Сливки и Клубничка

Отец с мамой пришли под утро, выпившие и весьма, когда оба их сына видели десятые сны, причем один в обнимку с беловолосой прелестницей. — Спят, наверное, — отец сунулся к старшему и присвистнул, а затем подмигнул влезшей в след за ним Катерине. — Это же Света... — охнула та, а потом за руку увела мужа за собой, прикрыв поплотнее у спящих дверь. — Ну, если и у Левушки такая же краля в постели? Тогда Новый Год удался на славу! — Типун тебе на язык! Какая краля в школе? — Катя отмахнулась, но к младшему все же заглянула и, увидев, как ее младшее чадо спит в пижамке с зайчиками, подколола мужа. — У него еще пижамка детская. Хм-м-м-м... А знаешь, зайчики ему идут. Особенно с попки! — Надо нормальную купить. А то зайчики и на таком лбе! Тем более, как я понимаю, она ему сильно уже коротковата и на руках, и на ногах. Отец упал в гостиной на диван и, нажав пульт, постарался тут же выключить телек, потому что гномов там было уже порядка десяти, да и фей весьма прибавилось. — Надеюсь... это Эдька баловался... А не... глык... Лева... — булькнул он, охреневая и даже немного трезвея, пока Катя ходила на кухню за столовым вином. — Чем баловался? — не расслышала последнюю фразу Катя. — Да так, ничем... Так ты знаешь эту Свету? — поменяли умело тему. — Конечно, о Свете уже пару недель только и трескотня. Вообще, я удивлена и весьма. Медсестры пророчили ее в жены Владимиру. Катя ловко, как мужчина, открыла бутылку вина и налила в два бокала. — За нас, любимый, и за наших деток. Пусть у них все будет хорошо! — И у нас с тобой тоже! — чокнулся с Катей Сергей. — Надеюсь, Эдуард с Володей не перессорятся из-за женщины? Как думаешь? — Да как знать? — пожала та ровно плечами. — Просто Света все время оперировала в паре с Володей, но я между ними флирта особого не замечала. Ты же знаешь наших медсестер — сороки. А Володя — перспективный жених. Вот и чешут языками. — А эта Света ничего, — отпили из бокала терпкого вина. — Рассмотрел-таки! М-м-м-м... И правда, ничего. Не дура, со своими мозгами, и как профессионал-специалист — руки золотые. А кроме того, не прыгает по постелям. — Не прыгает! Чет я не заметил такого. И потом, она явно старше Эдика. — Лет на пять. Но если они всерьез, то я не против. Со Светой у меня неплохие отношения, договоримся. Хотя, я все же думала, она выберет Володю. — Но выбрала нашего удальца-дятла. И затем, чего гадать?! Проспятся, вот тогда и спросим, — подвел итог зевающий отец. Проснулся Левушка далеко за полдень и, услышав веселый разговор в гостиной, переодевшись, вышел на свет. — О, а вот и младшенький! — Сергей отсалютовал бокалом вина своему сынку. — Садись, видать, ничего ночью так и не съел? Эдуард, что сидел с развеселой куклой Барби, выкатил глаза: — Как... ты спал дома? Но ты же... — А где ему спать? Странный ты, Эдик, — Катерина указала на пустой стул застывшему Левушке, который поискал глазами своего любимого, и, не найдя, переспросил. — А Володя где? — Вот неугомонный, он покушал и умчался в больницу кого-то подменять, — Катерина положила младшему сыну картошки, салат и запеченную семгу. — Кушай давай. — А вы говорите замуж за хирурга! Когда я сама хирург, — усмехнулась со знанием дела Света. — Это ж что будет получатся? Мы и дома не будем видеться! А если в разные смены, то это вообще параллельная жизнь друг от друга. — М-да... — закивала, соглашаясь, Катя. — Хотя в нашем союзе с Сергеем тоже много проблем. Особенно когда летний сезон. Его из поля калачом не выманишь. Мальчики у меня всю жизнь без присмотра. Сами по себе, хотя