Однажды он рассказал...

      Она стояла перед ним. Прямая, смелая.       На совместные учения с женской военной академией Пенфесилеи напутствовал их сам ректор Талиесин, сразу же посоветовавший спрятать куда подальше их оживлённые усмешки — эти девушки вам не по зубам, ребятки, не обольщайтесь. На Пенфесилее магия редкость, а вот женская воинская традиция весьма сильна.       Понятное дело, с девчонками они сцепились в первый же вечер, после заселения в гостиницу. Прямо во внутреннем дворе, на беду собравшись погулять в одно и то же время.        — Эй, девчонки, прогуляемся вместе? — выкрикнул Кевин.        — О, смотрите-ка, девчат, балласт заговорил, — обернулась к нему светловолосая пигалица.        — И с каких же это пор маги — балласт, юная леди? — холодно поинтересовался с высоты своего немалого роста Гвидион.        — А что, когда-то было по-другому? — откликнулась коренастая, широкоплечая, коротко остриженная девушка. — В бою от вас толку мало, прыгай вокруг вас, пылинки с ценного бойца стряхивай, так сдалось мне на прогулке то же самое делать.        — Вы, леди, явно преувеличиваете, — Саладин поддержал холодно-насмешливые интонации однокурсника.        — Да неужели?       Саладин повернулся на голос, узнавая. С этой красавицей они уже сталкивались сегодня: он по доброте душевной предложил помочь донести багаж до её комнаты, за что был удостоен презрительного взгляда. Нет, он, конечно, и сам знал, что гигантом-тяжеловозом не выглядит, но было немного обидно, тем более, девчонка хороша. Можно подумать, сама богатырша — почти на голову его ниже. Ну хочет она переть своё добро на третий этаж самостоятельно, так кто же против? Её право.       Очень красивая. Стройное, гибкое, сильное тело, крупные густые кудри ниспадают на плечи, глаза светло-серые, с чистой родниковой прозрачностью, чуть прищурены, смотрят дерзко, с вызовом, уголок чувственных губ иронично приподнят.       Девушка сделала шаг к нему и, не отводя взгляда, дразняще-медленно потянула за шнурок у себя на шее, вытаскивая смуглой рукой из-под туники блестящий черный кругляшок: амулет против магических атак.        — Видел? У нас у всех такой есть. И что ты можешь против меня теперь сделать?        — Видел, — спокойно подтвердил Саладин и усмехнулся. — Наколдую камень, об который ты споткнёшься, и яму, чтоб было куда падать, когда споткнёшься.       В толпе магов раздались смешки, амазонки, все как одна, вспыхнули гневным румянцем.        — Не обольщайся, — ехидства с лихвой хватило бы на троих, — я не споткнусь. А вот ты без своей магии ни на что не годишься.        — Как сказать, — ирония в голосе слегка приправлена низкими, соблазняющими нотками, — на что-то, может быть, и гожусь.        — Мужик в мантии — не мужик.        — А баба в штанах — не баба, — сцепились взглядами — не разнять.        — О-о, я смотрю, болтать мы горазды, самое мажеское дело, — девушка откинула назад тяжелые кудри, уперев в бедро загорелый кулачок, — это всё, на что ты способен?        — Нарываешься, красавица? Смотри, не пожалей, — серые глаза смотрят дерзко, провоцируют.        — А ты угрожаешь? Спорим, ты ничего не сможешь мне сделать без своей магии?        — А спорим, смогу? — вызов принят. — Выбирай оружие, я тебя любым отделаю.       Амазонки расхохотались, маги прятали улыбки, перешептывались, предвкушая потеху.        — Крутой, да? Ну, раз такой крутой, проиграешь — пройдёшься голым через весь город.        — Тебе так интересно, что у меня под мантией, дорогая? — Саладин сказал это тихо, интимно, как любовнице, но, разумеется, все услышали.        — Твои условия? — потребовала она.        — Дай подумать, — белозубо улыбнулся он.       Взгляд Саладина по-хозяйски властно, неторопливо прошелся по стройным девичьим ногам, неспешно огладил крутой изгиб бедер, скользнул по тонкой талии, прильнул к высокой груди, поднялся ещё выше, приласкав шею, задержался на плотно сжатых губах и столкнулся с родниковым холодом глаз.        — Проиграешь — отдашься мне.       Из серых глаз плеснуло яростью: не струшу, не дождёшься!       Пара лёгких мечей нашлась быстро — за ними сбегала её соседка по комнате, высокая русоволосая девица. Саладин крутанул в руке меч, махнул пару раз, приноравливаясь к чужому оружию.        — Позёр, — заносчиво сказала она.       Губы Саладина растянулись в чувственной улыбке.        — Ты моя, дорогая, — подмигнул он.       И девушка бросилась в атаку. Бойцом она была превосходным: быстрая, внимательная, гибкая. Несколько раз Саладин серьёзно рисковал, но... он был сильнее. Быстрее. Внимательнее. Изощрённее. Расчетливее. И он не мог проиграть. Только не сейчас. Только не ей.       Обезоруженная, поверженная, прекрасная.       Раскрасневшаяся после боя девушка смотрела в сторону, под ноги кому-то из подруг, избегая чужих взглядов. Её трясло от обиды и унижения. Толпа, громко болевшая за них во время поединка, смешалась и затихла. Саладин отдал меч куда-то назад, совершенно не глядя, кому, протянул ей руку, чтобы помочь встать на ноги, и едва не осёкся на середине движения, встретив полный ненависти взгляд.        — Где и когда? — голос звучал спокойно и твёрдо, несмотря на яростную бурю в глазах. Саладин опешил.        — Прекрати, — мягко сказал он, настойчиво предлагая ей руку, — пошутили и ладно.        — Мужик, говоришь? — девушка с издёвкой растягивала слова. — Яблочко сорвал, а надкусить духу не хватает?       Волшебник дёрнулся, как от пощёчины.        — А что, — голос вибрировал от напряжения, пытаясь скрыть бешенство за спокойствием, — на Пенфесилее все сначала говорят, а потом думают, или ты одна такая одарённая? — он обвёл взглядом толпу. — Всё, мальчики-девочки, расходимся, праздник завершён. А ты научись проигрывать. Очень полезное умение. Рекомендую.       Полная луна наслаждалась своим царственным величием, заливая всё вокруг прохладным голубоватым светом, без спросу врываясь в окна, распахнутые в честь необычно тёплых для этого времени ночей, кокетливо трогала раздвинутые занавески, заглядывала в зеркало на стене — хороша ли? Хороша, да не до тебя сейчас, красотка.       Саладин валялся на кровати, честно стараясь предаться созерцанию, чтобы хоть как-то утихомирить себя после неудачной попытки медитации. Созерцать получалось едва ли не хуже, чем медитировать. Хотелось проклинать себя и биться головой о стену, но проклинать раз и навсегда отучила бабка-ведьма, а биться о стену было глупо: он и без этого глупостей наворотил выше крыши, так что от самого себя тошно.       После дуэли им объявили выговор и распределили в одну боевую группу. Да уж... наказали так наказали. За эти две недели Саладин, похоже, ни разу не выспался. По вечерам приходил в комнату злым, как виверна с Пироса, независимо от того, насколько успешным был день, и долго ворочался с боку на бок, костеря себя на разные лады. Она подчеркнуто его игнорировала, что бы он ни делал. Пару раз пытался помириться, извиниться — бесполезно, даже не слушала. Иной раз ему казалось, что спиной он чувствует пытливый внимательный взгляд, но, обернувшись, понимал — казалось. Козёл. Вот как есть козёл. «Отдашься мне». Урод, блин. Выпендрился. Вот что ему стоило попросить цветок с клумбы или, на худой конец, невинный поцелуй в щёку?!       Тихие шаги замерли под окном. Саладин насторожился. Ночной гость, а точнее гостья, почти бесшумно забралась на подоконник, огляделась и легко спрыгнула на пол. Притвориться спящим было нелегко — в таких вещах всегда выдаёт нарочито ровное дыхание — но он сейчас сделал бы всё что угодно, потому что... Визитёрша осторожно подошла к его кровати и замерла в нерешительности. Наблюдавший за ней из-под полуприкрытых ресниц Саладин молниеносно схватил её за руку, дёрнул на себя, перекатился, вжимая в кровать лёгкое тело, лишая всякой возможности двигаться. Сжал сильнее, до боли, преодолевая сопротивление.        — Зачем пришла? — Саладин нависал над ней, требуя ответа.        — Отдать долг, — вызов и неприкрытое упрямство в прозрачных глазах.        — Да ну? И поэтому ты так вырываешься? — яростный взгляд, и тело под ним обмякло, подчиняясь усилию воли, только зубы стиснуты. Делай, что хочешь — вытерпит. Всё вытерпит. — Какого чёрта?        — Я проиграла.        — Я в курсе. А я простил.        — Я не простила.        — Отвернись.        — Что?        — Отвернись, я оденусь.        — Стесняешься? — зло поддела она.        — Нет. Не привык принимать гостей в исподнем, — просто ответил он. — Ну?        — Извини, — девушка растерянно повернула голову к стене, тело её оказалось на свободе, зашуршала одежда, этот звук вернул ей самообладание. — А смысл тебе одеваться?       Молодой мужчина резко выдохнул. Хотелось взвыть и разнести что-нибудь вдребезги, но вместо этого он четко, раздельно, чеканя каждое слово, сказал:        — Сейчас ты встаёшь, и я провожаю тебя. До дверей твоей комнаты. Ты ничего мне не должна.        — И тебе плевать, что я об этом думаю? — она села, откидывая назад распущенные волосы.        — Плевать! — отрезал он. — Да за кого ты меня принимаешь?! За насильника? Садиста? Озабоченного? Если мне будет нужна шлюха, я знаю, где тут местный дом терпимости. Иди домой со своими дурацкими принципами! — Саладин вдруг осёкся, встретившись с её странным, полным отчаянья взглядом. Подошел, сел рядом, заговорил уже иначе, настойчиво, мягко. — Послушай, игры, конечно, это здорово. Я и сам большой любитель поиграть, но сейчас давай без них, начистоту. Я знаю, что сильно тебя обидел, но я же пытался просить прощения, и не раз. Мне жаль, правда жаль. Скажи, неужели я настолько тебе противен? — в голосе зазвучала горечь. — Ты правда хочешь, чтоб я трахнул тебя как дешевую шлюху, чтоб сделал тебе больно? Хочешь плакать потом, ненавидеть меня, а себя ещё больше?        — Нет, — сдавленно шепнула она и уткнулась лбом в его плечо. — Ты хороший.        — Да куда уж там, — горько усмехнулся Саладин.       С такой нехарактерной для него робостью он протянул руку и погладил мягкие тёмные кудри.        — Хороший, — повторила девушка и вдруг решилась: — Скажи, я... я хоть чуть-чуть тебе нравлюсь? — и отпрянула, как ужаленная, услышав его смех.        — Дурочка, — уже серьёзнее сказал он, — да я ночей из-за тебя не сплю!       Она не верила, но...        — Поцелуй меня.       Саладиново сердце, бешено скаканув от радости, куда-то унеслось, оставив вместо себя лихорадочно трепещущее сияние.        — Закрой глаза, — шепнул он, и девушка послушно смежила ресницы в ожидании.       Беззащитная, доверчивая, трогательная.       Саладин невесомо, легко, едва касаясь, кончиками пальцев ласкал её лицо. Чуть тронул виски, обвёл скулы, скользнул по линии подбородка, улыбнулся, когда девушка невольно подалась вперёд, словно навстречу тёплому летнему ветру. Коснулся горячим дыханием полуоткрытых губ — ждущих, манящих, нежных — и прильнул к ним долгим, упоительным, до головокружения сладким поцелуем. Блудное сердце вернулось, заколотившись, как сумасшедшее, руки сжимали такое желанное тело, гладили спину, плечи, тонули в мягких волнах её волос.       Когда они остановились, глядя друг другу в глаза, она вдруг рассмеялась, прыгнула к нему на колени, обвивая руками шею, и зашептала на ухо:        — Если бы я знала, что ты так целуешься, прибежала бы к тебе в первый же вечер...ох! — он прижал её к себе ещё крепче, касаясь губами ямки над ключицей. — Саладин... какие же мы дураки с тобой оба!        — Эталонные, — слегка отстранившись, с улыбкой подтвердил Саладин.       В её светлых глазах плясали озорные бесенята.        — А ты разве не боишься, что я сейчас верну должок и сбегу от тебя утречком?        — Не боюсь, — его взгляд был серьёзен. — Я сделаю так, что ты не убежишь от меня никогда.        — Звучит как угроза, — с весёлой иронией, а потом тянуще-жарко в губы: — Очень заманчивая угроза...        — Ах ты чертовка!