Al-furud

Тем же вечером Кэлху пытается надеть ошейник обратно. Пальцы дрожат, голая шея чешется. Но никак не получается застегнуть замок самостоятельно. Это выводит из себя, а внутри разрастается желание ударить, избить, раз-ру-шить. Во время одной из попыток в ванную заглядывает Рэй. Молча сжимает край двери пальцами, хочет что-то сказать, но получается только: «Спокойной ночи, Кэл». И уходит. Все. После этого Кэлху расслабляется, съезжает по стене вниз, держа в руке ошейник. К горлу подкатывает тошнота или… или что-то другое – еще более неприятное. От чего хочется сжаться в комок и остаться в темноте, слыша только собственное прерывистое дыхание. А потом Рэймонд возвращается, опускается рядом, крепко обнимает, гладит, мягко целует в скулу и висок и говорит, что все будет хорошо. От этого становится чуточку легче – обоим. Ошейник остается висеть дохлой черной змеей в ванной на батарее: Кэл боится с ним расставаться, даже если не может надеть. Позже Кэлху замечает, что, пока есть деньги, Рэй мотается не так долго. Главное, что он позволил себе начать ими пользоваться. Он приходит не тогда, когда Кэл борется со сном, а ранним вечером. Он не слишком усталый. У него глаза ярче и живее. Такого видеть гораздо приятнее. И теплее. Постепенно ссора забывается. У Кэлху потихоньку появляется свой гардероб, а не перетасканные вещи Рэймонда, затем – новое оборудование для камеры, ноутбук, принтер для фотографий. А деньги – кончаются. Рэй говорит, что отложит на черный день пару тысяч, но потом не остается и одной – все уходит будто в какую-то черную дыру. Кэлху помнит обещание. Но он не хочет, чтобы все стало, как было до этого. Он уходит ночью, когда Рэймонд уже крепко спит, тихо закрывает за собой все двери и по памяти направляется на Уорингтон стрит. Там его уже ждут. – Какие люди! – Дюк радостно смеется, увидев Кэлху. – Я прямо соскучился по такому бойцу, как ты. Играть? – Да, – кивает, смотрит на ринг, где парни уже дерутся. – Один бой. – Всего один? – Да. – Ты же знаешь, что с прошлого раза тебя здесь полюбили. Чем зрелищнее, тем выше ставки и больше выигрыш. – Нет. Только один. – Ну, смотри, Кэл. Только ты знай, если войдешь в раж, я тебя останавливать не буду. Ты все-таки здесь как свой. Да и я помню, как ты уложил тех парней… – Дюк, – Кэлху резко его обрывает, смотрит в глаза. – Дай того, с кем будет больше денег. – Как скажешь, – тот вытирает руки о серое полотенце, жестом подзывает одного из парней. Происходит это быстро. Противником оказывается некто, здоровее Кэлху раза в два. Кэл уворачивается от всех ударов, играя на его медлительности, и бьет по самым болезненным местам, заставляя мужика теряться в пространстве. В нокаут получается отправить с ноги, а потом Кэлху спускается с ринга под радостные и ободряющие выкрики и свист. Ему даже предлагают выпить, но он только берет деньги, кивает Дюку на прощание и выходит из бара. И уже на улице Кэлху понимает, что за ним кто-то идет. Останавливается и оборачивается. Двое – тени с маячками горящих сигарет. Кэл не волнуется, просто стоит, смотрит. И ждет. А они решаются подойти ближе, и в болезненном свете фонаря становятся видны их лица, их одежда и их наглые – знакомые – улыбки. Желудок сжимается, Кэлху даже невольно отступает. Напряжение, желание что-то сделать, и одновременно – невозможность сдвинуться с места. – Ты смотри-ка. Хорошо обосновался, Кэл? – начинает один. – А Ламберт волнуется. В курсе? – продолжает второй. Кэлху не помнит их по именам. Только лица. Два дружка, радостно помогающих хозяину, что бы им тот ни поручил. Подходят ближе – знают, что