с другой стороны и самостоятельные. Лева уткнулся носом в тарелку, а потом переспросил тихо у отца: — А мы им не мешаем? — Хм-м-м... с женщинами всегда так. Бери пример с Эдика. Он их вообще не слушает особо. Лева сглотнул и, встав из-за стола, ушел на кухню под предлогом принести минеральную. За ним сунулся бледный Эдик. — Я думал, ты у Володьки завис. — Нет, он меня увел обратно, так как меня затискали голые пьяные бабы. Знаешь, без любви целоваться мерзко, особенно когда силком и с перегаром, — вспоминая, как в бреду, поцелуй пьяной женщины. Правда затем видение пьяных баб заменилось очень быстро на образ любимого человека, и Левушка очень сильно постарался не ухнуть в эти воспоминания с головой, изо всех сил слушая, что говорит брат и пытаясь не ляпнуть чего-либо невпопад. Эдик представил как оно, целоваться с пьяной бабой, и хотя из-за градусов помнил плохо, что было ночью... уточнил: — Матери только не говори... И как быстро вы пришли к нам? Лева прикинул, пожал плечами: — Наверно через полчаса... — О, черт! Значит, ты все слышал, да? — Ну да, и Володя тоже. Да ладно, не переживай, я ушел сразу к себе в комнату, а Владимир... он... наверное, вернулся обратно... Я точно не знаю. — Боже! Как же ты под наши вопли спал? — обалдел Эдик и намахнул налитую братом газировку через край. — Я и сам не помню как. Устал... только головой коснулся подушки и... уже утро, переходящее плавно в обед... а что? Эдик вдруг резко похмурел: — А кроме поцелуев, тебя там бабы не того? — Не того? Чего? — часто заморгал голубыми глазами Левушка. — Того самого?! — замялся Эдуард, решая спросить о сексе или нет напрямую, но, глядя в невинные глаза мальчика, сменил тему. — Спиртным не напоили? — Спиртным, при Володе? — удивился Левушка, мальчик явно витал в собственных облаках, вспоминая каждый момент близости с Вовкой. Его поцелуи, прикосновения, признание в любви. То, как его нежили в руках, доставляя неслыханное наслаждение. — Ну да, при нем не забалуешь... Но все же... Эдик осмотрел красные щеки Левушки и отогнал пошлые мысли. Куда еще такому желторотику и с женщиной. Тем более старше его. — Но все же... что? — голубые глаза глянули настолько наивно, что Эдуард копать дальше не стал. — Да так, ничего. Не бери в голову. И как тебе моя Светлана? — Светлана? Лева задумался всерьез, может это и есть та «Светлана...», тем более теперь Володе врать ему не резон?! Он же сказал, что любит его. Значит, так оно и есть. — Это не та, что сватали за Володю? — Ну да, да только это сплетни одни. Мне Светка вообще сказала, что Вовка влюблен и давно. Только она не знает в кого. Вся больница гадает теперь кто эта «счастливая незнакомка». Раньше думали на нее. Но после сегодняшней ночи явно нашего соседа возьмут в оборот. — За-ачем?! — ойкнул Лева, замерев на словах о «счастливой незнакомке». — Ну как, зачем? Володька холостяк. Причем лакомый кусок для женщин. Света его прикрывала, он попросил как-то не разубеждать медсестер, что между ними ничего нет. Ибо эти чертовы бабы задерут кого угодно. Но теперь все, «Крыша Вовки» спалилась. Вот и загрызут, пока не узнают кто она, точняк. — Она? Левушка пытался остановить свое бухавшее сердце. А если он не так понял Вову?! А если... Но на кухню заглянула мать и выгнала их обоих к столу, шипя, что неприлично уединяться друг с другом, когда в доме гости. *** Все Новогодние праздники Левушка не видел Вовку. Даже мельком. И из-за того сильно зачах. Он, честно, думал, что они сходят на городскую елку, в ледовый замок, но ничего не вышло. Дни сменялись днями, и у