — усмехнулся Димка у меня под боком, ибо мы до сих пор после того раза так и не занимались полноценным сексом. Я терпеливо ждал. Хотя Сорока дураком не был. И вечерний, и утренний минет в сольном исполнении на моем ноющем члене его губами и языком стал у нас чуть ли ни семейной традицией. Хотя, конечно, я хотел большего, но, помня заветные слова мамы... терпел и ждал. Что ж, свисток тренера и... Понеслось. — Манька, давай! Если будешь, как корова, корячиться и херово играть — заебу до смерти! — скандировал нам Мишка с лавки. И даже шум болельщиков не мог заглушить его веселые раскатистые крики басом. — Какая еще Манька? — хмуро сплюнул себе под ноги мой соперник, стуча по полу мечом. — Он чё, блаженный? Сегодня играют одни мужики! — Не отвлекайся, браток, — оскалились сзади, и та самая Манька, полыхая ушами, перехватив умело мяч, передала его хитрожопым пасом Юрке. А наш блондин, не будь дураком, распечатал счет. — Классно играешь! — Я хлопнул по протянутой руке Валерки и совсем не удивился его шипу. — Еще жить хочу, вот и выкладываюсь на полную. Хотя все, что ниже сосков, еще в понедельник пало смертью храбрых. — И как ты еще на ногах-то держишься? — удивился я. — Не поверишь. Только на чистых инстинктах самовыживания и полном автомате. Не зевай, муженек! Контратака на нас! — Перекрывая проход ведущему мяч высоченному парню. — А вот и твоя женушка! Лови, Сорока! Мяч отобрали и запулили в лицо Димке, но он ловко поймал снаряд и по красивой кривой забил прямо в корзину трехочковый. Что ж, мы хорошо начали. Бобрик радостно цвел. Мишка орал что-то эксклюзивно матерное про свою Маньку, но на него уже никто особо не обращал внимания. *** Бобрик задержал нас с Сорокой обоих. Долго песочил, указывая ошибки, хотя мы и выиграли. Вообще он песочил всех, просто так получилось, что с Димкой мы остались на закуску. А когда нас все же отпустили, то на подходе к раздевалке на нас вылетел с матерками Юрка. — Да пошли вы к черту, гомики! — и умчался, одеваясь на ходу домой. — Чего это он? — начал я, входя в раздевалку и округляя глаза на то, как Мишка Кожевников у стены раскатывает свою страстно стонущую Маньку в ее поджарую голую задницу. — А кто ж его знает. О... Черт, — сбоку запнулся Димка. Кроме этих двух ебущехся коней никого не было. Еще бы, Юрку и Валерку Бобрик раскатывал перед нами практически час! И как — классически, практически рылом в их же засранистое говно. А вот интересно, если бы мы проиграли, он бы нас совсем того — живьем зарыл? Вскопал бы грядку за спортивным ангаром и зарыл всем скопом. Головешки бы только и оставил торчать из земли, как спелые кочаны капусты. Валерка по несчастному всхлипнул на шум у двери и мутными, ничего не соображающими глазами глянул на застывших нас. — О-о-о, ребятки пожаловали. Присоединяйтесь, а то его дружок совсем какой-то нервный. — Мишка усилено продолжал работать мощными бедрами, показывая над спавшими штанами свой упругий упертый зад. — Ми-шень-ка! Может не сто-оит при чу-жих, — еле проблеяли на Кожевниковом хере. А потом затряслись, обильно сливая, добавляя новый белесый подтек на уже уделанной стене. Мишка хищно хмыкнул, упал на одну из лавок, утягивая на своем члене раскрытого невменяемого Валерку, развел ему показно при нас ноги, показывая, как глубоко его мощный вертел входит в бордовое податливое нутро. И как подтянувшиеся яички Валерки под развратные хлюпы его широкой дырки хлопают по мощным волосатым яйцам Кожевникова. — Вот это моя Манька! И потом, кто тут чужой? Тут теперь все свои, — подбрасывая раскрытые тонкие бедра Валерки в крепких руках. Я глянул на смущенного Димку и понял... Он возбужден, причем свой стояк Сорока пытался скрыть моим бедром, нежно прижимаясь ко мне. Я переглянулся с хитрыми глазами Мишки и сел напротив трахающейся пары. Валерка уже не мог членораздельно орать, только всхлипывал и пытался трясущейся рукой придержать свой мотающийся от глубинных толчков член. Я потянул к себе Димку и усадил к себе смущенного Сороку лицом. — Я не могу... при них... — начал было путано Димка, но с его колуном в штанах надо было что-то делать. И без ласки задницы тут вряд ли можно было обойтись. — А ты не смотри на них. — Я прижал трясущегося Димку к себе и, приспустив нам обоим шорты спереди, соединил ноющие члены, а затем свободной рукой нырнул меж ягодиц Сороки и коснулся заветного ануса. — Я... та-ам... — Димка начал заикаться. — Не бойся, я только пальцем, — убедил я Сороку, смотря, как Мишка, хищно улыбаясь, бросает мне баночку анальной смазки. — Держите от нашего стола вашему. Я ж обещал поляну. Ага? Манечка! Особо сильно и с оттягом насаживая Валерку себе на лоснящийся от смазки фаллос. Валерка