Al-furud

Раздолбанная девятиэтажка, сломанный лифт, обшарпанные стены подъезда. Кэлху часто привозят в такие места, чтобы «найти и обезвредить» должника. Сейчас кажется – всего лишь очередное задание, а хозяин ждет внизу. Это добавляет уверенности, и уже не так тоскливо. Останавливаются на седьмом этаже, Кэл оглядывается. – Вот, – Рэй открывает исцарапанную дверь и позволяет пройти внутрь квартиры. – Тут бардак. Не подумай, что я чушка, мне просто некогда прибираться, – кидает ключи на заваленную барахлом тумбочку. Те со звоном скатываются на пол, и парень, чертыхаясь, нагибается за ними. Кэлху ничего не отвечает, только осматривается. Даже принюхивается. Пахнет совсем не так, как в настоящем доме. Застоявшийся запах сигаретного дыма, пыль и… кожа Рэя. Фыркает. Вытянутый узкий коридор, оранжево-желтый свет садящегося солнца – по полу из окна гостиной тусклыми длинными полосами. Дальше еще одна комната – совсем темная – и поворот на кухню. – Ну, иди уже, – Рэй легко подталкивает костяшками в спину. – Не стой на дороге. Обходит Кэлху, шаркнув лопатками по стене с дурацкими обоями, и скрывается в комнате. Там сразу же загорается свет. Внутри – узкая кровать, заваленная одеждой, фотографиями, мотками и изрезанными полосками пленки. А еще – аккуратно натянутый белоснежный фон для съемок, штатив, яркие лампы и задернутое черными шторами окно. Рэй суетится, настраивает камеру, подкручивает объектив. – Это много времени не займет. Я сейчас пока подумаю, как нам лучше сделать… Затыкается. Сглатывает. А Кэлху аккуратно сворачивает кофту и, оглядевшись, кладет ее на краешек кровати. Здесь, и правда, теплее. – Есть еще на ногах, – цепляет пальцами ремень, расстегивая. – Стоп-стоп-стоп! Останавливается – на автомате. Выжженный в мозгу дрессировкой ограничитель. Даже дыхание задерживает и только потом переводит взгляд на Рэя, медленно убирает руки от уже расстегнутой пряжки. И тишина. Совсем непривычно – в такой-то компании. Смотрят друг на друга. Кэлху не может понять, что не так. Рэй сдается первым – берет сигарету, закуривает и кивает в сторону фона. – Побудь пока тут, я сейчас… – идет к двери, – сейчас, короче. За ним следом плывут сизые полосы дыма. Кэл морщится, облизывает губы. Звон бутылок – похоже, из кухни – хлопок дверцы холодильника, недовольное ворчание. Не настораживает, даже становится немного легче. Никто ничего не требует. – Ты пиво пьешь? – Рэй заходит обратно и сует в руки скользкую холодную бутылку. Кэлху чуть не роняет ее, сжимает горлышко, вытирает мокрую ладонь о джинсы. – Нет. – То есть вообще, что ли, не пьешь? – Воду. Рэй тушит окурок в доверху заполненной пепельнице. Цыкает, кое-как пристроив его. – А алкоголь? – смотрит удивленно и вопросительно. – Нельзя. – Почему это? Ты за здоровый образ жизни? – Не разрешают. – Оу… Доктор? Религия? Родители? – Рэй улыбается, делает глоток из своей бутылки. – Если не кто-то из перечисленных, то можно. Расслабься. Перед камерой нужно быть свободным. Возможно… Кэл плохо помнит, с чего это вдруг его, малолетнего, решили тогда напоить. Четко в памяти: один из парней хозяина обнимает за плечи и заставляет выпить около четверти бутылки дешевого виски. Приятели смеются, наблюдая за этим. Кэлху потом всю ночь тошнило. А после хозяин наказал не только их, но и его. Сказал: «Это для того, чтобы у тебя больше не было желания глотнуть горячительного». А сейчас… есть отличие? Кэлху не заставляют, ему просто предлагают. К тому же, он не малолетка. Да и Рэймонд не сделал ему ничего плохого за весь день. Смотрит на бутылку, подносит к лицу и принюхивается. – Да не отрава. В каком-то смысле… – Рэй смеется и неожиданно фотографирует. Кэлху переводит взгляд. – Не-не. Смотри, куда угодно, только не в объектив. И пей уже. Всего