Левы во время морозов была одна только развлекаловка — читать зарубежную фантастику или висеть в интернете. Мать ворчала, что Вовка так загонит себя в могилу. У Эдика продолжался бурный роман со Светланой, вот они как раз с Эдиком и обкатали все городские горки, и не только горки. И чаще всего еду теперь в больницу для Вовки носил как раз Эдуард. А потом, ближе к Старому Новому Году, Катерина стала странным образом поглядывать на осунувшегося младшего сына. Дни проходили быстро, праздники заканчивались. Как вечером Лева услышал от Эдуарда. — И когда улетел? Отец, мать и Эдик сидели вечером за столом, гоняли чаи. Левушка заглянул к ним после того, как полдня пролежал с книжкой, и застал конец их незаконченного разговора. — Два дня назад, — хмыкнула в чай Катерина. — Срочно вызвали в Москву. Оказалось, нужно было что-то переставить в заграничном паспорте и уточнить визу. Не ты один в шоке — вся наша больница там же. Но это решенный вопрос. Тем более стажировка оговаривалась еще летом до перевода к нам Владимира. — И куда? — В Германию. Лева не понял сначала суть, а потом догнал: — Ка-ак? Володя уехал? — Ну, если он тебе не сказал, братан, я уже ничему не удивляюсь. И чего такая срочность? Не пойму? — Эдик подул в кружку и с наслаждением отпил. — А без него будет скучно. Я уже и привык как-то к его вечному торчанию у нас. — На то были веские причины, — Катерина посмотрела пронзительно на Левушку, что белый как простыня держался за косяк. — И кроме того он и так отложил стажировку на несколько месяцев, дальше ждать было нельзя. Да и сестру хотел повидать перед отлетом. Все же не на месяц уезжает, а на год с лишним. — На год? С лишним... Левушка развернулся как призрак и автоматом ушел к себе, а потом рухнул на свою застеленную постель, не зная как жить дальше, так как все было кончено — Володя его бросил. Он не почувствовал, как к нему пришла мама, Катерина прикрыла поплотнее дверь и, сев рядом с ним, провела по светлым вихрам. — Ничего не хочешь мне рассказать? Левушка поднял заплаканную моську и уткнулся в ее пухлую, мягкую, по-родному пахнущую грудь. Катя обняла своего сына и, поцеловав в макушку, стала укачивать в своих объятиях: — Ну-ну, не плачь! Эх, бедовый ты мой, нелегко тебе придется по жизни. На груди завыли особо жалостливо, отчаянно хныкая через слово: — Я... люблю... его... — Знаю, поэтому и спрашиваю. Не хочешь со мной поделиться? Как тебя совсем еще пацана — угораздило влюбиться во взрослого мужчину? У которого до тебя были только женщины? — Володя... все тебе рассказал, да? — Лева даже плакать перестал. — Да... еще неделю назад. И про то, как над тобой издевался Дима, и про вашу дискотеку с афродизиаком. И... Новый Год! Левушка покраснел очень сильно, а потом затравленно переспросил: — Все-все? — Ну-у-у-у... все ли... я точно не знаю, вот и спрашиваю. Он тебя... в задницу трахал? «Трахал» со слов мамы звучало просто обвиняющим. — Не-ет... — багровость расползлась по скулам и перекинулась на уши. — Точно? — сузила Катерина свои синие глаза. — Да-а-а-а... — резко побелели. — Значит... не соврал, а что он с тобой делал? — Только целовал... и когда я был перевозбужден из-за того... что мне подсунули афродизиак. Он меня ласкал там пальцами, я не мог слить, все болело. Володя... он напоил меня какими-то таблетками. Но отпустило не сразу... и он помог мне тогда... своим ртом. Катя тяжело вздохнула, а потом потерла виски: — Ты его точно любишь? Может, тебе только кажется? — Нет, не кажется! — обиделись в голос, а потом резко притихли, шепча. — И да... люблю. — И