Целуя кончики твоих крыльев...

— Как самочувствие? — Минерва натянуто улыбнулась и моментально отвела красные глаза. — Вот твоя одежда, — смотрю на стопку черных одеяний и на пару начищенных ботинок. Мои вещи, как же хорошо. Эта пижама уже осточертела. — Ты пообедал? — спрашивает она, а я хмурюсь. Родительский контроль мне тут устроили. Киваю, чтобы отстала. Но супчик вкусный был — не возразишь. — Что там с раной? Поппи с утра осматривала тебя? Снова киваю. — Завтра-послезавтра снимем повязки, — сообщаю я. — Минерва... что с мисс Грейнджер? — задаю интересующий меня вопрос. Все никак не могу избавиться от видения больших карих глаз, в которых столько боли и разочарования, что у меня непривычно сжимается в груди. — Поппи настаивает на том, чтобы девочку отправили в Мунго, — Минерва отворачивается к окну, в ее руках мелькает платочек. — Но я не хочу... Там ее будут пичкать успокоительными и привязывать к кровати... как мы, — всхлип заглушается хлопковой тканью, тонкие исхудалые плечи подрагивают в такт тихим рыданиям. — Бедная девочка... — Так что с ней? — я никак не могу понять причину всех причуд гриффиндорки. — Крылья, Северус! — со злостью отвечает Минерва, развернувшись. — Она просит вернуть ей ее крылья! Ты слышишь? Крылья! — безумное отчаяние плещется в глазах женщины. Она делает глубокий вдох, успокаивает себя, протирает щеки и нос. — Ее пытали? Возможно, она сошла с ума из-за чрезмерного количество Круциатусов, — озвучиваю догадку. — Гарри сказал, что она была в себе, когда они прибыли в школу перед битвой. Потом она была с Роном — они вместе уничтожили крестраж в Тайной комнате, а потом она потерялась на некоторое время. Утром ее нашли без сознания во дворе, и когда она пришла в себя, начала просить вернуть ее крылья. О Круциатусах не известно... — Дай мне перо и пергамент. Я напишу список проклятий, на которые нужно ее проверить, которые могли бы привести к её сумасшествию. Минерва одобрительно кивает, призывая то, что я попросил. Надеюсь, что Грейнджер не попала под руку Беллатрикс, иначе сумасшествия от щедрых порций Круцио никто не излечит. — Ты думаешь, что ей можно помочь? — Минерва нависает надо мной, пока я пишу длиннющий список. — Я не знаю, — пожимаю плечами. — Последним я напишу заклятие, которым ты сможешь проверить весь этот список. Поняла? — Да. Это слово и одно из списка, и так с каждым проклятием. Киваю, протягиваю листок. — Спасибо, Северус, — улыбается, наконец-таки взяв себя в руки. В голубых глазах решительность и надежда. — Поделишься результатами. — Конечно. Я пойду сразу к ней. Удобнее располагаюсь на койке, берусь за книгу, читать которую сейчас совсем не хочется. Все мысли витают возле этой девчонки. Не могу сдержать презрительного фырканья в сторону судьбы-насмешницы. Превратить умную ученицу с ясным и пытливым умом в неадекватное создание с идеей фикс — это глумление над жизнью, над судьбой несчастной гриффиндорки. Время тянется неимоверно медленно. Обед уже прошел часом ранее, а Минерва все никак не появляется. Несколько раз я останавливал себя перед выходом. Выйти из помещения и узнать как обстоят дела не давало чувство собственного ничтожества. Была бы во мне моя магия, я бы мог попытаться помочь ей. Минерва нагрянула неожиданно. И именно в тот момент, когда я уже отвлекся на чтение этой нудятины. Ворвалась с такой скоростью, что в душе и не возникло сомнений в том, что у нее получилось определить причину сумасшествия Грейнджер. — Ну, — непривычное нетерпение вырвалось наружу. — Нет! Ничего не обнаружено. Никакое из перечисленных заклятий не откликнулось. Послезавтра ее отправят в Мунго. — Ми... — Меня вызывают в Министерство свидетелем. Поппи уйдет в Мунго договариваться с врачами. Вечером поговорим, — выдыхает Минерва. Выравнивает плечи и спину. Бросает короткий взгляд и уходит. Следом забегает Поппи, следит за тем как я выпиваю травяную настойку для горла и прощается со мной до вечера. Справляюсь с чувством легкой досады и возмущением на сложившееся положение. Поднимаюсь, одеваюсь и выглядываю за ширму — не оставили ли кого присматривать за нами? Надо же. Тишина. Доверяют? Медленно подхожу к палатке