лишь. Ладони влажные от запотевшей бутылки. Стекляшка вот-вот выскользнет. Кэл обхватывает горлышко губами и осторожно делает первый глоток. Чуть морщится. Горьковатые пузырьки – по всему рту. Не неприятно… ново. Высовывает язык, глянув на Рэя, и отпивает еще. Пиво кончается довольно быстро, а пол уже перестает держать на ногах так ровно, как это нужно. Кэлху чувствует: глаза слипаются, и надо присесть. Поэтому опускается на пол, пьяно смотрит в объектив под непрекращающиеся щелчки фотоаппарата. – Устал? – Рэй выглядывает из-за камеры. Кивок. И комната едва не переворачивается. Лучше отвечать вслух. – Да… – Тогда хватит, я думаю. И у меня переночуешь. Сейчас, сиди тут. Можно согласиться уже на все, лишь бы только отдохнуть. Про то, чтобы лечь и поспать, Кэлху старается не думать. Моргает сонно и едва не заваливается вбок. Рэй вовремя хватает его за руку и тянет вверх. – Ляжешь в гостиной, – помогает встать на ноги. – Там диван, подушка, все удобства. Ты, нихрена себе, тяжелый… Совместными усилиями получается добраться до спального места. Но Кэлху не решается лечь, тупо сидя на краю. Не для него, нельзя. Хозяин не разрешает ему спать где-либо, кроме своей комнаты. – Кэл, давай, ложись. Тут тепло и мягко. Ну… почти мягко. Рэю кажется, что он уговаривает его, как маленького. Закатывает глаза, легко дергает темные встрепанные волосы. И удивленно приоткрывает рот: Кэлху сжимает его запястье и проводит языком вдоль ладони. Сильно, горячо, влажно. Уверенно. До растопыренных пальцев. Рэй не издает ни звука, почти не дышит. А Кэл сразу же – будто с чувством выполненного долга – падает головой на подушку. Засыпает мгновенно, слабо удерживая пальцами руку парня. Шея и правая нога затекли. Кэлху шевелит пальцами, морщится, приподнимаясь. А потом резко садится, настороженно и быстро оглядываясь. Пружины старого дивана противно скрипят. Под ногами – зашарканный линолеум, напротив – пыльное окно без штор и с облупившейся краской на подоконнике. Это не комната хозяина. Кэл трет плечо, чтобы разогнать кровь по венам. Кожу тут же начинают прокалывать сотни иголочек. По спине мурашки – до затылка. Так, что даже волосы дыбом встают. Шаги. Быстрые, но почти бесшумные. Кэлху смотрит на дверь, внутренне подбирается. Уже готов защищаться, а мышцы протестующе ноют. – Твою мать, я думал ты вообще в коме. Уже даже врач приезжал, а ты все спишь и спишь. Три дня, бля. Я бы на твоем месте проснулся от того, что ссать хочу. Ну, бля же… – Рэй, – Кэл произносит его имя одними губами. Парень встрепанный, как после урагана, – волосы торчком в разные стороны. На теле только поношенные джинсы. И еще на запястьях какие-то побрякушки. Три дня прошло… Напряжение пропадает. Словно с ладони сдувают серебристую пыльцу. – Выспался? – смотрит с тревогой. – Мне надо в туалет… – А я что говорил? – улыбается – облегченно. – Идешь по коридору – и налево. Там будет дверь. Рядом – ванная, так что можешь умыться. Кэлху кивает, поднимается. Голова кружится. Чуть не падает обратно, Рэй его успевает удержать. – И еще тебе нужно поесть, – нервно смеется. – Давай помогу. Примерно через час они выходят из дома. Самый разгар дня, и даже немного теплее от осеннего солнца, чем обычно. Кэлху натягивает рукава кофты на пальцы, щурится. Хочется побежать. Просто. Оттого, что тело валялось без движения больше десятка часов, мышцы ноют, будто проржавевший механизм. Как бы скрипеть не начали. Рэй опять болтает без умолку. Сумка с фотоаппаратом через плечо, легкая черная ветровка и кое-как приглаженные волосы. Как оказалось, он никуда не выходил, пока Кэл спал. Даже в магазин за едой соседа посылал. – Я думал, вдруг ты вор, а меня не будет, когда ты очнешься. А, может, ты вообще специально ждал, когда я уйду, – делает