как давно? — С осени... — прошептал Лева. — Вот, черт! И что мне с этим всем делать? А про мою расческу, тоже правда? Левушка стал зеленым, он уткнулся себе в колени и затравленно покивал головой. — А я все думала, почему она по утрам мокрая?! — Я шарики надевал на ручку, чтобы не пачкать... — покаялся тихо сын. Катя тяжело вздохнула и потянула из кармана фартука конверт: — Держи, я знаю, что там написано. Это тебе от Володи. Левушка взял этот конверт как драгоценность и трясущимися пальцами развернул содержимое, вчитываясь. Слезы полились сразу и обильно. Под конец письма он откровенно рыдал. И его мама снова обняла за плечи: — Ну-ну! Он тебя тоже любит... серьезно и очень сильно. Поэтому и уехал. — Но почему? Я не понимаю! И потом, все рассказал тебе? — А как же иначе, я твоя мама как никак. И потом, у нас с Володей, что бы не случилось, очень хорошие отношения. Он взрослый ответственный человек, уважающий всю нашу семью. Отца, меня, твоего брата. А ты еще маленький и несовершеннолетний несмышленыш. Он дает тебе время подрасти, а себе осмыслить вашу привязанность и любовь. Все же не каждый день влюбляешься в откровенного ребенка одного с тобой пола чуть ли не в два раза младше себя. — У него был один мальчик, кроме женщин... но он сказал это был только голый секс... не более того и всего один раз... — промямлил, краснея снова, Лева. — В армии... того парнишку изнасиловали взводом, Вова его выхаживал, и мальчик попросил о близости с ним, когда выздоровел. — А вот об этом... он мне не рассказывал, — вздохнула тяжело Катерина. — Тогда тем более. Пока он на стажировке в Германии, ты должен приложить все усилия, дабы хорошо учиться для того, чтобы поступить по окончании школы в университет или институт. И как пишет тебе Володя, просто радоваться жизни, ходить на свидания с девочками и расти. А он тебя подождет. — Но об этом в письме не говорится, — обалдел Лева, мама же его поцеловала в щеку и, встав, прежде чем уйти, пояснила. — А он и не напишет. Надо учиться читать между строк, мой милый, раз выбрал себе в пару взрослого гения. Ладно, приходи в себя, умойся и иди ужинать. Я тебя жду. Левушка подождал, когда мама уйдет, и снова развернул мокрый от своих слез листок, пытаясь вычитать хоть что-то между строк, написанных таким родным и теплым Володиным подчерком. "Прости, мой любимый малыш. Но так нужно. Не только мне, но главным образом тебе самому. Год с небольшим пролетит быстро, особенно для тебя. Ибо, когда растешь, время летит незаметно. И когда ты пойдешь в одиннадцатый, я приеду назад, домой. Старайся жить полной жизнью, играть в баскетбол, заводить друзей, ходить на свидания с девочками, в кино, на дискотеки. Но и об учебе не забывай! Тебе нужно осмыслить, кем ты хочешь стать в этой жизни, и настроиться на поступление после школы в институт. Взрослей, мой мальчик, и расти. Я не хочу, чтобы твоя юность обошла тебя стороной. Твой Володя. P.S. Жду твои табеля с оценками, высылай, твоя мама знает мой заграничный адрес. Надеюсь, ты меня поймешь и простишь". Как понял позже Лева на холодную голову, о их запретной любви с Володей знает только мама. Отец трепался все о том, что в Германии Володька найдет себе отпадную немку, женится и останется там насовсем. Эдику было вообще не до метаний братца, его любовь к Свете захватила целиком разум. Хотя отцу он всегда подсирал, утверждая, что немки все страшные. И на кой эти иностранные чудовища нужны Вовке? Когда у него в местной больнице столько симпатичных медсестер. — Снова тут? Катя, потеряв младшего сынишку, нашла