Мэган.

Я проснулась, когда начало светать, за пределами комнаты было подозрительно тихо. Обыденно встав с кровати, направилась к ванной, под ногами что-то противно зачавкало, но в душе было так пусто и уныло, что я просто не придала этому значение. Включив воду, я сунула руки под воду, но из крана вместо воды потекла кровь. Руки затряслись. Я подняла глаза на своё отражение, крик застрял где-то в горле, сердце бешено забилось в груди, дышать стало нечем. Всё лицо в крови, на глазах подтёки, губа разбита, на волосах запёкшиеся пятна. Я дотронулась до щеки, оставляя новые кровавые следы. В ужасе я опустила глаза на кафельный пол. Красный шлейф следов тянулся за мной из комнаты. На ватных ногах я подошла к двери и слегка толкнула её... У моей кровати лежал кто-то одетый во всё чёрное, а под ним растекалась огромная лужа, от которой и вели следы. Я закричала и проснулась. Распахнув глаза, я увидела Люсинду, нависшую надо мной с пустым стаканом в руках. -Кошмар? – просто спросила она. Без злости, презрения, ехидства, как ей не свойственно. Я пару раз глубоко вздохнула и только потом кивнула. Сев на кровати, я провела рукой по влажным волосам. Люсинда поставила стакан на тумбочку. Я обратила внимание на подушку, вся мокрая и с разводами от туши. Я неуверенно перевела взгляд на Люси и только тут заметила круги у неё под глазами. -Ты как? – опять спросила она, садясь на табуретку. -Нормальн­о, - охрипшим голосом ответила я. Странно, горло так сильно болит, как во время простуды. -Ты во сне кричала, - пояснила она, когда я схватилась рукой за горло и закашлялась. -А что произошло? -У тебя был выкидыш, - после этой фразы я замерла на полувдохе. Как? Но почему? С одной стороны я должна быть рада, что... Нет! Это плохо, очень плохо! Но ведь я сама собиралась убить его... или её... Боже! Я тяжело задышала, грудь будто стянули цепью, преграждая доступ кислороду. Люсинда подорвалась со стула, на котором сидела у моей кровати и, подбежав к окну, быстро распахнула его. В комнату проник прохладный осенний ветерок, от которого по телу поползли мурашки. Холодок немного меня отрезвил, я не зарыдала, уже хорошо, очередная истерика отменяется. -Где тётя? – я по-прежнему тяжело дышала. -В больнице, требует деньги с доктора, к которому вы вчера ездили. Он их уже пропил, наверное, - хмыкнула Люси, садясь обратно на табурет и закидывая ногу за ногу. – Мой тебе совет, прими это как должное и просто забудь. В нашей работе такое случается и довольно часто, никто от этого не застрахован. Принять­? Она издевается? Как так можно? Это же наша частичка! Они нас любят. Считают своими матерями. А мы так с ними обращаемся. Меня осенило. Меня передёрнуло от догадки, что посетила мою голову. Я ведь тоже могла так закончить, не успев родиться, сделай моя мать аборт... Я схватилась за голову руками. Боже! Какой кошмар... Почему? Почему всё это происходит? Почему всё именно так? Вот сейчас мне стало страшно по настоящему, даже хуже, чем до этого. Я уже начала проваливаться в пучину небытия, когда тёплые руки вернули меня в реальность. Люси прижала меня к своей груди, как родную дочь. Я вздохнула, нос защекотал приятный запах духов, сквозь который чувствовался запах апельсинов, такой до боли знакомы и родной. Я вдруг вспомнила, почему мне так нравится запах цитрусовых. Когда я только попала к тёте, Люси была первой, с кем я познакомилась, и когда меня кто-то обижал, я постоянно бежала к ней чтобы поплакаться. Я сидела у неё на коленках и, уткнувшись в шёлковый халат, с наслаждением вдыхала запах апельсинов. Иногда, засыпая у неё на руках, я называла её «мама Люси» и, благодарив за то, что она есть у меня, погружалась в сладкий сон. Тогда ей было только восемнадцать. Она не сумела выплатить до конца долг тёте из-за того, что сломала ногу. Тётя, по доброте своей душевной, дала ей дополнительный месяц, но даже так она не справилась. После этого она окрысилась, никого к себе не подпускала, а меня чуть не пинком выставляла за дверь. Частично в её провале была виновата и я. Я таскала деньги у тёти и клиентов, не много, по доллару, центу, и подсовывала их Люси, когда она не видела. Вскоре тётя стала замечать, что многие клиенты недосчитываются по десять, пятьдесят долларов, когда перепроверяют свои бумажники и карманы, да и сама она тоже пары тройки купюр порой недосчитывалась, а Люси приносила ей куда больше, чем зарабатывала. Подозрение пало на неё. Тётя чуть не отдала её на растерзание одному богатенькому Буратино, у которого я стащила сотню, здесь-то я и сдала себя с потрохами. Ворвалась к Люси в этот момент в комнату, с зажатой в руках купюрой. После этого Люсинда меня возненавидела, а я, не понимая причины её поведения, обиделась на неё. Так и пошло. Повзрослев, я осознала свою ошибку, но ведь я хотела как лучше, поэтому и не признавала, что была не права.