Кэл смирный. – Как вы нашли… – Лучше скажи, как ты столько прожил без него? А? Тебя кто-то содержит? Не похоже, чтобы ты жил в подвале и питался крысами. – И где твой ошейник, песик? Уже забыл свою семью? Тебя растили, оберегали, а ты плюнул на всех? – Я хотел вернуться. – Да? И почему же тебя не было целый месяц? Не мог найти дорогу до дома? – Да. – Не пизди, – бьет ладонью по щеке. Кэлху не обороняется. Только сжимает кулаки в карманах сильнее, смотрит в лица парней. – Берт о тебе беспокоится. Ты должен вернуться. Тоскливо тянет в солнечном сплетении. А как же Рэй? Что будет с ним? Его нельзя просто так взять и бросить. Кэл выдыхает, сминает в ладони несколько купюр, которые ему сегодня вручил Дюк. Что делать с этим? Ведь пошел сюда именно из желания помочь Рэймонду… – Я… вернусь, – тихо. – Только мне нужно отдать деньги. – Какие деньги, Кэл? Они зло, ты должен знать, – смех. – Я могу их взять, чтобы ты не мучился. Зачем они тебе? – Это мое. Я честно заработал, – ровно. Кэлху сразу же вспоминает, как это говорил ему Рэй. Улыбается невольно и идет обратно в бар – придумал, как их может получить Рэймонд. А когда кто-то из этих двоих пробует его задержать, ломает ему пальцы, даже не остановившись. Вслед летит отборный мат, страдальческое хныканье и скулеж. Но Кэлху все равно, поэтому он не оборачивается. Так или иначе он никуда сейчас не сбежит. Вернется. К хозяину. Новый ошейник давит – непривычно. Теперь Кэлху его ощущает каждую секунду, теребит и гладит пальцами застежку. При встрече хозяин долго смотрел на Кэла, а потом больно отхлестал по щекам. И погладил – уже после. Бережно, мягко, как только он один умеет. Кэлху не выдержал – опустился на колени и крепко обнял, прижимаясь. А его все гладили и гладили… И только через пару минут Ламберт сказал: – Больше не сбегай, мой мальчик. Я так переживал за тебя. И все. Будто не было этого побега, не было месяца жизни с Рэем. Снова – калейдоскоп чужих лиц, крови, подвалов, сбитых костяшек и одобряющего похлопывания по щеке. Родная стихия, от которой Кэлху совсем не отвык. И боль в груди совсем не ощущается. Только уже поздно ночью Кэл просыпается от собственного громкого дыхания и сдавленных стонов. Долго пытается успокоиться, сворачиваясь в комок и подавляя желание встать и пойти в комнату Рэя. Каждый раз вспоминает, что его здесь нет и не будет. Нужно всего лишь забыть, не мучиться больше. Только забыть никак не получается, а бессонница не отпускает. Винс замечает это. На кого бы Кэлху подумал в последнюю очередь, что он начнет… сочувствовать, так это на Винсента. – Ты хоть спишь? Первый вопрос с тех пор, как Кэл вернулся. – Сплю. Гостиная в доме Ламберта – для всех, кто к нему приближен. Мягкие диваны, темные полы и стены, камин и белый потолок с извилистой лепниной. Кэлху помнит, как несколько мужчин и женщин делали все это собственными руками. Он тогда был совсем мелким – никто на него особого внимания и не обращал, поэтому можно было хоть час за часом наблюдать за чужой работой. И удивляться тому, как на потолке начинают медленно появляться выпуклые рисунки. Волшебство. А еще Кэл помнит возмущенные, холодящие ненавистью слова хозяина о том, что «у этих художников руки из задницы растут». Сейчас Кэлху мается бездельем, время от времени почитывая брошюру. Глянцевая травянисто-зеленая бумага, ровные цепочки слов – аннотации и программа фестиваля немецкого кино, который будет идти три дня. Винсент садится в кресло рядом с диваном, тоже берет брошюру, листает, не вникая в содержание. – Вообще, я хотел сказать, что ты хреново выглядишь. Если так