его, как и обычно, в квартире у Володи. Сосед оставил им свои ключи, дабы был присмотр за недвижимостью. Да и на новоселье Вовке подарили несколько горшочных цветов, которые требовалось поливать время от времени. — Все чисто. Даже дома ты так не стараешься, сынок, как здесь. А в твоей комнате так вообще настоящий склад. Катерина погладила разросшийся папоротник. Левушка же молча сел на диван, ожидая, чего все же хочет от него мать. — Ты меня удивил, третья четверть — пятерок столько же, сколько и четверок. Прогресс на лицо. И чего грустишь? Володя тебя не похвалит за такую кислую мину. — Ты ему отправила мой табель? — Да, и вот ответ — держи! Сегодня пришел на мое имя, и снова на больницу. Я вообще удивляюсь Володе, пишет письма по-старинке на бумаге. Хорошо хоть не пером и чернилами, хотя с него станется. Какой-то он в этом плане несовременный совсем, ведь по интернету дошло бы за несколько секунд. И я точно знаю, что он пользуется постоянно электронной почтой, да и с интернетом на "ты". Активно переписывается с нашими мужиками. Меня уже вся больница подкалывает, что я завела себе второго мужа в обход первого. Сначала поселила себе под бок, потом прикормила. И втихушку втайне от всех женила на себе. Левушка схватил небольшое письмо и жадно стал читать его про себя. Но кроме описания весенней природы, парков Берлина, прогулок с приехавшей к Володе сестрой ничего не было. — Сплошные нарциссы и тюльпаны! И ни слова мне... — разочаровался откровенно Лева. — И так уже третье письмо, даже не похвалил за отметки. А еще сестра. — Вот дурашка! Катерина села рядом с сыном и пояснила: — Ты так и не научился понимать его. Тюльпаны, нарциссы, маргаритки, сестра и природа. Если бы он проводил свое свободное время, которого у него, между прочим, практически нет, с доступными женщинами — он бы не писал о таком тебе. Здесь грусть в каждой строчке, печаль и тоска. Может, я тебе зря это говорю? Перегоришь Володей, влюбишься в девочку-сверстницу, и все встанет на свои места? Пойми, Володя совсем не подходит тебе. И дело даже не в том, что он мужчина, как и ты сам, вы слишком разные. Он тебе в отцы годится, если честно, а не на роль любимого человека. Я вообще, думаю, что вся ваша привязанность ни к чему хорошему вас не приведет. — Поэтому и не говоришь нашему отцу? О нас... Да? — прошептал Лева, прижимая непонятное письмо к своему сердцу. После слов мамы оно стало настолько ему близким. И все эти тщательно описанные красоты Берлина теперь как никогда радовали глаз. — И поэтому тоже, времени у тебя до одиннадцатого класса еще есть. Ты растешь, меняешься, может, и свою первую любовь забудешь. Мало ли, в кого только не влюбляются в детстве. — Не надейся, не забуду, — буркнул Лева, а потом затравленно прошептал. — А с мужчинами о чем он переписывается, ты не знаешь? — Да сильно не прислушивалась. Только знаю больше все о работе... А что? — Ничего, — Лева подтянул свои коленки к подбородку и, смотря на ровные строчки, загрустил. — Побудешь здесь? — Да. — Не задерживайся, приходи ужинать через час. — Ага... Кивнули в ответ, а когда мама ушла, припали губами к ровным строчкам. Это письмо было у него в руках. Оно было написано его длинными пальцами и даже пахло Володиным дезодорантом. Возможно, Левушке это только казалось, но он в это свято верил. — Хорошо, что ты пишешь мне от руки, а не шлешь по интернету безликие одноразовые ответы. Он приспустил себе штаны, встал развратно раком на мягком диване и, уткнувшись в строчки Володи своим полыхающим лицом, по-быстрому отдрочил, одной рукой гоняя