Грейнджер. На душе камнем лежит жгучее сожаление. Потерять свои способности именно в тот момент, когда они так нужны. Отодвигаю ширму и прохожу внутрь. Гермиона все так же привязана к койке, укрыта одеялом, не спит. Она замечает меня не сразу. Лишь когда я возвышаюсь над ней, подойдя ближе. Не могу оторвать внимательного взгляда от ее худенького, бледного личика. Карие глаза в панике увеличиваются, смотря в мои. Бескровные губы смыкаются в тонкую полоску, а ноздри расширяются, шумно и судорожно втягивая густой воздух. Дергает руками и с небывалым ужасом смотрит на меня, отчаивается в своей беззащитности передо мной. Ощущаю ее страх. Он неприятен и подавляет своей необоснованностью. Она внимательно наблюдает за тем, как я поднимаю руку и с удивлением выдыхает, когда чувствует свободу на своем запястье. — Пойдемте, — развязываю и вторую руку. Кидаю ей первую попавшуюся на стуле тряпку. К моему удивлению Гермиона ничего не спрашивает и не противится приказу, лишь послушно выскальзывает из одеяла и накидывает на себя халат поверх больничной пижамы. Одобрительно киваю на надетые тапки и задумываюсь о том, что возможно в этом разуме есть что-то здравое. Не может же она быть совсем сумасшедшей. Да и выглядит она почти нормальной, лишь пугает своей просьбой вернуть ее несуществующие крылья и желанием полетать. Кажется я тоже сошел с ума, раз решил сделать с ней это. Грейнджер послушно ступает за мной, не шумит и, следуя моему примеру, осторожно прокрадывается. Срезаю путь и мы проходим через потайные коридоры, избежав главных переходов. Не знаю кто вообще сейчас в замке есть кроме призраков, Минервы и Поппи. Восстановление Хогвартса отложили на месяц, решив сначала похоронить и оплакать всех умерших. Месяц прощаний. Месяц траура. Месяц еще пожить именно днем битвы, прежде чем перевернуть страницу и начать все заново. Чем дальше в замок, тем больше воды в коридорах. Класс зельеварения затопило по колено. Грейнджер смеется, поигрывая ногами в воде за моей спиной, пока я в коробку складываю все необходимые вещи, сверяясь с вытянутым из-под заваленного шкафа промокшим листком из старой книги. — Хватит играться. Держите, — даю ей в руки небольшую коробочку, сам беру вторую — большую. Вновь поднимаемся наверх, подыскиваю целую и не используемую комнату неподалеку от Больничных покоев. Толкаю дверь ногой, опускаю коробку на стол. — Будьте здесь, — оставляю ее одну на пару минут. Проверяю не вернулся ли кто в Больничное крыло, беру одеяло. Грейнджер испуганно дернулась и отвлеклась от детального изучения своей коробки, когда я защелкнул замок двери за ее спиной. — Снимайте свои штаны. Ее коробка опустилась возле моей, а напряженная девушка метнулась к двери, но замерла в шаге передо мной. Напуганная, загнанная. Черт! Боюсь представить, о чем она подумала. — Нельзя в мокром быть, — поясняю мягко, не хочу пугать сильнее. Хмурится, внимательно рассматривая мое лицо. Тянет руку и прикасается к груди. Сквозь ткань мантии нащупывает мою волшебную палочку и хмурится еще сильнее. А я злюсь, понимая, что она молчаливо спрашивает почему я не высушил ее одежду чарами. — Я больше не волшебник, — бросаю слишком озлобленно, на что она отдергивает руку. — Но зато хороший зельевар, — обхожу Грейнджер и принимаюсь освобождать коробки. Слышу, как за спиной на пол с легким плюхом упали спальные брючки и халат. Понимаю, что не нужно было мне ее тащить в подземелья — сам мог бы принести эти коробки, но мне необходимо ее участие во всем этом процессе. На деле будет легче понять, что с ней творится. — Садитесь, — приглашаю за парту, она слушается. Тихо подходит босая, смущаясь того, что в одних трусиках и рубашке перед чужим мужчиной. Нормальная, адекватная реакция — хорошо. Опускаюсь на одно колено возле нее и кутаю ее бедра, ноги и ступни в одеяло. Вижу, что она сжимается от того, что я так близко, замечаю как она робко прикладывает к щеке ладонь, словно боится что я вновь обижу. — Простите, что я вас ударил, мисс Грейнджер, — смотрю в ее удивленные глаза, опускаю свою руку на ее и поражаюсь тому, какая она маленькая, хрупкая — половина ее лица поместилось в мою ладонь. — Я сожалею, — говорю