продолжится, то ты даже драться не сможешь. Кэлху проводит ладонью по своей щеке, шее над ошейником. Смотрит на Винса и неожиданно для самого себя спрашивает: – Как твоя челюсть? Невооруженным взглядом видно, как парень вздрагивает и бледнеет. – Вот нахрена надо было мне кости ломать? Кэл пожимает плечами, гладит большим пальцем гладкую плотную бумагу брошюры. – Чтобы хозяин тебя не тронул. – Для псины ты слишком умный, тебе не кажется? Ламберт мне вместо этого всю душу выеб. – Но ты же живой. Значит… – Кэлху хмурится, вспоминая слово, – значит, выкрутился. Ему хочется спать. И совсем не хочется разговаривать – тем более с Винсентом. Но у того совсем другое мнение на этот счет. – Может, скажешь, где ты был? – Прятался. Кэл так и хозяину говорил. Прятался – и все. Больше ничего из него вытянуть не могли. Ощущение, что ни с кем нельзя делиться Рэем, сильное. Это позволяет Кэлху врать всем, и в том числе самому Ламберту. Личное, собственное. А так как все привыкли, что «псина и врать-то не умеет», то поверили. Просто. – Где? – Везде, – равнодушно. – Например? – Не твое дело. Винс шокированно моргает. Такой ответ от обычно спокойного и смирного Кэлху – неожиданно. Одно дело драка, где Кэл не думает о тех, кого избивает. И другое – слова и интонация, почти как у Ламберта. Животное становится похожим на хозяина? – Тебе надо поспать, – Винсент резко меняет тему. – Через пару часов Берт собирается навестить еще парочку недоумков. Нужно быть в форме, понимаешь? Кэлху кивает. И все-таки поднимается с дивана. Поспать хотя бы минут двадцать – и станет немного лучше. Не будет этого тумана в голове. – Кэл, – Винс смотрит в брошюру, – какой фильм на этом фестивале будут крутить первым? – «Замужество Марии Браун», – отвечает тот, не оборачиваясь. А потом останавливается, понимая, что выдал себя, но как поступить – не знает. В груди – ледяной комок отвратительного ужаса. – Иди. Я никому не скажу. – Почему? – голос у Кэлху совсем тихий. И он правда не понимает… – Раньше ты бы не стал задавать этот вопрос. Кэл оборачивается. Сердце впопыхах колотится о ребра. – Я просто не скажу. Веришь? – Нет. – Услуга за услугу, – Винс кладет брошюру обратно на столик, вытаскивает из кармана сигареты. – Я не выдам тебя, ты поможешь мне. Следовало догадаться. Так даже спокойнее. Только… – Как? – Узнаешь позже. – Ты поедешь с хозяином? – Да, с вами – как и всегда, – Винсент смотрит на него. – Ты болтливый. Кэлху сглатывает. Потом молча разворачивается и направляется к лестнице на второй этаж. Зайти в спальню и закрыться ото всех. Винс слишком внимательный: замечает то, что Кэл неумело скрывает. Не пытается скрывать. И раз видит Винсент, то может увидеть и Ламберт. Если еще не увидел… Спальня находится справа по коридору, а кабинет хозяина – слева. Кэлху идет в кабинет. Прислушивается, остановившись у двери. Гладкое дерево – теплое, нагретое комнатным воздухом. Постукивание ногтями – привычное. Уже родное и выученное предупреждение – только для них двоих. То, что никогда не поменяется. – Входи, Кэл. Босиком – по мягкому темному ковру, бесшумно. Высокий ворс заглушает все звуки. Да и вообще – в кабинете очень хорошая звукоизоляция, совсем не слышно, что происходит в соседних помещениях. Здесь всегда спокойно. Кэлху опускается на пол рядом с хозяином, прижимается щекой к теплому бедру, обтянутому гладкой тканью брюк. Хватит и нескольких минут, чтобы подремать. Трется и тянет пальцами штанину, обнимая голень руками. И зажмуривается, когда затылка касается ладонь Ламберта – ерошит, гладит. Без слов. Все так, как нужно. Все на своих местах.