по-звериному себе шкурку по небольшому стволу, а второй трахая себя в задницу тремя пальцами сразу. А когда обильно слил в руку, заплакал, рухнув плашмя на диван, который с Володей выбирали вместе. — Я скучаю, без тебя мне так плохо... Приезжай, любимый, скорее приезжай. Но даже этот класс еще был не закончен, а Левушку ждал еще целый год без Володи — весь десятый. Два лета без него — единственного и неповторимого во всей вселенной. И один Новый год. *** До конца весны все было в жизни Левушки серо до безобразия. И слякоть погоды отражалась и на его внутреннем состоянии. Хотя он, как и прежде, продолжал бегать по их с Володей маршруту, а после со стариками играл в баскетбол. Те взяли сразу над подростком шефство, как узнали, что Володя уехал стажироваться за рубеж. Теперь его остановки во время бега сократились вдвое, Левушка становился хотя и не быстро, о чем он так сокрушался, но сильнее день ото дня. — Как Володька улетел, ты, братишка, совсем зачах, — заметил как-то Эдик, когда братья с утра пили кофе один на один. — Как у тебя в школе? — Все нормально... Эдуард смерил своего братишку хмурым взглядом, отмечая, что его поросенок как-то даже повзрослел. Еще сильнее вытянулся, и хотя складочки на теле теперь расползлись на большую поверхность, Левушка все же перестал выглядеть как ватрушка или студень. — А Димка не достает? — Ему некогда, пытается Тамару вернуть себе, — криво усмехнулись в свою чашку. — Тамару? Ту, по которой ты все детство сох? — съязвил старший брат. — Да с чего ты такое напридумывал? — Левушка наконец-то вспыхнул щеками и перестал походить на бледную тень, а на себя прежнего, розовощекого и славного. — Так видно же было, ты ее как видел, так слюной истекал. Левушка посмотрел в братовы глаза, в которых плясали все местные черти, и сдался: — Ну, нравилась... когда-то давно. — А теперь? — подковырнули игриво. — Нет, — обрубили напрочь. — Хм-м-м-м? — протянул Эдик, но Лева окончательно закрылся и дальше на провокации не шел. В баскетбольной секции, где он продолжал оставаться в запасниках, Левушка тоже продолжал хотя и медленно, но упорно расти. В постоянных пробежках, учебой и метаний один на один, он и не заметил, как закончилась весна. Пятерок стало чуть больше, на целых две. Он как и раньше послал табель Володе и получил через неделю от него письмо. Снова Берлин, выезжали на природу с сотрудниками, двумя парнями: один венгр другой румын. «Пить не умеют!» — жаловался Володя, ибо из-за этих двух бухариков он чуть не загремел в полицию. А еще описывал картинные галереи, и то, как он постоянно ходит в католические соборы слушать орган. Женщины снова отсутствовали, как и прежде. И Левушке это как никогда грело душу. — Эдик, а сколько взрослый мужчина может прожить без секса? — убил его как-то Левушка вечерком. Родители смотрели мыльную оперу по телеку, и братья зависали за чаем на кухне. Эдуард поперхнулся так, что носом пошел кипяток. — Ты, кхе-кхе, ничего умнее спросить не смог? Мне-то почем знать?! Все слишком индивидуально, зависит от либидо, то есть сексуального желания и энергии. А еще от интеллекта. И, конечно, от партнерши. Так что диапазон, сколько каждый взрослый мужик трахается — весьма широк. От двух-четырех раз в неделю, до десяти в сутки, а что? У Левушки кругом пошла голова, он прикинул, сколько недель уже без Володи, помножил на среднеарифметическое и ужаснулся. Выходило, Володя должен был, как минимум переспать с кем-то более ста раз. Сам он баловался с собой практически каждый день и бывало не по одному разу. Конечно, щетку там