большие глаза, выщелкивает из пачки сигарету. – Ну, а если честно… Ты же мне не говоришь, откуда ты, есть ли у тебя родные или близкие. Да и вообще – есть ли место, где можно переночевать, кроме моей квартиры. Кэлху смотрит под ноги, пинает камушек, следит взглядом, как он катится. – Даже сейчас молчишь. Но я не требовательный, ладно, – улыбается. – Просто ответь мне честно всего на один вопрос, хорошо? Почему бы и нет? Кивает. – Ты… говорил, что сбежал. Я это помню, – Рэй поправляет ремень, затягивается дымом сигареты, обдумывая вопрос и все-таки спрашивает: – А это было какое-то… заведение? Ну… – подбирает другое слово, – или учреждение? Откуда ты сбежал. – Нет. Можно даже не задумываться. А Рэй выдыхает – будто ждал этого ответа. Смотрит на Кэлху серьезно. – Я верю, что это было сказано честно. Нужно возвращаться. Мысль как – надоедливая муха: появляется, жужжит, не давая расслабиться. Кэлху пока только отмахивается. Три дня прошли, как одна долгая ночь. Нет чувства, что теперь все должно быть хорошо. И нет уверенности, что хозяин его примет. Винсент говорил: «Он тебя найдет, когда простит». А искал ли? Может, и не простил вовсе. Ведь Кэл слишком сильно его огорчил, судя по словам Винса. Рэй отвлекает. Он любит гулять и фотографировать. Снимает все, что кажется ему красивым, удивительным. Или если может получиться «классный кадр». В этот раз проходят пешком почти полгорода. – Мне не нравится общественный транспорт, а такси – дороговато, – поясняет, пожав плечами. Кэлху все равно. Можно гулять, сколько влезет, никто не мешает – и хорошо. – Я быстро. Мне тут выдадут денег за фотосет и посмотрят другие фотографии. Предложу те, что с тобой делал, – Рэй улыбается. – Должны понравиться. Пока он ходит, Кэлху осматривается. Многоэтажка, напротив – двор. Разбитый, но чистый. Ободранные и исписанные скамейки заняты собачницами – молодые женщины. Болтают друг с другом, а вокруг вертятся разномастные псы. Один подбегает, виляя хвостом, к Кэлху принюхивается. Черно-белая дворняга с темными блестящими глазами. Высовывает розовый язык, смотрит снизу вверх и, кажется, улыбается. Кэл опускается, треплет собаку по макушке. Та сразу же начинает лизать голое предплечье и ладонь, прижимая уши к голове. Наверняка так же и он выглядит рядом с хозяином. Выражает раболепие, показывая преданность… И вот снова: нужно возвращаться. Плевать на то, что говорил Винсент. С Рэем хорошо, но… не на месте. Будто подвешен и не достать до земли – остается только барахтаться. Необходимо слышать голос того, с кем был с самого детства, чувствовать его тепло, видеть взгляд, ловить улыбку. Дворнягу зовут – та резво оборачивается и, уже забыв про Кэлху, несется к своему хозяину. Всего лишь временная ласка. Ничего не значит. Дверь здания снова открывается, Рэй спускается по ступенькам крыльца, улыбается Кэлху, поправляя сумку. – Взяли почти все фотографии. Сказали, чтобы в следующий раз было без такой явной пропаганды спиртного, – фыркает, достает сигарету. – Но тебя так быстро срубило, да еще и на три дня… Поэтому, и правда… будешь пить только колу, спортсмен. – Им понравились фотографии? – Кэл указывает взглядом вверх. – Да-а. Конечно, – парень кивает, роется в сумке. – Наградили прилично. Поэтому вот, – протягивает ему несколько купюр, – тут сотня. Она твоя – за содействие в фотосете. А за общение – просто спасибо, – улыбается. У Кэлху сразу страх перед деньгами – нельзя брать. – У меня есть. – Это же не просто так, – Рэй настаивает. – Ты заработал. – Я… не умею. – Очень даже умеешь. А если раньше не работал, так это не значит, что ты совсем не приспособлен к труду, – смеется. Кэл облизывает губы, смотрит ему в глаза. – Я этим не умею… пользоваться, – честное признание. А у Рэя от этой честности