охнул, попытался свести несводимое, а именно ноги, и я увидел, как у него заново поднялся мощным древком его бордовый член. И, залупившись, стал мотаться по большой траектории вверх-вниз. Я щедро выдавил вязкость из тюбика себе на пальцы и потянул с задницы тушующегося Димки шорты. — Леша... — Димка стал красным, видно не хотел засвечивать свою филейную часть Кожевникову. — Я так тебе их все испачкаю. И мне неудобно под трусами там тебя ласкать. Ты весь зажат, — пробормотал я, успокаивая свою сопротивляющуюся стыдливую половину. — Да ладно, Сорока, хоть дай заценить свои святые мощи. На что хоть Качалов купился? А то смотри, больше помогать не буду, — оскалился Мишка напротив, убыстряя темп емких качков и заставляя Валерку снова обильно слить. Димка стал совсем багровым, он приподнял тонкие бедра, давая возможность стянуть с себя шорты и нижнее белье. — Какой он миниатюрный... — Валерка отпыхивался на широкой груди Михаила, пытаясь собрать себе сперму с живота. Глаза Маньки нашего шута просто вляпались в две половинки поджарой Димкиной смуглой попки и более от нее не отлипали. Я снова усадил Димку к себе лицом, давая уткнуться в район своей шеи, и сразу двумя пальцами проник в его полыхающее нутро, а второй рукой накрыл наши стояки, медленно, но верно отдрачивая. Вверх-вниз, вверх-вниз. Третий палец заставил Димку обильно слить. — Так не интересно, он его даже на член не натянул, — поплакался Валерка, как его сзади снова поддели, напоминая о том, что это далеко не конец. — Давай-ка к ним под бок на лавку. Валерку толкнули на четвереньки вперед и заставили с членом в жопе на них ползти. — Чем не лошадка? — Мишка огладил потный круп своей дрожащей коняшки. Он шел за высоко задранным задом, широко расставляя себе ноги и, ткнув на нашу лавку грудью Валерку, пристроился сзади, опускаясь за ним на колени. — Но, родимая, поехали! И не твоего ума дела, как они себя ублажают. Лучше подумай о себе. И вообще, не нравится смотреть — не мешай другим. Димка глянул затравленно на переползшего к нам под бок Кожевникова и обильно покраснел, а потом, видя, как я его сперму размазываю по своему стояку, слез с моих колен и под пристальным взглядом Мишки взял у меня в рот. — Теперь понятно, почему Сорока хромал. И в кого ты такой, Тюфяк? У тебя же оглобля, чуть меньше моей. Мишка начал снова вытрахивать свою дрожащую перед ним распахнутую дырку, с удовольствием наблюдая, как Сорока сосет у меня член. — И если сравнивать мою Маньку, то в этом, — пошлый хлопок по заднице Валерке. — И в этом, — вторую руку протянули к хватающему горячий воздух рту своей распаленной Маньки и пальцами стали массировать небо. — Он намного шире Сороки. Димка поперхнулся от моего выстрелившего семени, и я его утянул к себе на колени, выцеловывая его заляпанные моей белесой спермой губы, а потом помог встать на ноги и утянул за собой в душевые. — Так нечестно! Я же ни хрена не видел из-за этой долбанной позы, — прохныкал нам вслед загнутый конкретным раком Валерка. — А чего там смотреть? Любовь у них, вот и все — настоящая любовь. А не то, что наш звериный секс, — пояснил под нарастающие охи и вздохи Валерки наш классный шут. После душа мы молча оделись и по стеночке пробрались мимо продолжающих трахаться взмыленных мужиков. Кожевников держал на коленях выпавшего из реалий Валерку, как я до этого Димку, и подбрасывал его попку в своих жадных лапах, мня от удовольствия его натруженные половинки. Из жопы его Маньки сперма уже не просто подтекала — она лилась. — Вы это, парни, может, к себе переберетесь? — заметил я, держа до сих пор малинового Димку за руку. Такое откровенное порево под его носом Сороку одновременно сильно возбуждало и в то же время смущало и пугало. — И то верно, Качалов! — Мишка с пошлым хлюпом вышел из не закрывающейся бездны Валерки и похлопал того по щекам, приводя в чувство. — Валерка, подъем, в душ и к тебе. — А? — отрыл тот карие, подернутые пеленой, глаза, приходя в себя и соглашаясь. – Ага. А затем, шатаясь, встал все же на ноги и за хромающим Мишкой, как бычок на веревочке, поплелся в душевые. — Вот не думал, что Мишка настоящий зверь во плоти... — пробормотал Димка, отслеживая, как за парнями захлопнулась дверь. — Хм-м-м, а ты еще меня им обзывал. — Я обнял Сороку за талию, притягивая к себе. — Но не отрицай, их потрахушки тебя завели. Да так, что ты перед Кожевниковым решил сделать мне минет. — Пойдем лучше отсюда, а то снова встанет, если еще раз увижу, как Мишка трахает бедного Валерку, — покраснел Сорока ушами и утащил меня прочь. Все-таки подглядывания на сеновалах летом на моем благоверном сильно сказалось. А на следующий день, в субботу, был назначен Осенний Бал.