уже не использовал, да и мама теперь ее держала у себя в комнате. Но пальцами в заду себя разминал и весьма. — А сколько у тебя выходит? — покраснели нежно ушами. — До Светланы я чаще себе дрочил по утрам, снимая напряжение, и только. Хотя, конечно, и залеты были. Тогда выходило и до десяти раз за ночь. Если девочек еще и не одна, а две или три. — Ты и с тремя пробовал? — охнул Лева. — Ну да. Если хочешь попробовать с умелой девочкой, подучить там технику и прочее, только скажи. Сниму для тебя. Сам не вздумай! А то снимешь дешевку, потом полгода лечиться будешь. Да, и еще, чего гандонами не пользуешься? Или не подошли по размеру? Ты извини, у меня крупный, я тогда не подумал, купил тебе свой размер. Вот тогда на Новом Году, как увидел, что ты ни разу их не коснулся, и забрал обратно. Лева опустил голову вниз. В отличие от роста и тела, там он не слишком подрос, и все еще оставался лысоват. Нет, конечно, волосы уже произростали, но как-то слишком редко и чахло. — У меня там пока не слишком большой... — выдавил из себя Лева. — Покажи, — Эдуард всегда подходил конструктивно. Лева показал, Эдик всеми фибрами души попытался не заржать и вообще сохранить серьезную маску лица: — Ладно, не грузись. Бывают куда меньше. И еще, ты еще растешь. Лева понял, что брат сейчас не выдержит и заржет, и попытался поменять тему: — А монахи? Они-то как справляются? Эдуард резко побледнел и сдвинул брови: — Ты что, в монахи решил податься? Еще такое раз услышу — прибью! И потом, в православии разрешается брак у нижних чинов точно. Эдик брякнул чашкой о стол и ушел. Видно, Левушка его совсем допек своими глупыми расспросами. А юноша опустил свою голову на руки и тихо простонал. «Хорошо, если Володя снимает свое напряжение руками по утрам... в гордом одиночестве, а если нет? Ведь он сам говорил, что у него было много женщин», — голова Левушки рухнула на стол с глухим звуком. «А еще был мальчик. Всего один раз! — поиздевалось внутреннее «Я» над парнишкой, а сознание добило. — А один ли раз?» *** В школе его никто особо не трогал, и этим он был обязан Тамарке. Именно из-за ее бурного романа с выпускником вся банда Димки была втянута в настоящую войну с одиннадцатыми классами. Посему им просто не было времени еще тратить свои силы на Левушку. После экзаменов и отборочных матчей по баскетболу Левушка со спокойной душой укатил в деревню. Так началось его первое лето без Володи, которое оказалось в его жизни переломным. Глашка встретила Левушку не как обычно презрительным хмыком, нет, она вылупила на него свои темные глазищи и, поморгав ими, даже переспросила: — А ты точно Лев? — Ну да, а что? — не понял Левушка, закидывая свою увесистую сумку на плечо. — Да нет, ничего... — замялась, розовея, кузина. — А давай пройдемся пешком, а? Левушка только пожал плечами, особо не заморачиваясь, почему вдруг двоюродная сестренка, что еще год назад бежала от него, как от бубонной чумы, теперь изъявила странное желание через всю деревню пройтись пешком, а не проехаться как можно быстрее на автобусе. И не сдать его на руки дедке и бабке. — А Эдик, он когда приедет? Глашка всегда текла по Эдику, и ее даже не останавливал тот факт, что они все-таки родственники. — Наверное, только в августе, у него большая любовь, — пожал плечами Левушка. — Любовь? — охнула Глаша. — И сильно красивая? — Ну да, настоящая кукла Барби, только тебя на голову выше. На них все деревенские смотрели во все глаза. Старики здоровались с Левушкой, спрашивали о здоровье родителей и как надолго он приехал к своим родственникам. Глашка цвела