даже улыбка пропадает. Он не может до конца поверить в то, что это всего лишь шутка. – То есть… как это? – моргает. – Совсем? – Нет. Можно взять что-то, а взамен дать деньги – это я знаю. – Но считать же ты умеешь… Кэлху качает головой. Рэй смотрит большими удивленными глазами, незаметно для себя сжимая купюры в ладони сильнее. Он боится предположить… – А… читать? – тихо. Не знает, хочет ли он слышать ответ на этот вопрос. Кэлху ничего не говорит. Нужно было раньше признаться? Хозяин как-то сказал ему, что эти знания бесполезны. Что важнее лишь уметь постоять за себя, защитить и выполнить свой долг перед ним – Ламбертом, – а остальное сделают другие. – Если ты меня разыгрываешь, то у тебя глупые шутки, – Рэй нервно смеется. – Не шутка. И все. Пауза. Рэймонд молча сует деньги обратно в карман сумки, чешет висок, а потом как будто внутри него что-то взрывается. – Да не может быть такого. Откуда ты вообще сбежал? Из пещеры? Ты не пьешь ничего, кроме воды, ты не знаешь, как обращаться с деньгами, и, вдобавок к этому, ты не умеешь ни считать, ни писать. Да еще и ошейник. Может, тебя вообще на цепи держали? Кэлху проводит пальцами по привычно-грубой коже ремня, цепляет за кольцо. Один раз держали всего лишь. Да и то – на поводке. Хозяин поехал тогда на особый прием и сразу сказал Кэлху, натягивая цепь, – еще в машине – что он может не останавливаться, когда ему скажут «фас». – Это не твое дело, – холодно, спокойно. Не зная в точности, как эта фраза, часто слетающая с губ Ламберта, влияет на других. А тот ее часто говорит, когда кто-то лезет, куда не просят. Кэлху поджимает губы, смотрит на Рэя. Тот выглядит ошарашенным, растерянным. Много всего сразу – не виноват. Лезет рукой в карман джинсов, выгребая смятые бумажки. Осталось почти столько же, сколько забрал у Винсента. Рэй, только приглядевшись, понимает, что это деньги. Кэлху протягивает их ему – монетки тускло блестят. – Не знаю, сколько здесь. Тебе нужнее. – А тебе? – тот не шевелится даже. – Я пойду домой. – К-куда домой? Кэл чуть наклоняет голову вбок, смотрит внимательно. – Откуда сбежал, – цепляет пальцами ветровку парня, оттягивает карман и высыпает туда все, что было в ладони. – Бля, Кэл… – Рэй сжимает его запястье, не дает возможности отстраниться. – Прости, а? Я подумал, что это ответственность. И нихуевая такая. Моя – перед тобой, понимаешь? Тепло чужой ладони. Расходится по замерзшей коже руки. Кэлху только сейчас замечает, что ему холодно. Тонкий вытянутый свитер совсем не спасает. И он понимает… Как не понять? Хозяин тоже так говорит. Особенно после того, как накажет за провинность или просто ударит – настолько сильно, что скула долго ноет и наливается лиловый синяк. «Ответственность, Кэл, – длинные грубые пальцы ерошат спутанные волосы Кэлху – влажные после душа. – Я обязан тебя оберегать, охранять и делать так, чтобы тебе было хорошо рядом со мной. Но и тебе нужно поступать правильно, ты должен слушаться». Рэй тоже?.. – Тебе нужно, чтобы я слушался? А под ребрами после этих слов тянет – хочется прижать ладонь и стиснуть пальцы. – Мне это не нужно… Твою мать, – Рэй выкидывает сигарету и осторожно делает шаг вперед – еще ближе, – заглядывает в глаза. – Где тебя держали, а? – тихо. Это похоже на страх. Все из-за него? Или же желание просто узнать как можно больше. Любопытство. Ведь Рэймонд с самого начала сказал: «Это просто любопытство». Запах истлевшей листвы, сигаретного дыма. Такой же настоящий, как запах того, к кому все-таки нужно вернуться, – в памяти как въевшееся пятно грязно-белой краски. Старое, нестираемое. Почти как родимое пятно. «Где тебя держали»… Кэлху не отводит взгляда и так же тихо отвечает: – До-ма. Единственно правильное слово, от которого начинает тоскливо ныть внутри.