тихо, искренне и она прикрывает на мгновение глаза и коротко кивает. Что же тебе пришлось вынести, девочка?.. Поднимаюсь, ставлю перед Грейнджер доску, ножик и корень Диодина. — Нужно нарезать кубиками, мелкими, справитесь? Гермиона сбрасывает оцепенение и берется за нож. Смотрит то на меня, то на сталь в руке. — Вы... вы не считаете меня сумасшедшей? — спрашивает она, прочистив горло. — А должен? — задаю ей встречный вопрос и тут же получаю в ответ махание головой в разные стороны. — Что плохого в том, что я хочу вернуть себе свои крылья? — с вызовом смотря в мои глаза, она встряхивает с плеча волосы и выравнивает свою спину. — Мисс Грейнджер, проблема в том, что у волшебников нет крыльев и у вас тоже. — Но на войне они у меня были! — упрямо заявляет она. — Мы в школьном дворе были. И они были огромные, белые, — разводит руками в стороны, примерно пытаясь показать размеры оперенных отростков. Тяжело выдыхаю. Была бы у меня магия... Прекращаю этот разговор и принимаюсь расставлять котел с грелкой и компоненты в нужной последовательности. Чуть взмокшими спичками зажигаю огонь, наливаю воды и сразу же добавляю правильно порезанные кубики корня. Даю Грейнджер толочь третий ингредиент, сам берусь выдавливать второй. Котелок закипает быстро, и мы сами с головой ныряем в работу. Исподлобья наблюдаю за Гермионой. Она работает спокойно, уверенно, со знанием дела. Понимание того, что она адекватна, все еще разумна, приносит облегчение. Значит я на правильном пути и нужно ей немного помочь. Сам себе удивляюсь, откуда во мне это ярое желание? С каких пор я стал таким отзывчивым к чужому горю, с каких пор мне не все равно? Пытаюсь в голове перекрутить все произошедшее за эти дни, найти тот момент... Может когда я ее спас? На мои плечи легла ответственность за спасенную жизнь, которой возможно так или иначе суждено сгинуть — не у подножья башни, так в Мунго. Или когда я ее ударил? Раньше, когда мне нужно было применить силу, я делал это с помощью магии, а тогда голой рукой причинил кому-то боль. — Нам пора уходить, — время близилось к ужину. Когда лежишь в больничном крыле быстро привыкаешь к режиму. — Вернемся после отбоя, — делаю тише огонь под котлом и закрываю крышкой. Грейнджер кутаясь в одеяло, тихо следует за мной. — Надевайте, — даю ей штанишки, которые взял в шкафчике в общем коридоре Больничного крыла. Пока я отнес на место одеяло, она уже оделась и легла. — Профессор, а что мы готовили? — спрашивает, когда я принимаюсь завязывать ее руки. — Вы ведь хотели крылья, забыли? — улыбаюсь и смеюсь, увидев как расширяются в восхищении глаза Грейнджер. — Крылья? Вы... вы снова лжете? — хмурится и забыв, что привязана, дергает рукой. — Нет. Не лгу. Я выполню обещание, и у вас будут крылья. По крайней мере, мы попробуем, да? — Гермиона кивает, и ее лицо озаряется такой ясной, такой счастливой улыбкой. Глаза увлажняются от слез, и она громко шмыгает носом. Замираю возле нее на пару мгновений, не могу оторвать взгляда от карих глаз. — Мисс Грейнджер, — склоняюсь над ней, упершись руками возле ее головы, — вы должны прекратить говорить о крыльях другим. Понимаете? Они хотят отправить вас в Мунго... — Нет, — прерывает разочарованным выдохом. — Да. Вас там закроют и больше никто не сможет вам помочь. Гермиона, — опускаю ладонь на щечку, мягко поглаживаю, сам не замечаю как перехожу на "ты", — веди себя как раньше. Попроси почитать книжки, скажи что скучаешь по друзьям и хотела бы их увидеть, говори о том, что хочешь помочь скорее отстроить Хогвартс и продолжить учиться. Не говори, слышишь, не говори о крыльях больше, ты понимаешь? — она кивает. Так отчаянно кивает, и я даже мысли не допускаю, что она могла меня не понять. — И никому не говори о том, что мы варим зелье. Договорились? — Хорошо. Это будет нашим секретом, — выдыхает жарко, и я отстраняюсь, почувствовав, как по спине побежали приятные мурашки. — Правильно, — киваю, — ведите себя хорошо. Ночью приду за вами, — закрываю ширму за собой, переодеваю и свои брюки, ложусь немного отдохнуть. Приятное легкое тепло разливается по грудной клетке. Чувство того, что я делаю все правильно заставляет улыбнуться.