как именинный пирог рядом с вытянувшимся и возмужавшим Левушкой, делая вид, что это ее парень. Как на следующем повороте улицы они налетели на развеселых Глашкиных подружек. — О, Глашка! С красавчиком-то познакомь? — пропела одна таким сопрано, что Левушка, уставясь в ее полные буфера, не сразу догнал, а кто тут у нас «красавчик». — Отстань, Наташка! Ты Левушку и так знаешь. — Лев? — сузила свои лучистые глаза Наташка. — Вау! Да ты просто стал конфеткой, — вогнала девица Льва в краску и, прижавшись нагло к нему своей грудью, прошептала: — Хочешь, погуляем вечерком? У речки! Там, где стожки стоят... Глашка от такой наглости посинела вся, отодрала Наташку от невменяемого братишки и оттолкнула. — Не трогай его своими грязными руками, потаскушка! — Ой-ой, Глашенька! Не кипятись ты так, он же твой братик, а не жених, — заявила нахалка и ушла, призывно покачивая бедрами. Дедушка тоже оценил приятные перемены в Левушке, а бабушка расстроилась, причитая: «Совсем изрос. Одни глазищи и остались». Старики были относительно правы. Левушка к лету сильно вытянулся в росте, хотя его «жиры» все еще висели на нем, никуда не деваясь. Но, оказавшись в деревне, так далеко от квартиры Володи и от старшего брата, Лев загрустил еще сильнее. Он практически ничего не ел. Совсем замыкаясь в своем одиноком мирке, перечитывая без конца письма любимого. Одно спасало, кроме деревенских девиц на него обратили внимание и парни. И теперь, в отличие даже от прошлого лета, его с удовольствием звали и на рыбалку, и в ночное, и на охоту. А так как Наташа, Глашка и все остальные девицы дома у бабки с дедкой его доставали просто безбожно, Левушка соглашался с мужиками на любые авантюры, практически не бывая дома. — Во, теперь совсем стал как Эдуард, — похвалил его как-то дед, когда в очередной раз Левушка прибыл к ним домой. — Да разве это хорошо? Одни мослы остались, — буркнула бабка, щедро накрывая на стол. — Как мослы? — отмер Левушка, он подошел к зеркалу и, глянув туда, с ужасом осознал, что примерно месяц мытарств по лесам, речкам и деревенским далям его практически высушили настолько, что все его соцзапасы в виде жира исчезли в никуда. Год назад он бы просто сошел с ума от счастья. Но, вспомнив, как Володя млел от его пухловатости, несвойственной другим подросткам, откровенно испугался, понимая, что его джинсы за лето, впрочем, как и пуловер в рукавах, здорово укоротились. — Деда, я что, еще вырос? — Ну да, сантиметров на пять за июнь, если не больше, и совсем похудел. Добил его старик, и Левушка со страхом осознал, что если так дело пойдет, он вымахает в высоченную стройную каланчу, которая по росту переплюнет за нефиг делать даже Владимира. Лева настолько пал духом, ища выход из такой бредовой ситуации, что лучше ничего не придумал, как начать снова хорошо питаться. Бабушка, увидев, как Левушка опять стал старательно кушать здоровую по ее мнению калорийную пищу, обрадовалась в край конец. Дед же, хмыкнув, снова вывел внука из душевного равновесия, намекнув о том, что таким макаром Левушка превратиться в огромного могучего медведя. И первым парнем на деревне, по которому будут сходить с ума все местные молодухи. На счет молодух дедушкины слова подтвердились на празднике Ивана Купала, с которого Левушка постыдно сбежал, как только Наташка стала раздеваться перед ним, обнажая бесстыдно свою пухлую грудь. Тут же вспомнился последний Новый Год, и то, как его обмусолила пьяная бабенка прямо на глазах его любимого. Повтора Левушка не хотел ни под каким соусом, тем более с этой ненормальной Наташкой.